9 мая 1916 Должно быть – за то!й рощей Деревня, где я жила, Должно быть – любовь проще И легче, чем я ждала. – Эй, идолы, чтоб вы сдохли! — Привстал и занес кнут, И о́крику вслед – о́хлест, И вновь бубенцы поют. Над валким и жалким хлебом За жердью встает – жердь, И проволока под небом Поет и поет смерть. 13 мая 1916 А над равниной — Крик лебединый. Матерь, ужель не узнала сына? Это с заоблачной – он – версты, Это последнее – он – прости. А над равниной — Вещая вьюга. Дева, ужель не узнала друга? Рваные ризы, крыло в крови… Это последнее он: Живи! Над окаянной — Взлет осиянный. Праведник душу урвал – осанна! Каторжник койку-обрел-теплынь, Пасынок к матери в дом. – Аминь. Между 15 и 25 августа 1921 Из цикла «Ахматовой» О муза плача, прекраснейшая из муз! О ты, шальное исчадие ночи белой! Ты черную насылаешь метель на Русь, И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы. И мы шарахаемся, и глухое: ox! — Стотысячное – тебе присягает. – Анна Ахматова! – Это имя – огромный вздох, И в глубь он падает, которая безымянна. Мы коронованы тем, что одну с тобой Мы землю топчем, что небо над нами – то же! И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой, Уже бессмертным на смертное сходит ложе. В певучем граде моем купола горят, И Спаса светлого славит слепец бродячий… – И я дарю тебе свой колокольный град, Ахматова! – и сердце свое в придачу. 19 июня 1916 Охватила голову и стою, — Что́ людские козни! — Охватила голову и пою На заре на поздней. Ах, неистовая меня волна Подняла на гребень! Я тебя́ пою, что у нас – одна, Как луна на небе! Что, на сердце во́роном налетев, В облака вонзилась. Горбоносую, чей смертелен гнев И смертельна – милость. Что и над червонным моим Кремлем Свою ночь простерла, Что певучей негою – как ремнем, Мне стянула горло. Ах, я счастлива! Никогда заря Не сгорала – чище. Ах, я счастлива, что, тебя даря, Удаляюсь – нищей, Что тебя, чей голос – о глубь! о мгла! — Мне дыханье сузил, Я впервые именем назвала Царскосельской Музы. 22 июня 1916
Сколько спутников и друзей! Ты никому не вторишь. Правят юностью нежной сей — Гордость и горечь. Помнишь бешеный день в порту, Южных ветров угрозы, Рев Каспия – и во рту Крылышко розы. Как цыганка тебе дала Камень в резной оправе, Как цыганка тебе врала Что-то о славе… И – высо́ко у парусов — Отрока в синей блузе. Гром моря – и грозный зов Раненой Музы. 25 июня 1916 Не отстать тебе. Я – острожник, Ты – конвойный. Судьба одна. И одна в пустоте порожней Подорожная нам дана. Уж и нрав у меня спокойный! Уж и очи мои ясны! Отпусти-ка меня, конвойный, Прогуляться до той сосны! 26 июня 1916 Ты солнце в выси мне за́стишь, Все звезды в твоей горсти! Ах, если бы – двери настежь — Как ветер к тебе войти! И залепетать, и вспыхнуть, И круто потупить взгляд, И, всхлипывая, затихнуть — Как в детстве, когда простят. 2 июля 1916 «Руки даны мне – протягивать каждому обе…» Руки даны мне – протягивать каждому обе, — Не удержать ни одной, губы – давать имена, Очи – не видеть, высокие брови над ними — Нежно дивиться любви и – нежней — нелюбви. А этот колокол там, что кремлевских тяже́ле, Безостановочно ходит и ходит в груди, — Это – кто знает? – не знаю, — быть может, – должно быть — Мне загоститься не дать на российской земле! 2 июля 1916 «Искательница приключений…» Искательница приключений, — Искатель подвигов – опять Нам волей роковых стечений Друг друга суждено узнать. Но между нами – океан, И весь твой лондонский туман, И розы свадебного пира, И доблестный британский лев, И пятой заповеди гнев, — И эта ветреная лира! Мне и тогда на земле Не было места! Мне и тогда на земле Всюду был дом. – А вас ждала прелестная невеста В поместье родовом. По ночам, в дилижансе, — И за бокалом Асти, — Я слагала вам стансы О прекрасной страсти. Гнал веттурино, Пиньи клонились: Salve! [1]Звали меня – Коринной, Вас – Освальдом. |
