Я беседую с Таной. Об этой молодой красивой женщине писали почти все мои собратья по перу, посетившие Пномпень после свержения полпотовского режима. В начале семидесятых годов вместе с группой кхмерских студентов Тана училась в московском хореографическом училище (отсюда ее знание русского языка). Только вот стать балериной в своей стране девушке не удалось. Так же как многие ее соотечественники, она пережила изгнание из Пномпеня, каторжный труд в полпотовской „коммуне“, голод, болезни… Из всей группы студентов их осталось всего двое. „Я выжила чудом“, — говорила мне Тана.
С балетом пришлось расстаться: годы лишений подорвали здоровье молодой женщины. Сейчас Тана работает переводчицей в министерстве иностранных дел НРК. Есть и особая причина, побудившая Тану поехать с нами в Кампонгтям: там живет ее сестра.
— В последний раз я видела сестру пять лет назад, — говорит Тана. — Мы жили тогда в одной из „коммун“ неподалеку от Кампонгспы. Потом сестру с мужем отправили на плантации Тюпа.
— Почему людей заставляли менять „коммуны“? — спрашивал я. — Какой смысл был в этих перемещениях с места на место?
— Кхмеры очень дорожат семейными отношениями, а полпотовцы решили уничтожить все родственные связи, перемешать людей, сделать их одинокими и беспомощными. Детей разлучали с родителями, жен — с мужьями, сестер — с братьями. По замыслу Пол Пота, кхмеры должны были стать чужими в своей стране, утратить человеческие чувства и перестать быть людьми…
…Страшные годы ушли, но еще очень свежа боль потерь. И сегодня беда настигает людей, выплеснувшись из рассказа случайно встреченного очевидца, и тогда пропавшие без вести становятся мертвыми…
Нежданное счастье Муя
В поселке Скун, едва мы остановились на рыночной площади, Муй сразу же исчез.
Я брожу с Таной по рынку, разглядывая всякую живность и прочий товар, который крестьяне привезли на продажу… Сегодня воскресенье, рынок весьма оживленный. Предлагают бананы и папайю, колючие красноватые шарики ротанга, первые, слегка розоватые, плоды манго, еще не приторные, слегка терпкие на вкус. Предлагают жареных лягушек — распяленные на двух палочках, они напоминают маленьких цыплят табака. Предлагают подвяленных на солнце речных моллюсков. Тана покупает кулечек этих крошечных ракушек и начинает лузгать их словно семечки. Торговцы нахваливают свой товар — бойцовых петухов, флегматичных поросят, крабов с выпученными глазами, огромных рыбин, щенков, мартышек… Повсюду обвалянные в саже куриные яйца, мелкие пичуги на вертелах, дыньки размером с кулачок, красные, искрящиеся сахарными крупинками ломти арбуза…
От всевозможных яств разыгрался аппетит. Тана есть не хочет, а Муя все нет. „Он ищет односельчан“, — объясняет Тана. „Разве Муй из Скуна?“ — „Нет, но его деревня где-то в этих краях, может, кто-нибудь из его земляков приехал сегодня на рынок…“
…Муй появляется неожиданно, улыбается. Значит, все в порядке. Но он не торопится с рассказом. Только после того как мы зашли в харчевню и приступили к рису с курицей в остром соусе из перца-чили, Муй объявляет, что нашел свою мать. Потом рассказывает о встрече с односельчанами, от которых узнал, что мать и одна из сестер живы, и очень горюют, считая Муя погибшим. Теперь они просто изведутся от нетерпения, лишь только услышат, что Муй жив и скоро их навестит. Его деревня лежит в ста километрах от Скуна, сначала на север по шоссе № 7, а потом еще по проселочной дороге…
Я согласен ехать туда хоть сию минуту, но Муй и Тана считают, что лучше заехать на обратном пути, ведь в Кампонгтяме нас ждут и будут волноваться.
Женская гора и Мужская гора
Километрах в сорока от Кампонгтяма, неподалеку от шоссе — два сакральных холма с буддийскими ступами на вершинах. В полукилометре от них — сильно пострадавшая от времени и невзгод пагода.
Возможно, я не обратил бы на эти холмы особого внимания: местность здесь холмистая, ступ великое множество. Но Муй вдруг притормозил, по просьбе Таны мы вышли из машины и направились к холмам.
…В старину в Кампучии существовал обычай, повелевавший девушкам самим выбирать женихов. Началось это с тех пор, как правила страной королева Аютхия. То ли у венценосной девы был какой-то изъян красоты, то ли просто скверный характер, но жениться на ней никто не осмеливался. Тогда королева и вменила всем девушкам в обязанность самим предлагать себя в жены. Тут же появились в Кампучии и капризные женихи — ну что твой принц на горошине… Долго ли, коротко ли, но не выдержали женщины и решили пересмотреть существующий обычай, тем более что Аютхия давно уже умерла, а последующие монархини были весьма счастливы в браке. Да только мужчины вошли во вкус — привередничали и куражились: не хотим, мол, менять порядка…
Что же, нашлась среди женщин кхмерская Лисистрата, которая предложила мужчинам пари: за ночь насыпать холмы — кто выше? Проиграют мужчины — пусть делают женщинам предложения, выиграют — тогда уж женщины навеки смирятся со своей судьбой. Мужчины вызов приняли и рьяно принялись за работу. Наконец небо расцвело утренними звездами, и мужчины, удивившись, что так быстро пролетело время, легли передохнуть, чтобы с рассветом поглядеть, насколько их холм выше.
Проснувшись от крика петуха, они с удивлением обнаружили, что заря еще не погасила утренние звезды, и поняли, что их провели. И в самом деле, едва минула полночь, девушки зажгли на одной из близких гор светильники, которые мужчины приняли за утренние звезды, а сами, пока представители сильного пола видели сладкие сны, работали не покладая рук. Естественно, к утру их холм был намного выше…
Холмы со ступами по сей день носят названия Пномсрей — Женская гора и Пномпрос — Мужская гора.
Деревня вдов
К четырем часам пополудни мы добрались до Кампонгтяма — третьего по величине города страны после столицы и Баттамбанга. Скоро начнет смеркаться. Короткая поездка по центральным улицам, первые впечатления, холодный душ в огромном особняке, превращенном в гостиницу. Что дальше? Дальше едем в „деревню вдов“…
Сначала я ничего не понял. Деревня в городе? Может быть, это пригород? Или, может, я ослышался и за „деревню вдов“ принял созвучные слова „старый город“? Но в Кампонгтяме, как, впрочем, и в других городах Кампучии, нет деления на старые и новые кварталы. Древние города здесь называют руинами: руины Ангкора, руины древнего храма Воатнокор, но это никак не старый город.
— Все правильно, — подтверждает Тана, — мы едем в „деревню вдов“. Говорят, там видели мою сестру…
Несколько легких крестьянских домов, построенных в линию, укрылись в зелени банановых деревьев. Деревня располагается в конце одной из городских улиц, на которой давно уже никто не живет. Мы проехали сквозь кварталы молчаливых домов — безжизненных, полуразрушенных и невыразимо печальных.
Я снова вспомнил Пномпень, покинутый жителями, — фантастический город, опустошенный полпотовской чумой, страшным недугом, следы которого еще свежи повсюду в стране. Вспомнил мертвые проспекты и рынки, безмолвную набережную, пустой порт.
Возвращать к жизни города — подвиг. Городские власти Кампонгтяма тоже совершили подвиг, наладив жизнь центра „красной провинции“. Первая продукция вновь пущенной в строй крупнейшей в стране текстильной фабрики, первые метры хлопчатобумажной ткани воспринимались как чудо. Ведь еще совсем недавно не верилось, будто можно что-то сделать: поломаны станки, нет сырья, утрачена технология, и нет инженеров, а самое главное, мужчин раз-два и обчелся…
В кампонгтямской „деревне вдов“ живут женщины, у которых отняли мужей, детей, родителей. Им некуда идти и некого искать. Они живут наедине с болью — своей и других, и боль эта стала для них общей.
