Осколки под ногами хрустели и трескались, нарушая зловещую тишину. Через секунду я стоял у входа в гостиную.

Я вошел. В большом просторном кресле сидел Родин и смотрел на меня. Повсюду были разбросаны вещи, опрокинутый светильник еще горел, справа от кресла, в котором расположился Родин, лежал надвое разрубленный журнальный столик. Самым ужасным, что я увидел, была лужа крови за креслом Родина. По спине моей пробежали мурашки, а вместо позвоночника я начал ощущать колючую проволоку.

Сглотнув слюну, чтобы сбить ком в горле, я срывающимся от страха голосом спросил:

— Что здесь произошло?

— Ничего особенного, — спокойно ответил Родин и дьявольски улыбнулся.

— Как это ничего? А почему везде кровь и вещи разбросаны? В этой квартире живет твой отец?

— Гм… В этой квартире жил мой отец, — сказал Родин.

— Что значит жил? — в недоумении спросил я и подошел ближе к нему.

Теперь мне лучше была видна огромная лужа крови за креслом.

— Почему здесь так много крови? — спросил я. Руки мои холодели, а сердце давало, наверное, сто сорок ударов в минуту.

— Ты такой любопытный, Герман. Что тебе за дело до этого? — мертвым голосом ответил он.

— Я хочу знать, что ты натворил здесь?

— Тогда зайди в ближнюю слева комнату, — улыбнулся он.

Я, не поворачиваясь спиной, преодолел расстояние от места, где стоял, до той самой комнаты, куда вел кровавый след. Повернув ручку и открыв дверь, я оказался в спальне, где царил полумрак из-за толстенных ночных штор. На двуспальной кровати лежали четыре человека. Нащупав дрожащей левой рукой выключатель, я зажег свет. То, что предстало моему взору, заставило меня попятиться назад. В голове моей помутилось, и я едва удержался на ногах. Секунду мне казалось, что я рухну в обморок.

На кровати были уложены бок о бок тела двух мужчин (молодого и уже в возрасте) и двух женщины (молодой и постарше). Белое постельное белье стало красным от крови. С неестественно вывернутой руки молодого человека капала кровь. Голова была пробита, а открытые глаза смотрели в потолок. Он был раздет по пояс, и в животе его зияла огромная дыра, как будто от удара топором. Рядом с ним лежала обнаженная девушка, и могло показаться, что она спит, если бы пропитанная кровью подушка под ее головой. Глаза несчастной были закрыты, а на мертвом лице застыло выражение затаенной грусти. Рядом с ней лежала пара взрослых людей. Руки мужчины были скрещены на груди. Рубаха — залита кровью, шея перерезана в нескольких местах. Последнее тело принадлежало женщине средних лет. Платье, задранное до бедер, открывало ноги в кровоподтеках.

С ужасом осмотрев четыре трупа, я резко захлопнул дверь и вернулся в гостиную, где меня улыбкой встретил Родин, который так и сидел в кресле.

— К…кто это? — заикнулся я. Тошнота подступила к горлу.

— Это? — переспросил Родин, закуривая сигарету. — Это мой отец, его Жанночка, ее сынок Сережа и моя женушка Валерия.

Я изо всех сил старался не упасть в обморок. Невозможно описать то, что я чувствовал в тот момент. Можно даже сказать, что я ничего, совершенно ничего уже не чувствовал и не понимал. Спрашивать Родина про Катерину не имело никакого смысла.

Именно в этот момент я и потерял над собою контроль окончательно.

— Пока ты там развлекался в комнате с моими родственничками, я вызвал милицию, — неожиданно сказал Родин и покрутил в руках радиотелефон. — Теперь мы с тобою повязаны. Ты чистый, на тебе ни капли крови, и я чистый, — улыбнулся он, — успел переодеться, а вещички тю-тю. Что ментам говорить будем, Герман? Ты ведь хотел влезть ко мне в семью, так и получи по полной программе. Любопытное чучело! Ха-ха-ха! — Он гомерически захохотал и закинул голову назад.

Тут-то я и потерял самообладание. Рванув к разрубленному журнальному столику, под которым лежал окровавленный топор, которым Родин убил всю семью, я, схватив одну половинку небольшого по размерам стола, начал наносить удары по голове этого скота. Он пытался закрыться руками, но тщетно. Первые два удара пришлись ровно в темечко. Родин немного потерялся в пространстве. Этого времени мне хватило, чтобы схватить лежавший тут же топор и нанести обухом удар, от которого он обмяк в кресле. Сорвав с него рубашку и изодрав ее на ленты, одной из них я связал ему ноги, а другой руки, затянув узлы так, что развязаться не представлялось возможным. Дальше я действовал так, будто у меня был заранее заготовлен план. Порывшись в карманах его брюк, я нашел два сверточка с наркотиком, похожие на те, что я купил у Раи в притоне. Пулей долетев до своего чемодана, я из внутреннего кармана извлек такие же два сверточка, шприцы и кошелек Родина. После чего на кухне посредством предварительно найденных столовой ложки и свечки мною был приготовлен раствор героина из всех четырех свертков; получился один целый шприц и еще половина. (Делал я все неумело, так как раньше мне не приходилось готовить подобные растворы. Способ приготовления я знал из рассказов своих сокурсников, которые пробовали героин).

С двумя шприцами я подошел к еще не пришедшему в сознание Родину. Для начала нужно было проверить пульс. Сердце билось — значит, жив. Потом из остатков разорванной рубашки я сделал что-то вроде жгута. Левая рука была вся уже исколота, а на правой оставались нетронутые места. Перетянув руку, я, в уже набухшую вену попытался сделать инъекцию. Но с первого раза, дрожащими руками, в вену не попал. На пятый раз игла вошла четко. Первый шприц был опорожнен, а за ним последовал и второй. В этот раз я попал со второй попытки.

Далее я развязал Родина, поскольку, получив сразу четыре дозы героина и оглушенный обухом топора, он не представлял уже никакой опасности для меня. Достав из потайного карманчика кошелька Родина предсмертную записку, я вложил ее в один из карманов его брюк, а кошелек положил рядом на пол. Затем, взяв свой чемодан, я вышел из квартиры, отставив Родина умирать от передозировки героина. Входную дверь, которая была очень надежная — такую дверь вскрывать придется не менее получаса, а то и дольше — я запер снаружи ключами, оставленными Родиным тогда, когда он впускал меня в квартиру.

Проходя мимо консьержа, я старался держаться спокойно и даже улыбнулся ему, на что он ответил тем же. «Все равно тебе, дурак, не скрыться, — подумал я, — тебя же видел консьерж! Что ты наделал, Герман?!»

Во дворе дома никого не было. Дождь продолжал лить, как шальной. На центральной улице, выбросив в урну ключи, я поймал такси и, предложив таксисту две тысячи рублей, попросил его довести меня до N-кого монастыря. Тот, не раздумывая, согласился ехать. Проезжая мимо поворота во двор дома Родина, я видел, как нам навстречу летела милицейская машина с включенной сиреной.

Я ехал к Кате.

Без четверти семь я вошел в монастырские ворота. Вороны, мокрые от дождя, нахохлившись, сидели на березах, которые росли на территории монастыря, и зловещим карканьем перекрикивались друг с другом. В местах, подобных этому, я всегда испытывал одни и те же чувства. Внутренний двор монастыря, его пустынность и безлюдье вселяли тяжелейшую тоску, что-то вроде тихой скорби или даже опустошения. Если учесть мое внутреннее состояние после совершенного деяния, то несложно догадаться, что множество негативных ощущений, сливаясь, давали новое чувство, чувство «живой смерти». То, что раньше я считал невозможным в принципе — произошло. Я убил человека. И до сих пор мне не был понятен мотив этого убийства. Что за неведомая сила направила меня, что за сила подняла мои руки с топором на человека и что, наконец, мне с этим всем делать?!

Так думал я, стоя под проливным дождем во внутреннем дворе монастыря. Тошнота усиливалась, к ней добавилась сильнейшая головная боль, от которой у меня начался тик правого века. Во дворе не было ни души. Только вороны. «Надо бы кого-нибудь найти, — подумал я, — не стоять же здесь вечность, которой у меня нет. Милиция, наверное, уже сломала дверь и все обнаружила, а консьерж рассказал им обо мне. Теперь я один подозреваемый… На меня повесят пять трупов!»