Моей напарнице наскучила неподвижность, она рассматривает в оптику уцелевшие строения деревни Седурино. За деревней — шоссе, по нему ползут, смазанные расстоянием, силуэты тупоносых немецких грузовиков.

— Ну что ж, Зоя, пора составлять стрелковую карточку! — говорю я.

— Чего еще? Мы не в снайперской школе.

— Зоя, это наша первая обязанность.

— Ну и составляй себе на здоровье! А я пришла охотиться за фрицами.

Выбираю ориентиры: кудрявый куст, растущий на «нейтралке», большой гранитный валун, высунувший свою лысую голову перед самыми окопами противника, дом без крыши, стог сена. Определив расстояние до ориентиров, вношу данные в стрелковую карточку снайпера. Зоя заглядывает через мое плечо.

— Ох-хо-хо! А камень-то зачем?

— Еще как нужен. Справа от него строчил пулемет. Валун закрывает пулеметчика, для нас хороший ориентир.

Зоя по-прежнему недовольна: врага надо бить, а не бумажную волокиту разводить!

Слышится негромкое покашливание. Позади нас в окопе боевого охранения солдаты, сменившие ночной дозор. Зоя сердито поворачивается к ним:

— Что это вас кашель вдруг взял?

— Интересно на вас посмотреть, девчата, — говорит самый бойкий. — Давно не видел нежного полу.

— Нежного? — вскипает моя напарница. — А вот я покажу тебе такие нежности…

— Не груби, Зоя! — шепчу я подруге, оторвавшись от винтовки. — Скажите, ребята, как у вас тут фашистам живется?

Солдаты мрачнеют. Дело не только в том, что противник построил в Седурине мощный оборонительный пояс, занял все командные высоты вокруг деревни, буквально не дает нашим поднять головы. Дело в том, что во время зимнего удачно начатого наступления гвардейцы успели уже побывать в Седурине. Они перерезали тогда железнодорожное полотно, выбили врага с высоты перед деревней. Батальон понес потери, но они были невелики в сравнении с вражескими. Если б левый сосед гвардейцев так же выполнил свою задачу, развил их успех — не пришлось бы отходить, становиться в длительную оборону.

Зою не интересуют давние события, ей не терпится узнать, где чаще всего высовываются фашисты. Бойкий солдат, пристроившись с нею рядом, показывает направление. Воспользовавшись моментом, он разглядывает в оптику оборону врага. Оторвавшись от прицела, завистливо цокает языком.

— Н-да, мне бы такую винтовочку! Все как на ладошке.

— Ты из своей научись попадать, — слышится голос Васи Шкраблюка, покинувшего свое укрытие.

Он предлагает нам перекусить. Мы с Зоей и не заметили, как пролетело время до обеда. Перебираемся в ротные, более просторные окопы.

Сидим на корточках в тесном солдатском кругу. Бойцы быстро очищают свои котелки, закуривают махру, пуская дым в рукава шинелей. Идет неторопливая беседа о жизни в тылу, о родных краях, о близких людях.

— Что за общее собрание? Забыли свои обязанности, гвардейцы? По местам!

Из-за солдатских спин мы не видим ротного командира, слышим только его громкий недовольный голос.

— Да вот, товарищ капитан, девчата у нас, — оправдываются бойцы. — Надо ж познакомиться…

— Не место и не время!

Перед нами молодой офицер, высокий, плечистый, со смелым взглядом зеленоватых глаз и горбинкой на крупном носу.

— Командир первой роты Сурков, — представляется он.

Мы называем себя. Капитана интересует, удобно ли оборудована снайперская ячейка, как идет «охота». Ячейка отличная, докладываем мы, а похвастать пока нечем. Мы недовольны первой половиной дня, прошедшей в бесплодном наблюдении.

— А вы хотели, чтобы он сам и голову подставил? Бей — не хочу! Так на войне не бывает, жить-то каждому охота. А себя не позволяйте демаскировать. Заметит враг скопление в окопе — может и минометный налет дать. — Уходя, ротный повторяет строже: — Категорически запрещаю скопление в окопе! Ясно?

— Ясно, товарищ гвардии капитан! — отвечаю я.

До захода солнца мы вели наблюдение за противником, а когда стемнело, теми же ходами сообщения вернулись в свою землянку. По дороге нас окликали бойцы:

— Девчата, ходите до нас в гости!

Солдатский «телеграф» уже разнес по передовой весть о прибытии девушек.

Недовольные первым, пустым днем, мы только отговаривались:

— После, после зайдем!..

А Зоя еще и уточняла:

— После дождичка в четверг.

В этот вечер все казались невеселыми. Напрасно успокаивала девушек рассудительная Клавдия Прядко. Не помогали и действующие обычно безотказно призывы Сашеньки Шляховой:

— А ну, чего невеселы, нос повесили? Выше носы, девочки!

Без аппетита поужинали, решили лечь пораньше. Но не тут-то было. В землянку заглянули комбат с замполитом, они, очевидно, сочли нужным навестить нас после этого первого, трудного для нас дня.

— Ну, докладывайте, снайперы, кто отличился?

Девушки молчали. Капитан Рыбин понял свою промашку: никто из нас не открыл боевого счета, и это ему прекрасно известно. Комбат повернулся к своему заместителю:

— Выручай, комиссар, прожги словом! Что-то я не с того начал.

— Прости, Петр Алексеевич, действительно не с того, — подтвердил Булавин. — Это ж у них первая разведка, пробная вылазка. Вот обживутся на передовой — тогда и спрашивай: кто отличился? До меня слух дошел, не знаю, верный ли, будто петь они мастерицы. Может, споете, девчата? А мы подтянем.

Не сговариваясь, все повернули головы к Ане Носовой, нашей запевале. Откашлявшись, чуть фальшивя от стеснения, она завела:

Оба офицера участвовали в освобождении Великих Лук, для них это была не просто песня, но и частица их собственной биографии. Они подхватили вместе с нами:

Сильный, красивый голос был у комбата. И мы попросили Рыбина спеть еще. Комбат весело подмигнул Булавину.

— Петр Алексеевич, «Именную»?

— Давай, Петр Алексеевич!

Наших командиров звали одинаково, не потому ли их любимой песней была та, где повторялось: «Оба — молодые, оба — Пети, оба — закадычные друзья». Только пели они разно: комбат уверенно вел мелодию, а замполит, которому, как говорится, медведь на ухо наступил, лишь вторил басом, силой голоса возмещая недостающий слух.

Быть может, они спели бы и еще, а может, бравый комбат и сплясал бы, на что был большой мастак, если б дверь землянки не распахнулась. На фоне звездного неба стоял наш недавний знакомец — артиллерист.

— Глянь-ка, комиссар, бог войны пожаловал в гости! — изумился Рыбин. — Откуда прознал о девушках, товарищ Шор?

— А разве артиллерийская разведка хуже пехотной? Пока что на нас никто не жаловался… Иду, понимаешь, со своего НП, слышу «Именную». Раскидываю мозгами: не иначе начальство в другую землянку перебралось. А тут — целый цветник!

Мы приглашали капитана разделить с нами компанию, но Шор отказался. В другой раз можно и спеть и стихи почитать, а сейчас у него дела…

Никто не заметил, какой знак он сделал комбату, только Рыбин вдруг заторопился, стал прощаться. Поднялся и Булавин.

— Как видите, девушки, наш рабочий день еще не кончился, — сказал замполит в дверях. — А вам спать, спать… Завтра с солнышком подниматься. Желаю удачи!

Снова мы с Зоей встречаем утро в окопе, только сегодня он неузнаваем. Траншеи подметены, стреляные гильзы собраны в ящик. Командир роты Сурков не уставал внушать солдатам:

— Належитесь еще в грязи, когда в наступление пойдем. В обороне окоп — ваш дом.