Надо сказать, что после Хасавюрта про Чечню постарались забыть как про страшный сон. Мы не вытащили своих пленных, хотя осенью 1996 года это вполне можно было сделать. Начались захваты заложников, ситуация была швах, а про Чечню пытались забыть. И так мы подошли к 1999 году. Зимой того года в Чечне был похищен представитель МВД, через год его останки найдут в горах. И это было последней каплей. Премьер Степашин заявил, что мы будем применять силу. Завертелась военная машина. Началось, например, формирование 77-й бригады морской пехоты в Дагестане (это не смешно, на то время морская пехота – это единственные части, которые имели хоть какую-то горную подготовку). Пошла переброска тактических ракет на юг. И здесь, уже даже помимо чьей-то воли, мы неудержимо шли к войне, потому что и с другой стороны машина завертелась. Почему? Переходим на ту сторону и замечаем, что в 97-м году у нас на выборах в Чечне победил Масхадов (убедительно победил), а второе место занял Шамиль Басаев. Было там жутко нестабильно, потому что у Басаева были отряды. Не то чтобы большие, но он умел объединять под собой очень неспокойных местных товарищей. В какой-то момент Масхадов дал ему порулить, на полгода (где-то на рубеже 1997–1998 гг. Басаев возглавил правительство). Надо сказать, что он добился блестящих успехов: наполняемость бюджета упала в 20 раз. После чего, казалось, его карьера закончена. Уйдя, как и обещал, через полгода с этого поста, он тут же выступил на съезде конгресса народов Чечни и Дагестана, заявив о мощных целях экспансии. Началась подготовка к тому, что в итоге вылилось во вторжение в Дагестан.

Басаев, оказавшись политическим маргиналом, оказался на грани смерти не только политической, но и физической. Единственное, что избавляло его от такой перспективы, – это начало войны, которая неизбежно привела бы к сплочению всех и избавила его от гибели (по крайней мере отсрочила эту гибель). Так и получилось.

В 1999 году летом Басаев уже накапливал свои силы в Цумадинском районе в Дагестане. И то, что на рубеже июля-августа 1999 года там бабахнуло, могло бабахнуть чуть раньше, могло чуть позже. Так или иначе, началась война, которая была объявлена контртеррористической операцией (хотя взрывов в городах ещё не было). Я не хочу сказать, что эти взрывы устроили спецслужбы, кроме «рязанских учений» роль спецслужб нигде не доказана. Но дело в другом. В том, что эта война была использована. Если вы посмотрите рейтинг Владимира Путина за август-ноябрь 1999 года, то вы увидите, что от ничтожных, фоновых значений стал вдруг расти. Каждую неделю какое-то брутальное заявление типа «мочить в сортире». И рейтинг хоп – 7 % вверх скакал, пока не ушёл в заоблачные высоты. Собственно, это ровно та ситуация, когда мы можем утверждать примерно следующее: мы не знаем, кто устроил всё это, но мы точно знаем, кто это использовал.

По иронии судьбы, то, что не удалось в первую войну (использовать её как электоральный инструмент), отлично удалось во вторую. Дальше война, разумеется, была никому не нужна. Например, уже перед избранием Путина президентом всячески старались заявить, что «Победа, ребята! Всё, уже победа! Там – в Комсомольском бои». Однако теракты всячески напоминали об обратном. Но они опять-таки были использованы для ещё большего укрепления власти. Но попытки утверждать, что последующие масштабные теракты были организованы спецслужбами, они тоже, на мой взгляд, несостоятельны. Тем не менее мы видим, что здесь причиной оказывается вещь намного более привлекательная, чем нефть и чем деньги. Власть. Бесконтрольная власть, которая не останавливается перед тем, чтобы поиграть с огнем, чтобы эту власть сохранить.

СЕМЕН БЕЛЯЕВ

Школьник

Вот что видел я. Семиклассник взял шарик своей одноклассницы и с друзьями случайно его лопнул, как потом оказалось – шарик лопнул вообще не он. Так вот, учитель начала орать на него, размахивая руками и повторяя одну фразу: «Зачем ты взял чужую вещь!», «взял чужую вещь!»… После пары таких минут она ударила его по лицу, прям с силой. Я подошел к этой учительнице и сказал: так и так, и вообще вы не имеете права бить детей! На что она мне ответила: «Иди отсюда, мальчик, я знаю его маму и я знаю, что делать». Она отвела парня в класс и продолжила над ним издеваться, пока он не заплакал. Ну а я пошел к директору и все рассказал. Тут же вызвали этого мальчика, он был весь в слезах, его расспросили. Мне дали ручку и лист бумаги, я написал заявление. А после выходных меня попросили забрать заявление. Не забрал.

АНАТОЛИЙ ВАССЕРМАН

Интеллектуал

Если отталкиваться от моего опыта – нужен! У меня все процессы познания запустились благодаря тому, что вся моя родня – это люди очень умные и много знающие. Они отвечали на мои вопросы до последнего.

Они видели, что мне недостает знаний и разумения для того, чтобы искать ответы самостоятельно. Когда я, по их мнению, дорос до возраста, позволяющего думать, они стали отсылать меня к книгам, вместо того чтобы самостоятельно цитировать их.

ЛОРА МИЛЛС

Корреспондент Associated Press в Москве

Не хочу никого обижать, но думаю, что дело в том, что Запад значит для России куда больше, чем Россия значит для Запада. Запад нужен России для собственного самоопределения. Любишь ты Запад или нет, видишь ли ты его как бастион прогресса или сборище идиотов, будь ты Медведев, который говорит о необходимости создать в Москве Силиконовую долину, или Киселев, который предупреждает, что просмотр шведского телевидения чреват тем, что ваши дети вырастут геями, но посыл всегда будет такой: к счастью или к несчастью, мы не Запад.

В истории были моменты, когда Россия реально волновала мир. Например, от того, что происходило в СССР в 1950-х и 1960-х гг., у западной публики по-настоящему захватывало дух, а значит, и журналисты были готовы потратить на это свое время. Но это было давно. Последние 20 лет никто не видит в России реального соперника. И реальной угрозы Россия тоже не представляет: это все-таки не радикальный ислам, от которого на Западе в ужасе. Люди на Западе хотят знать по-хорошему только о том, что угрожает гегемонии Запада.

К России часто относятся, на мой взгляд, ошибочно, как к смешной, немножко придурковатой стране: здесь президент катается на коне без рубашки, а люди такие суровые, что даже не моргнут, если у них перед носом упадет метеорит.

Хотя должна сказать, что за последний год отношение к России несколько поменялось и некоторые снова начали ее побаиваться.

И это ни в коем случае не круто.

АЛЕКСАНДР ПАВЛОВ

Философ, культуролог, доцент школы философии НИУ ВШЭ

Все зависит от того, какой именно зомби-апокалипсис наступит. Если речь идет о классическом зомби-апокалипсисе, при котором доминируют классические ромеровские зомби – вялые, медленно ходят (например, «Ходячие мертвецы»), – то вероятность того, что они разобьют трехкамерные пластиковые окна и вообще обратят на них внимание, крайне низка. Если речь идет о неклассических зомби, как у Дэнни Бойла в «28 дней спустя», вероятность катастрофы повышается, но все равно остается не слишком уж великой. Если же наступит постнеклассический зомби-апокалипсис, боюсь, у меня для вас плохие новости. Зомби в вариации «Мировой войны Z» точно разобьют трехкамерные пластиковые окна. Более того, они обязательно обратят внимание на эти окна, если вы за ними спрятались, и найдут способ их разрушить.