Она уже несколько раз объясняла это всем Детям Коростеля, в том числе и взрослым, но не уверена, поняли ли они. Они пялятся на нее и кивают, жуя медленно, словно думают о чем-то, но не похоже, что они напуганы. Это отсутствие страха очень беспокоит Тоби.

– Но не Джимми-Снежнычеловеку и не Аманде, – говорит мальчик. – Им не надо говорить. Потому что они больны.

Хотя бы это он понял. Он делает паузу, словно обдумывая что-то.

– Но Зеб сделает так, чтобы плохие люди ушли, – говорит он. – Тогда все будет безопасно.

– Да, тогда все будет безопасно, – соглашается Тоби.

Дети Коростеля уже возвели вокруг Зеба внушительный бастион из верований. Скоро он станет всемогущим и способным исправить любое зло; и это может сыграть плохую службу, потому что он, конечно же, не всемогущ. Он даже для меня не все может исправить, думает Тоби.

Но имя Зеба заметно приободрило Черную Бороду. Мальчик снова улыбается, поднимает руку, слегка машет – как президент в стародавние времена, как королева в веренице машин, как кинозвезда. Где он перенял этот жест? Вот он отходит бочком и исчезает в дверном проеме. Он не сводит глаз с Тоби, пока не скрывается за углом.

«Не напугала ли я его?» – думает она. Вдруг он теперь вернется к своим и начнет рассказывать им про омерзительные чудеса, как делают настоящие дети… как делают дети?

Вокруг саманного дома в разгаре обычный день. Похоже, все остальные уже позавтракали, хотя Американская Лисица и Белоклювый Дятел все еще сидят у стола, наверняка увлекшись причудливым флиртом – она ради практики, он, бедняга, всерьез.

Тоби озирается в поисках Зеба, но его нигде не видно: может, пошел принять душ. Крозье как раз выгоняет стадо париковец на пастбище: с ним Колибри – тащит пистолет-распылитель, прикрывая Крозье со спины. Под деревом натянут гамак Джимми, при котором несут вахту трое Детей Коростеля.

Голубянка и Рен заняты на стройке – идет расширение саманного домика. Беззумные Аддамы большинством голосов решили добавить еще спальных закутков. Новые закутки будут просторней, чтобы было больше похоже на настоящий дом. Главная часть саманного дома строилась, чтобы показать, как жили люди в старину: эрзац-древность, словно динозавр из цемента. Рядом когда-то раскидывался рынок продажи и обмена натуральных продуктов «Древо жизни». Тоби помнит, как приходила сюда с вертоградарями продавать сваренное из отходов мыло, а также уксус и мед собственного производства, грибы и овощи, выращенные в саду на крыше. Давно, когда еще существовало само понятие покупки и продажи и еще жили на свете люди, которые что-то покупали, и люди, которые им это продавали.

«Надо бы поискать пчел», – думает она. Наверняка в каком-нибудь дупле найдется сбежавший рой. Завести несколько ульев и ухаживать за ними – это и полезно, и успокаивает.

Строительство проводится в несколько стадий. Сегодня утром Рен и Голубянка смешивают глину, солому и песок в пластиковом детском бассейнчике, украшенном Микки-Маусами. Деревянный каркас уже установлен, и на него день за днем добавляют слои глины. Каждый слой надо высушить, и этому мешают ежедневные послеобеденные грозы, но, к счастью, удалось восторгнуть пластиковые тенты для прикрытия.

Аманда сидит недалеко от Рен и Голубянки, положив руки на колени и ничего не делая. Она очень много времени посвящает этому занятию. Может быть, это она так медленно выздоравливает, думает Тоби. Медленно, как варится еда в медленноварке. Может быть, от этого результат будет лучше. По крайней мере, Аманда хоть чуть-чуть набрала вес. И в последние несколько дней явно старается что-то сделать: там сорняк выдернет, здесь снимет с грядки слизняка или улитку. В стародавние времена обитатели сада на крыше «переселяли» Наших Собратьев, Поедателей Овощей – то есть кидали их с крыши вниз, на улицу. Официальная формулировка гласила, что слизняки тоже имеют право на жизнь, но отнюдь не в не подходящих для этого местах, таких, как салатные миски, где им может быть нанесен вред зубами вертоградарей. Но сейчас слизняков слишком много – кажется, что каждый кустик, каждый овощ порождает их самопроизвольно. Поэтому по молчаливому общему согласию их кидают в соленую воду.

Аманде это, кажется, доставляет удовольствие – несмотря на то, что слизняки корчатся и исходят пеной. Но участие в строительстве ей не по силам. Раньше она была сильной; ее ничто не пугало. Крепкий орешек, изворотливая плебокрыска, она могла справиться с чем угодно. Из них двоих слабой, робкой была Рен. Должно быть, то, что случилось с Амандой – то, что сделали с ней больболисты, – оказалось ей не по силам.

Несколько Детей Коростеля наблюдают за смешиванием глины. И наверняка задают вопросы. «Зачем вы это делаете? Вы творите хаос? Что это за существа с круглыми черными штуками на головах? Что такое «микимаус»? Но они совсем не похожи на мышей, мы видели мышей, у них нет больших белых рук», и так далее. Любая новая вещь, обнаруженная в царстве Беззумных Аддамов, – источник удивления. Вчера Крозье восторгнул где-то пачку сигарет, пока пас овец, и Дети Коростеля до сих пор не могут прийти в себя. «Он поджег белую палочку! Он сунул ее в рот! Он вдохнул дым! Зачем ты это делаешь, о Крозье? Дым не для того, чтобы им дышать! Дым – для того, чтобы готовить на нем рыбу!» И так далее, и тому подобное.

– Скажи им, что это вещь Коростеля, – посоветовала Тоби, и Крозье последовал совету. Универсальная формула, подходит к чему угодно.

Несколько Детей Коростеля – женщины и малыши – стоят на бывшей детской площадке рядом с саманным домом и жуют листья с лиан кудзу, обвивших горку и качели. Кудзу – их любимая еда. Коростель был весьма предусмотрителен – дефицита кудзу в ближайшее время не предвидится. Они съели почти все лианы с красной пластмассовой горки, и дети поглаживают горку, словно она живая. Никто не вспомнил бы, что тут были качели, если бы Дети Коростеля не сжевали зелень, растущую вокруг.

Тоби направляется в фиолет-биолет – не только потому, что ей туда нужно, но еще и потому, что не хочет садиться за стол, пока не ушла Американская Лисица. Тоби сознательно не дает себе подумать слово «шлюха»: женщина не имеет права называть этим словом другую женщину, особенно если к тому нет конкретных поводов.

«В самом деле? – ехидно осведомляется ее внутренний шлюхо-обличающий голос. – Можно подумать, ты не видела, как она смотрит на Зеба. Ресницы как у росянки, и зрачками поводит этак вбок, как на давнишней рекламе какого-нибудь уцененного простибота: антибактериальные волокна, 100 %-ный слив жидкости, натурально звучащие стоны, регулятор сжатия для оптимального удовлетворения».

Тоби делает глубокий вдох и вызывает в памяти методы, которым ее учили вертоградари. Она представляет себе, как гнев пробивается сквозь кожу, наподобие рожек улитки, а потом росток гнева засыхает и отваливается. Она ласково улыбается в сторону Американской Лисицы, думая: «Все, что тебе нужно, – это попрыгать с ним в койке. Просто чтобы показать, что ты это можешь. Прибить его на стенку среди прочих трофеев. Ты ничего о нем не знаешь, ты неспособна оценить его по достоинству, он не твой, ты не знаешь, как долго я его ждала…»

Но все это не значит ровным счетом ничего. Никого не интересует. В этих делах нет понятия справедливости или законных прав. Если Зеб прыгнет в койку с Американской Лисицей – или прокрадется, или просочится в эту койку, – Тоби будет иметь право только на одну модель поведения: не говорить абсолютно ничего. Почем она знает – может, он уже работает на обе стороны: бросает ее по ночам, разомлевшую от ласк… они очень уж похожи на лучших друзей, не слишком ли товарищеские у них отношения?.. и, может быть, после этого он втайне все еще неудовлетворен; и вот он тайком выходит наружу и снова тайком прокрадывается в дом, чтобы жадно наброситься на Американскую Лисицу, которая жадно набрасывается на него.

Ей невыносимо об этом думать. Поэтому она об этом думать не будет. Запрещает себе об этом думать. Делает усилие воли, чтобы НЕ думать.