Сразу после войны в нашем колхозе не было лошадей, затем их привезли, как у нас говорили, из Монголии. Ростом лошадки были небольшие, гривы постриженные, хвосты длинные, волос густой. Их было голов тридцать. Как только по хутору прошёл слух, что привезли новых лошадей, к бригаде пошли колхозники, посмотреть, что там за лошадей привезли. Конечно, все думали увидеть таких, как у нас были, донской породы, высокие, статные, но как посмотрели, смеху было на весь колхозный двор, женщины говорили, что на них только детишек катать. Колхозники как узнали что, лошадок привезли из Монголии, так и дали им кличку «Монголки». Я тоже был в этой толпе и слышал, как на все лады обсуждали бедных лошадок. А дело было весной 1946 года, надо было пахать, а кого запрягать в плуг, вот этих жеребят? «Да они что там, правители в районе, над нами смеются? — возмущались колхозники, — Они там никогда в жизни не пахали и думают, что делать это просто». Но сколько ни возмущайся, а других лошадок не будет, так что будьте добры.

Пришёл день испытания лошадей. Испытания, как такового, не было, просто надо было пахать землю под посевы, вот и поехали в поле. Наш отец, Кондрат Ефимович, тоже поехал. Закончился рабочий день, отец вернулся, молча вымыл руки и сел ужинать. Молча кушает, мама не выдержала и говорит: «Батько, ну что ты молчишь?» — «А шо казать?» — спросил у неё отец. — «Ну, як шо, шо там те Монголки, как они в работе?» — «Знаешь, что я тебе скажу, маты, вот эти Монголки, как мы их называем, в работе будут лучше, наших довоенных. На тех мы в этом же загоне делали два круга, и они стали, а на этих малышах, делаем четыре круга, а могли и пять, вот так, маты, те, кто над ними смеялся, сами себя посрамили».

Вот этих лошадок и пас зимой наш Иван. Кстати сказать, со временем у нас монголки перевелись, жеребца такой породы не было, вот и результат. Те, которых привезли, вымерли, а жеребята от них были уже другие, потому что над их созданием поработал рыжий жеребец из донской породы и мы его называли «Дончак», но это было позже, а пока Иван гоняет монголок пастись в степь. Хочу рассказать вам об одном случае, который случился с нашим Иваном и его табуном. Это было зимой, в 1947 году, покров снега был небольшой и поэтому всю зиму лошади паслись в степи.

Утром Иван отогнал табун в степь, а сам вернулся домой пообедать и дождаться вечера, чтобы потом ехать за табуном. День клонился к вечеру, на улице то было солнечно, то вдруг потемнело.

Мама говорит Ивану: «Ты, давай, Иван, езжай за табуном, а то, как бы метель не началась». Иван, выглянул в окно, определил, что ещё рано и продолжил мастерить арапник. На улице ещё сильнее потемнело, пошёл снег. Иван видит, что погода разыгрывается не на шутку, оделся и ушёл во двор, затем сел на лошадь и поехал. А погода разбушевалась: ветер усилился, снег повалил хлопьями, в хате сразу стало темно. Отец, чтобы продолжить сапожничать, зажёг лампу, мама подсела ближе к свету и что-то шила. Я смотрю на всю эту канитель и думаю: «Зря Иван поехал в такую погоду, лучше бы переждал непогоду, тогда бы и поехал». Я высказал эту мысль маме, на что получил категоричный ответ: «Ага, придумал, будет то, что было с батьковой рыжей кобылой, хорошо, что всё так кончилось, а то могли бы заставить платить, хай она сдохнэ та кобыла». Наша мама в выражениях не стеснялась. Она могла и отцу сказать за столом: «Ты шо батько, пыку ны пырыхрыстыв, а за ложку бырэшся». Или вот ещё её выражение на предмет выяснения обстоятельств: «Ны трож гивна, пока оно ны воня». Что я написал, вы, я думаю, разберётесь без меня.

Но дело с кобылой было серьёзное. Тато с дядей Михаилом Чухлеб, нашим однофамильцем, были на сенокосе, косили сено как раз на меже с калмыками. Были они там с ночёвкой, так как до хутора было далеко. Лошадей, на которых работали, они на ночь отпускали пастись, а утром брали их и снова работали и так каждый день. Но в одно утро всё пошло не так, как обычно. А именно: из двух лошадей осталась одна, куда девалась рыжая кобыла не известно. Посмотрели вокруг не видно, у нас степь спрятаться негде, видно вокруг на километры. Ну что делать, косить-то надо, а то сено перестоит, тогда оно не нужно будет. Отец, сел верхом на лошадь и поехал в хутор докладывать председателю о происшествии. В правлении колхоза поднялся там-тарарам. Председатель кричал, говорил, что та рыжая кобыла у него на подотчёте под номером тринадцать, ей никак нельзя пропадать, ищите её, где хотите. Кобылу искали, искали, но так и не нашли. Отец и мама очень попереживали по этому поводу, если за кобылу заставят платить то чем рассчитываться, только отдавать корову, а что это значит, да то, что наша семья будет голодать, и ещё не известно, выживет ли она. Но, слава богу, всё обошлось как нельзя лучше, председатель это дело как-то замял и всё кончилось застольем. Но на этом, история с рыжей кобылой не закончилась.

Прошло месяца два, по переулку хутора едет бедарка, а в неё запряжена кобыла рыжей масти, а на бедке сидит мужчина и управляет лошадью. А в это время, на крыльце правления, сидели наш Андрей, Иван Рожок, соратник Андрея по поимке дезертира и ещё несколько ребят разного возраста. Как только бедка поравнялась с крыльцом, Иван увидел, что в бедку запряжена рыжая кобыла, ну точь-в-точь, как наша пропавшая, Иван говорит Андрею: «Смотри, Андрей, никак наша кобыла». Андрей, присмотрелся, прищурив глаза и говорит: «Точно, кобыла Рыжая, наша, а ну хлопцы, отбираем нашу кобылу». Хлопцы, как горох посыпались с крыльца, подскакивают к кобыле, хватают её под уздцы и кричат мужчине: «А ну, дядька, слезай цэ кобыла наша, вы её у нас украли, а теперь мы её возвращаем к себе». Подошёл к упряжке и Андрей, внимательно осмотрел лошадь, и сделал заключение: «Эта рыжая кобыла наша, и мы её у вас изымаем». Пока, Андрей делал это заявление, парни быстро распрягли кобылу и повели в конюшню. Мужчина сидит на бедке с вожжами в руках и шумно возмущается. А что теперь возмущаться, тягла-то уже нет. Как потом выяснилось, мужчина ехал из Калмыцкого посёлка Чунус, как он назад добирался до своего дома, одному Богу известно. А тем временем, в конюшне осматривали кобылу и определяли, точно она наша или может быть нет и, возможно, произошла ошибка. Председатель колхоза, держит в руках амбарный журнал и говорит: «Ну, вот у меня тут написано, номер тринадцать рыжая кобыла, ну вот, всё сходится: и номер, и рыжая кобыла, выходит, ошибки нет, кобыла наша». Бригадир дал задание, чтобы завтра её в наряд на работу, хватит ей в конюшне валандаться, отдохнула и буде. Казалось бы, что на взгляд нашего председателя всё с рыжей кобылой ясно, но не будем торопиться с выводом, посмотрим, что будет дальше. На другой день, когда колхозники только собирались в бригаду, чтобы брать лошадей и ехать работать, к правлению колхоза подъехала бричка, в которой сидело трое мужчин, один из них был милиционер. Они поднялись на крыльцо к председателю нашего колхоза, какое-то время были там, затем вышли с нашим председателем и направились к конюшне, где стояла рыжая кобыла. Там начался спор, наш доказывает, тыча пальцем в журнал, что вот тринадцатый номер и вот она, рыжая кобыла, а их начальник, так же тычет пальцем в свой журнал и доказывает, что это их кобыла.

Спор длился долго, страсти горели, ни одна сторона не хотела уступать, казалось, этому не будет конца. Но, конец нашёлся. Милиционер, движением руки прекратил спор, а затем сказал: «Я — представитель власти, значит сторона нейтральная, и поэтому буду справедлив к обеим сторонам. По моим наблюдениям ни та, ни другая сторона не могли доказать, что лошадь принадлежит именно ей. Поэтому поступим по закону, согласно нормативным актам, предмет, и при этом он показал на лошадь, необходимо вернуть на место, где он был вначале, то есть в посёлок Чунус. Затем, каждая из сторон будет доказывать, кому принадлежит данный предмет, в данном случае лошадь. Если та или иная сторона докажет, что лошадь её, то, согласно нормативным документам, лошадь будет принадлежать ей».