Если речь идет о прудах или маленьких озерах (обычно информация о видовом составе рыб именно в таких водоемах плохо ищется в Интернете), то имеет смысл делать это днем и на вечерних зорях. Отличный помощник в этом – поляризационные очки, они снимают солнечные блики с поверхности и позволяют как бы «заглянуть вглубь». Наиболее информативны периоды массового вылета насекомых – веснянки (начинается в марте-апреле), поденки (обычно начинается с мая) и ручейника (как правило, с июня). Жизнь этих насекомых теснейшим образом связана с водой, и рыба привыкла ими питаться. Во время вылета они так или иначе попадают на поверхность воды, и рыба выходит питаться ими.

Есть и другие признаки наличия в водоеме рыбы, попробую перечислить их в привязке к определенным видам:

Карась, карп, линь – пузырьки на поверхности воды. Это довольно верный признак. Эти рыбы питаются преимущественно со дна, и при поиски еды высвобождают пузырьки газа в верхнем слое ила.

Окунь, жерех – обнаружить этих рыб с весны по осень легко по «котлам». Обе эти хищные рыбы предпочитают охотиться стаей, они загоняют малька к поверхности, в результате вода начинает «бурлить» от выпрыгивающей мелкой рыбешки. На больших водоемах такие котлы хорошо заметны издалека по стаям чайки, которая присоединяется к трапезе.

Щука – единичные «удары» с выпрыгивающей мелкой рыбой. Щука охотится из засады и старается совершить лишь один бросок за каждой жертвой. Если вы регулярно слышите такие удары рядом с тростником, в зарослях кувшинки или рдеста, скорее всего это щука.

Елец, голавль, хариус, форель – чавканье на поверхности. Все эти рыбы – классические энтомофаги, то есть животные, питающиеся насекомыми. Даже если массового вылета нет, жуки, муравьи и кузнечики с ближайших полей обязательно попадают в воду, где становятся добычей этих рыб. При этом собирать насекомых с поверхности совсем бесшумно рыбы не могут, вы обязательно это услышите. Особенно просто обнаружить ельца – у этой рыбки нижний рот, и, чтобы подобрать муху с поверхности, ей приходится разворачиваться брюшком вверх, в результате раздается характерный мокрый «щелчок». Стоит отметить, что громкие звуки при кормежке создает некрупная рыба, матерые экземпляры питаются гораздо тише.

Уклейка, красноперка – визуальный контакт. В теплое время года обе эти рыбки предпочитают держаться в самом поверхностном слое, их несложно заметить по кругам, которые они оставляют на воде. Красноперку к тому же выдают яркие плавники.

Лещ, густера, белоглазка, синец – ночная активность. Все эти рыбы днем ведут довольно скрытный образ жизни. Обнаружить их наличие в водоеме проще ночью, когда они поднимаются к поверхности и «играют» – выпрыгивают из воды. Крупный лещ делает это очень громко, иногда кажется, что в воду кинули что-то большое.

Но есть и очень скрытные рыбы, чье наличие в водоеме проверить очень сложно. Бывает, что люди годами живут рядом с рекой или озером и не подозревают, что эти рыбы водятся в нем. К таким видам, например, относятся судак, берш, угорь, пескарь, ротан. Помочь найти в водоеме этих рыб может только целенаправленная ловля.

АКОП НАЗАРЕТЯН

Главный научный сотрудник Института востоковедения РАН, главный редактор журнала «Историческая психология и социология истории»

Изменение практик питания в истории человечества связано с особенностями вмещающего ландшафта, климата, с популяционной генетикой, с культурными и политическими влияниями и прочими факторами. Особо выделю фактор эволюционный. В ряде случаев прежние способы хозяйствования заходили в тупик и приводили к экологическим кризисам и катастрофам – и тогда приходилось изменять образ жизни, а с ним и практики питания. Очень отчётливо это прослеживается, например, при переходе от палеолита к неолиту или от сельскохозяйственной культуры к промышленной.

Так, ещё 10–12 тысяч лет назад все люди были кочевниками, добывали пищу охотой, собирательством и, в лучшем случае, ещё рыболовством. Убивали столько, сколько могли, и ели только свежее. Мыслили они в узком временнóм диапазоне, на месяцы и годы вперёд задумываться не умели, надолго едой не запасались. Но к тому времени у них значительно развилась так называемая охотничья автоматика – копьеметалки, ловчие ямы (куда животные загонялись и гибли там целыми стадами), лук со стрелами. Люди стали убивать намного больше, чем нужно. Они ели только самое лучшее мясо – филейную часть – все остальное оставляли нетронутым (антропологи называют такую манеру охоты словом «перепромысел», overkill). И вообще относились к природным ресурсам сугубо потребительски. Например, они строили жилища из костей мамонтов – на одно жилище уходило 30–40 взрослых мамонтов.

К тому же лёгкая доступность пищевых ресурсов благодаря «высоким технологиям» того времени спровоцировала бурный рост населения Земли: согласно новейшим демографическим таблицам, за две тысячи лет оно возросло с 4 млн до 7,5 млн на пике верхнего палеолита. Вроде бы и не много, где-то половина нынешней Москвы. Но для прокорма одного охотника-собирателя требуется территория 15–20 кв. км, а вся суша планеты – около 148 кв. км, из коих от силы половина пригодна для обитания людей. Это типичная ситуация техно-гуманитарного дисбаланса, когда качество культурно-психологических регуляторов отстаёт от достигнутого технологического могущества.

В результате естественные экосистемы разрушались и наступил глобальный экологический кризис. Исчезли популяции и целые виды крупных животных: мамонты, мастодонты, пещерные медведи, некоторые породы лошадей и т. д. Обострилась конкуренция за ресурсы между родами и племенами, население Земли сокращалось.

Вот тогда люди стали переходить от присваивающего хозяйства к производящему. Они перешли к оседлому земледелию и скотоводству, научившись прогнозировать события на месяцы и годы. Историки назвали этот переход неолитической или сельскохозяйственной революцией. Неолит радикально изменил социальные отношения, мышление, духовную культуру, мифологии и, конечно, практики питания. В частности, с палеолитом уходило в прошлое людоедство. По крайней мере так было в большинстве регионов Евразии и Северной Африки. А в Америке ни неолит, ни последующее образование городов-государств не устранило эту практику. Ацтеки, например, готовили из человеческого мяса самые изысканные блюда с соответствующими приправами и специями, доступные только высшей знати.

В целом, конечно, неолит – или новый каменный век – во многих отношениях можно считать «прогрессом» по сравнению с древним каменным веком (палеолитом). Эволюционный тупик был преодолён, экологическая ниша человека расширилась и углубилась, население при новом типе хозяйствования стало расти в десятки, сотни, а затем (с развитием ирригации) в тысячи раз. Но прогресс всегда был не движением «от худшего к лучшему», а «выбором меньшего из зол». Структура питания сделалась не такой «естественной», как прежде, продукты были не такими свежими, а физическая активность ограничилась. Массу неприятностей принесло регулярное соприкосновение со скотом: от животных к людям перешли микроорганизмы, которые мутировали, превратились в болезнетворные вирусы, бактерии, бациллы и запустили эпидемии, которые терзают человечество уже 10 тысяч лет. Судя по археологическим данным, первобытные охотники не ведали чумы, холеры, оспы и даже банального гриппа – всё это подарки неолита.

По сравнению с палеолитическими предками люди неолита сделались физически слабее, болезненнее и ниже ростом, их ожидаемая продолжительность жизни уменьшилась. Но здесь есть тонкость: ожидаемая продолжительность сократилась, а реальная – вероятно, даже возросла, прежде всего потому, что значительно снизился уровень социального насилия. Первобытные охотники-собиратели гибнут от внешних причин, они редко умирают от старости и болезней – эта «привилегия» также унаследована нами от неолита…