Батташ почесал затылок:
— Помнишь, как нас учили дервиши? «Небеса всегда на стороне праведных». Так что не всё потеряно.
— Праведных не существует. Грешны все. И мы тоже. Но мы хотя бы пытаемся следовать прямым путём…
— Не переживай, Тес! Мы грешны, но наши противники ещё хуже! — варвар пожал плечами.
— Мы должны в это верить, ведь таков наш долг. Но не тщетна ли наша вера? Кто в конце падёт в Бездну — знают лишь всевышний Небеса.
— Что-ж, будем надеяться, что туда падут технократы и их прихвостни, а не мы.
Тес-Нур вздохнул:
— А я уже устал ждать и надеяться…
Главнокомандующие шагали широко и неспешно, объятые тёплым мерцанием факелов. Они шли прогуляться, развеяться. Друзья вышли в дворцовый сад, с почти облетевшей листвой. Там было прохладно, но светло. Журчали фонтаны, в облицованных мрамором прудах плавали лебеди. И образцовая чистота.
— Мир вам, защитники княжества!
Главнокомандующие обернулись. К ним приблизился Шаван-Суун. Муж княгини, собственной персоной! Хранитель золота и складов… Он учтиво поклонился.
— Приветствую, — сказал Батташ. Сухо, но покладисто.
— Здравствуй, — молвил Тес-Нур.
— Пусть Вечный Свет осияет ваш путь! Пусть ясные воды напоят ваши души! Пусть звёзды спустятся к вашим ногам! — Полное лицо Шавана расплылось в улыбке. Было видно, что он шутит.
— Не до шуток, Шави. — Сказал Батташ. — Над нами всеми нависает тень. Впереди неизвестность.
Хранитель золота вздохнул:
— Знаю…
— Ты по делу? Если да — выкладывай. Если нет — идём с нами, побродим по саду.
Шаван хитро покачал головой:
— По делу. Идём ко мне, там и поговорим. Заодно и чаю выпьем, у меня есть особый, с мятой. Ведь как гласит древняя кузунийская мудрость: «если ты растерян и не знаешь, что делать — отдохни, перекуси, и выпей чаю»
* * *
В тесной комнатушке пахло сыростью. На каменных стенах плясали отблески огня, что горел в масляных лампах. Шаван-Суун сел на широкую скамью и молвил:
— Друзья, я вам доверяю, вы мне доверяете. Потому буду откровенен: Ву поручила мне разобраться с финансовыми вопросами.
Батташ понимающе кивнул:
— Сейчас.
Он достал кожаный мешочек и высыпал на стол горсть изумрудов.
— Ханаарские. Со склонов Седых гор.
— И сколько здесь? — Шаван прищурился.
— Шестьдесят мер.
Лицо Шавана окислилось:
— И это вся плата за освобождение?
— Шиккунайцы сейчас стеснены в средствах. Они пережили блокаду — сам понимаешь. Да и вообще — сорок мер это не так уж мало. К тому же они щедро наградили солдат вином… А изумруды — в нашу Казну.
Да, речь шла о финансовой благодарности за освобождение торговых путей. Тут заговорил Тес-Нур:
— Не по нутру мне всё это. Мы освобождали их не ради денег! Но что поделаешь? — он вздохнул. — Гнилые настали времена…
— Итак, — подвёл итог Казначей. — Сорок мер — в казну. Ещё двадцать разделим по-братски! Не забудем и Луривуна, и самых отличившихся офицеров.
— Как и договаривались, — улыбнулся Батташ.
А Тес-Нур сидел как в воду опущенный… Плечи поникли, дыхание звучало хрипло.
— Мне ничего не надо! Я воевал за честь.
— Тебе не надо. А твоей семье может и надо.
— Моя семья и так живёт неплохо. К тому же их уважают в обществе. Зачем им дорогие ковры, иноземные яства и золотые цепочки? Мы — люди, и мы на войне. И должны держаться вместе, помогать друг другу бесплатно. Ведь если помог ты — помогут и тебе. Взаимовыручка.
— Точно говоришь! — просиял Шаван. — Мы помогли Шиккунайцам снять блокаду, а они помогли нам решить финансовые проблемы. Взаимовыручка!
А Батташ кивнул:
— Да. Теперь давай выпьем чаю. Ты же обещал, Шави?
* * *
Чай был просто неземной. Душистый, сладковато-терпкий, ароматный, да ещё и с мятой. Его вкус просто вымывал из сознания все тревожные мысли, помогал, хоть на время, забыть обо всех тяготах и заботах… Но время шло, и чай подошёл к концу.
— Да, Шави, а ведь Шиккунайцы ушлые, — сказал Батташ. — Когда мы там находились, я заметил слежку.
— Конечно ушлые, — согласился Казначей. — И хитрые, и быстро соображают. Ханаарская кровь! Хоть Шиккунай — наше кузунийское княжество, и довольно далеко от границы, но там издавна живут южане. Целая община… Ну, и конечно, тамошние ханаарцы давно породнились с тамошней знатью, позаключали смешанных браков. Потому-то там очень сильно южное начало. Недаром они так успешны в торговле и финансах.
— Зато мы лучше воюем, — заметил Тес-Нур.
ГЛАВА 26. КАМЕННЫЙ МЕШОК
Прошла неделя. Найпа томилась в домашней «темнице», Ву-Таама, дабы успокоиться и взять себя в руки, пила много чая. Тес-Нур и Батташ проводили совещания с офицерами и светоносцами, надеясь найти верное решение проблем. А одурманенные зельями Мараван, Тариваш и Майта пребывали в странном сне… Но вот — действие зелья подошло к концу. Для ушлой троицы это не означало ничего хорошего.
* * *
Решётка. Это было первое, что увидел Мараван, проснувшись. Черная, мелкоячеистая решётка, через неё проникал зыбкий свет Цветка. Даже этот чистый свет не мог «оживить» помещение. Унылая каменная коробка, семь шагов в длину, и примерно столько же в ширину. Она давила своей серостью, бездушностью и теснотой… Да — особенно теснотой! «Мы влипли» — подумал шпион.
Тело было странно-расслабленным, размякшим. В голове слышался шум… Но мысли оставались ясными. Тем не менее, парень не мог вспомнить, сколько проспал: пять минут, или пять дней. «Где я»?
— Привет, чудила!
Мараван обернулся и увидел Тариваша. Ханаарец сидел на соседней лежанке и улыбался, сверкал белыми зубами, дружелюбный и как будто здоровый. Но улыбка была не привычно-жизнерадостной, а тревожной, растерянной… Впрочем на руках не было цепей. «Ну вот, хоть что-то хорошее».
— Всё идет по плану! Мы уже в Танналаре. Не знаю, почему я не помню переезда… Впрочем, не страшно! — сказал южанин. Сказал бодренько, но в голосе сквозил страх. — Осталось совсем немного!
— Да, если они нас сразу не порешат, — ответил Мараван. — А где Майта?
— Она другой камере. Стражники обещают, что её никто не обидит.
— На войне слово врага — пустой звук. Это плохо, что нас разделили. Я думал местные глупее.
И — молчание. К чему разговоры, когда, возможно, смерть у порога? Вполне вероятно, что этот день последний. Лучше подумать о чём-то важном, светлом, переосмыслить жизнь. Тариваш сидел, прислонившись к стене, обхватив руками колени. Он вспоминал…
* * *
Лаашин, великая столица Кузуни, отец всех городов, святыня империи. Какая это была радость для Тариваша, смуглого южанина, отправится туда учиться, поступить в высшую академию! Деньги на учебу собирали всем родом. Да, Тариваш был из большого, шумного купеческого рода, где все постоянно ссорились, быстро мирились, хранили каждую монетку — и легко с ними расставались, напившись сладкого винца… Чернобородый, разговорчивый отец, постоянно напоминал: «Жизнь как дыхание. Вдох — копишь деньги. Выдох — тратишь. Перестанешь дышать — умрёшь». Худой, шустрый дядя, всюду успевал, вечно куда-то спешил. Заботливая мама-хлопотушка варила вкуснейшие похлёбки. Братья и сёстры — черноокие, белозубые, озорные. Да и взрослые были похожи на детей… «Диллан, хочешь, мы тебя отправим учиться, прямо к кузуни. Выучишься, займёшь державную должность, и потянешь за собой нас! Ты же такой умный. Давай, решайся!» И парень решился. Он всегда, ещё с глубокого детства мечтал о приключениях, о славе, победах. Сытая жизнь тяготила неуёмный дух… Откуда это взялось? Тариваш сам не знал. Возможно из красочных, приукрашенных вымыслом, историй седого деда, который повествовал внукам о далёких странах, где он бывал с караванами. Да, скорее всего оттуда. Ведь со времён деда род разжирел, оброс связями и влиянием. Забыл о караванных путях, о манящей дали. Уже не нужно было ехать за горизонт, чтоб добыть деньжат, можно было заниматься ростовщичеством, содержанием постоялых дворов, виноделием… Семейство стало богатым, а жизнь сытой и безынтересной. Вино, девушки, игра в кости — всё это веселило, но не могло заполнить пустоту.