Затем набрал номер телефона Зинаиды Петровны. На этот раз она была дома.

— Мне сказали, что вы звонили, — произнес Берестов.

— О да! — воскликнула она взволнованно. — Я подумала, что вам будет интересно узнать вот что: когда велось следствие, меня ни разу не вызывали на допрос. То есть с самого начала не хотели, чтобы это дело проходило как убийство, поэтому ограничились показаниями сожительницы сына, которая объявилась только через неделю после убийства. Все её показания свелись к тому, что Алеша пил и был неуравновешенным человеком. Но это вранье! Ей было выгодно его оклеветать, чтобы самой выкрутиться.

— Выкрутиться?

— Конечно. Она проворачивала какие-то темные делишки со своим кавказцем. Еще неизвестно, что она привозила из Польши, маскируя под товар. За товар такие деньги не обернешь, какие имела она. Может, наркотики. Не знаю! Я думаю так: в тот день этот кавказец, их друг семьи, не дождавшись её в аэропорту, поехал к Алеше. Видимо, в тот день она должна была привезти ему что-то очень важное. Подъехали они к знакомому дому, как положено, поднялись с водителем на двенадцатый этаж, и Алеша наивно открыл им дверь, думая, что они от нее. Что там дальше произошло, можно только догадываться. Но об одном можно сказать с уверенностью: они последние, кто видел Алешу живым.

— Пожалуйста, по порядку! Что это за кавказец и чем он занимался?

— Не знаю, чем он занимался. Знаю только, что Алешина сожительница привозила ему чего-то из Польши, поэтому каждый раз, как она прилетала, он встречал её в аэропорту и на своей машине доставлял с товаром до подъезда.

— Вы его видели?

— Ни разу.

— Откуда же вы про него знаете?

— Алеша рассказывал. Он ревновал страшно.

— А откуда вы знаете, что в тот вечер он приехал к Алеше?

— Соседи с первого этажа видели его белую «Волгу». Они эту «Волгу» знают как облупленную. И шофера его белобрысого знают. Он часто заезжал за ней.

— И что, соседи, может, и номер этой «Волги» помнят?

— Думаю, что да!

— Милиция в курсе?

— Как она может быть в курсе, если её это не интересует. Если бы интересовало, допросили бы соседей.

— Так вы думаете, что вашего сына убил это кавказец?

— Об этом говорят факты.

— Но зачем ему нужно убивать вашего сына?

— Он думал, что эта свиристелка прописана у Алеши. Наверное, рассчитывал жениться на ней и таким образом прописаться в московской квартире. Но он сильно просчитался. Алеша не такой дурак, чтобы прописывать к себе первую встречную.

— Вы это рассказали следователю?

— Как я могла рассказать это следователю, когда меня ни разу не вызвали на допрос?

— А в заявлении прокурору?

— А прокурор заявлений не принимает. Я же вам рассказывала.

— Да-да, я помню. Извините! — пробормотал Берестов. — И ещё такой вопрос: как они убили вашего сына?

— Сделали в руку укол…

Остатки дня Берестов провел в раздумье. Здесь было над чем поразмыслить. Снова кавказец на белой «Волге», которого видели в день убийства не только инвалидка, но и соседи с первого этажа. Это, пожалуй, самый весомый козырь. Правда, маловероятно, что кавказец, имеющий личного шофера, будет убивать из-за прописки. Хотя в наше гнусное время человеческая жизнь не стоит ничего. Странность в другом: почему столь простое дело не захотела раскручивать милиция? Именно не захотела! Все-таки нужно узнать, включено ли это убийство в сводку происшествий за 7 марта 1994 года.

Берестов задумчиво поскреб ногтем висок и набрал номер телефона Толика Калмыкова. По счастью, тот оказался на месте.

— Привет, это я, — подал голос Берестов. — Ты, как всегда, занят? Тогд а буду краток: мне позарез нужно знать, включено ли в сводку происшествий за седьмое марта девяносто четвертого года убийство некоего Алексея Климентьева.

— На кой черт он тебе сдался?

— Долго рассказывать.

— Тогда будь на месте. Позвоню через пятнадцать минут.

Но Калмыков позвонил уже через семь.

— Такого в сводке происшествий за седьмое марта девяносто четвертого нет ни в Москве, ни по Федерации. Так что не падай духом, старик! Жив твой Климентьев!

Берестов вздрогнул.

— Скажи: сводки по убийствам поступают в тот же день?

— Сразу же, после обнаружения трупа.

— А после вскрытия узнанного могут вычеркнуть из списка?

— Это ещё за каким чертом? Нет, старик, что попало в список, то умерло навсегда, даже если оное воскреснет, смертью смерть поправ. Хотя нет, есть еще, кажется, сводка по оперативным данным. Но в них тоже нет твоего друга. Однако странный у тебя покойник. Просто неуловимый Джо.

«Что же получается, — размышлял Берестов, — оперативная группа установила факт убийства, но уголовного дела по факту не завела и в сводку происшествий не занесла».

В голове Берестова тут же сформировался будущий остов материала, разоблачающий преступную бездеятельность правоохранительных органов. Если хорошо подать, да с конкретными фамилиями соседей, понятых и свидетелей, а гвоздем, конечно, сделать кавказца и при этом привести статистику преступлений, которые совершаются лицами кавказской национальности, то будет очень даже впечатляюще. В конце можно растечься по полосе желчью или разразиться бранью по поводу того, что московская милиция, вместо того чтобы искать убийц, ловит бедных приезжих, не успевших в силу обстоятельств пройти регистрацию. Теоретически получается неплохо! На бомбу, конечно, не тянет в связи с банальностью темы, но аромат скандала присутствует.

Однако без объяснений правоохранительных органов — это будет игра в одни ворота. Хоть с кем-то из них, но поговорить придется. Хорошо бы разыскать того оперативника, который вернулся сказать Кли ментьевой, чтобы она добивалась возбуждения уголовного дела. Но Зинаида Петровна не помнит ни одной фамилии. Даже странно. А она должна их помнить.

Берестов позвонил в ОВД «Полежаевское» и, напоровшись на секретаршу, вежливо попросил записать на прием.

— Я передам начальнику. И позвоню вам завтра в десять, — ответила секретарша.

Однако на следующий день в десять Лилечка выкинула такой фокус, что Берестов начисто забыл о полковнике Григорьеве. Она впорхнула в редакцию в короткой клетчатой юбочке-разлетайке и прозрачных черных чулочках. Черная блузка без единой складочки обтягивала её тонкую талию и описывала соблазнительный изгиб её пухлой груди. Волосы были убраны в греческом стиле под высокую шишку, но один локон у виска как бы невзначай ниспадал на розовую щечку, подчеркивая изящную линию шейки.

Берестов подошел ближе и увидел, что сегодня Лилечка во всеоружии: ресницы наведены чем-то синим, губы обрамлены чем-то сиреневым, на скулах блеск, в глазах огонь. А запах совершенно божественный. Черт! Вчера она была как нимфа, а сегодня как пантера. Да, она хочет помутить рассудок всей редакции!

— Ты не забыла, что мы сегодня пьем? — произнес Берестов.

— Я принесла шампанское! — улыбнулась она.

Ну какая после этого может быть работа.

На летучке Топоров пытался на манер Авекяна учинить журналистам разнос за то, что они задерживают материалы, а сам косился на Лилечку. И чем больше он на неё косился, тем менее убедительно звучала его речь. В конце концов он дошел до того, что стал взывать к совести, чем вызвал саркастические ухмылки.

— Сегодня уже нужно верстать шестую полосу! А из чего верстать? Где материал? Где ваша совесть, господа? Вот скажи, Берестов, что ты сегодня сдашь?

— Почему сегодня? — пожал плечами Берестов. — Мы договорились на пятницу! Разве уже пятница? Вот завтра для тринадцатой полосы я что-нибудь раскопаю. А сегодня меня лучше не трогать. Как-никак я раскручиваю убийство.

— Сколько ты ещё будешь раскручивать?! — вскричал Топоров.

— Такие дела распутывают годами, а ты хочешь, чтобы я за три дня раскрутил, да ещё написал булгаковским языком.

Сегодня берестовскому красноречию мог позавидовать Демосфен. Однако Топорова это почему-то раздражало.