Октябрь 1920 «Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе…» Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе Насторожусь – прельщусь – смущусь — рванусь. О милая! – Ни в гробовом сугробе, Ни в облачном с тобою не прощусь. И не на то мне пара крыл прекрасных Дана, чтоб на́ сердце держать пуды. Спеленутых, безглазых и безгласных Я не умножу жалкой слободы. Нет, выпростаю руки, – стан упругий Единым взмахом из твоих пелён Смерть – выбью! Верст на тысячу в округе Растоплены снега – и лес спален. И если всё ж – плеча, крыла, колена Сжав – на погост дала себя увезть, — То лишь затем, чтобы смеясь над тленом, Стихом восстать – иль розаном расцвесть! Около 28 ноября 1920 «Знаю, умру на заре! На которой из двух…» Знаю, умру на заре! На которой из двух, Вместе с которой из двух – не решить по заказу! Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух! Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу! Пляшущим шагом прошла по земле! – Неба дочь! С полным передником роз! – Ни ростка не наруша! Знаю, умру на заре! – Ястребиную ночь Бог не пошлет по мою лебединую душу! Нежной рукой отведя нецелованный крест, В щедрое небо рванусь за последним приветом. Про!резь зари – и ответной улыбки проре́з… – Я и в предсмертной икоте останусь поэтом! Декабрь 1920 Из цикла «Ученик» Сказать – задумалась о чём? В дождь – под одним плащом, В ночь – под одним плащом, потом В гроб – под одним плащом. Быть мальчиком твоим светлоголовым, — О, через все века! — За пыльным пурпуром твоим брести в суровом Плаще ученика. Улавливать сквозь всю людскую гущу Твой вздох животворящ — Душой, дыханием твоим живущей, Как дуновеньем – плащ. Победоноснее царя Давида Чернь раздвигать плечом. От всех обид, от всей земной обиды Служить тебе плащом. Быть между спящими учениками Тем, кто во сне – не спит. При первом чернью занесенном камне Уже не плащ – а щит! (О, этот стих не самовольно прерван! Нож чересчур остёр!) …И – дерзновенно улыбнувшись – первым Взойти на твой костер. 15 апреля 1921
Из цикла «Марина» Быть голубкой его орлиной! Больше матери быть, – Мариной! Вестовым – часовым – гонцом — Знаменосцем – льстецом придворным! Серафимом и псом дозорным Охранять непокойный сон. Сальных карт захватив колоду, — Ногу в стремя! – сквозь огнь и воду! Где верхом – где ползком – где вплавь! Тростником – ивняком – болотом, А где конь не берет – там лётом, Все ветра полонивши в плащ! Черным вихрем летя беззвучным, Не подругою быть – сподручным! Не единою быть – вторым! Близнецом – двойником – крестовым Стройным братом, огнем костровым, Ятаганом его кривым. Гул кремлевских гостей незваных Если имя твое – Басманов, Отстранись. – Уступи любви! Распахнула платок нагрудный. – Руки настежь! – Чтоб в день свой судный Не в басмановской встал крови. 11 мая 1921 Трем Самозванцам жена, Мнишка надменного дочь, Ты – гордецу своему Не родившая сына… В простоволосости сна В гулкий оконный пролет Ты – гордецу своему Не махнувшая следом… На роковой площади От оплеух и плевков Ты – гордеца своего Не покрывшая телом… В маске дурацкой лежал, С дудкой кровавой во рту… Ты – гордецу своему Не отершая пота… – Своекорыстная кровь! Проклята, треклята будь, Ты – Лжедимитрию смогшая быть Лжемариной! 11 мая 1921 «О всеми ветрами…» О всеми ветрами Колеблемый лотос! Георгия – робость, Георгия – кротость… Очей непомерных – Широких и влажных — Суровая – детская – смертная важность. Так смертная мука Глядит из тряпья. И вся непомерная Тяжесть копья. Не тот – высочайший, С усмешкою гордой: Кротчайший Георгий, Тишайший Георгий, Горчайший – свеча моих бдений – Георгий, Кротчайший – с глазами оленя – Георгий! (Трепещущей своре Простивший олень.) – Которому пробил Георгиев день. О лотос мой! Лебедь мой! Лебедь! Олень мой! Ты – все мои бденья И все сновиденья! Пасхальный тропарь мой! Последний алтын мой! Ты больше, чем Царь мой, И больше, чем сын мой! Лазурное око мое — В вышину! Ты, блудную снова Вознесший жену. |
