И Нина увидела Николая… Слегка приобняв, он вывел её из сквера, затем остановил проезжающую мимо пролётку и отвёз подальше от митингующих.

Они молча шли по красивому цветущему бульвару. Со стороны казалось: идёт влюблённая пара! Он – красавец городовой, она – юная курсистка.

– Присядем, – сказал Николай, указав на ближайшую скамеечку.

И тут же прямо над ними раздалось знакомое карканье. Николай глянул на ворону и показал кулак.

– Вас из-за меня накажут? – спросила Нина, улыбнувшись жесту стража порядка.

– Ты и впрямь как царевна! Переживаешь за весь человеческий род.

– Разве это неправильно?

– Нормальные люди больше думают о себе.

– Уж так меня воспитали.

– Почему не послушалась? Зачем не осталась дома? Чего тебе ещё в этой жизни не хватает? – сыпал вопросами Николай, – отец твой человек достойный. Врач. Ты девушка неглупая, любишь книги, музыку, хорошо рисуешь!

– Надо же! Вы всё обо мне знаете…

– По статусу положено.

– Нельзя думать только о себе, – уже без всякого энтузиазма попыталась оправдаться она.

– Тогда учи грамоте тех же рабочих или их детей. Делай что-то стоящее!

– Я подумаю.

– Подумай! Мой братишка тоже повёлся на речи ваших говорунов, но получив пару раз нагайкой, отправился к тётке в деревню хлеб растить.

– Вот женились бы на мне, я бы дома сидела и о революции не думала.

– Ох, Нина! Смотрю, ты из огня да в полымя!

– Это была шутка, – грустно прошептала она.

– Иди домой! Если тебя твои друзья не сдадут, то всё обойдётся.

– Спасибо, Елисей! Только… Жизнь может измениться, – Нина улыбнулась, намекнув на их первую встречу и волнения в народе.

– Что дальше – нам не ведомо, – тяжело вздохнув, Николай проводил взглядом уходящую девушку и вдруг почувствовал прилетевший сверху тяжёлый шлепок на начищенном до блеска сапоге, – вот, поганка! Нахезала всё-таки? – сказал почему-то с удивлением.

Красавец городовой вытащил из кобуры револьвер, не целясь, выстрелил в поганку и… Не попал.

– Ладно! Живи пока, – усмехнулся, носовым платком обтёр с сапога вороний помёт и пошёл дальше служить царю и отечеству.

…Очень скоро началась война с немцами, потом октябрьский переворот и ещё одна страшная война, когда убивали не чужого, а свой своего. За что и зачем – понимали единицы, остальные просто шли за вождями, выполняя приказы от страха или безысходности, теряя кров и родных.

***

Они встретились в Париже…

Кого только не было в богемном квартале Монпарнас: художники, поэты, музыканты, просто студенты, русские эмигранты и буржуа. Здесь жили те, кто творил и продавал своё творчество, а также те, кто его покупал. Здесь становились знаменитыми и погибали от непризнания, а ещё в этом месте можно было снять жильё на любой кошелёк.

Интересный высокий сорокалетний мужчина иногда прогуливался по бульвару, рассматривая выставленные картины и рисунки известных и пока неизвестных художников. Ему нравилась душевная лёгкость, царившая вокруг, он отдыхал от пережитых страхов и волнений, подспудно надеясь на встречу с той, которую любил, но долгое время не признавался в этом ни себе, ни ей. Скользя мимолётным, но очень внимательным взглядом по полотнам с яркими пейзажами и портретами, он явно что-то выискивал. И однажды, будто пригвождённый, остановился у одного скромного рисунка, сделанного простым карандашом на листе бумаги, вырванном из альбома.

– Я знал, что найду тебя! – сказал он непонятно кому.

На рисунке была изображена убитая ворона, а рядом с ней лежал камень.

– Ну, вот и всё. Долеталась, – опять вслух произнёс мужчина и в его голосе прозвучали грустные нотки. Он стал оглядываться вокруг, пытаясь найти продавца рисунка, и когда увидел, то спросил имя художника.

– Это мадемуазель Нина. Она по выходным частенько бывает в кофейне, что напротив, – ответил торговец.

В ближайший выходной день этот же мужчина, сидя за столиком указанной кофейни, с нетерпением ожидал автора фатального рисунка.

Нину – немного повзрослевшую, но по-прежнему красивую, скромно одетую, с модной стрижкой вместо прежних локонов – узнал сразу. И пока она шла, любовался ею со стороны.

– День добрый, мадемуазель! Прошу? – он привстал и пригласил её присесть за свой столик.

– Николай Петрович? Как вы меня нашли? – от неожиданности она приложила руку к груди.

– Старая знакомая подсказала. Сурово вы с ней обошлись, – неожиданно для себя он стал говорить Нине «вы».

– Она для меня всё плохое, что осталось там.

– Символично.

– Как ваша семья? – Нина пыталась скрыть волнение и радость от встречи с дорогим её сердцу человеком.

– Жена, проводив меня на войну с германцем, стала жить сначала с бакалейщиком, после с комиссаром, а сын умер от тифа.

– Се ля ви! Мальчика жалко. В Париже давно?

– Три месяца, – он помолчал и, не дожидаясь новых вопросов, стал рассказывать о себе, – после ранения долго мыкался, не зная, куда приткнуться. Одна война закончилась, началась другая. Красные, узнав о моём прошлом, чуть не убили, успел сбежать вовремя. Примкнул к белым, но родину всё равно потерял. И последним пароходом добрался до Константинополя, а уж после сюда…

– История нередкая и маршрут для всех русских известный, – Нина вздохнула. – Хорошо, что я тогда вас послушалась и перестала встречаться со своими друзьями – революционерами. Правда, это оказалось непросто.

– Угрожали?

– Проходу не давали, записали в предательницы. Боялась, что убьют. Батюшка помог, положил в больницу. А тут война началась и многих из них забрали на фронт.

– Как он? – Николай всегда уважительно относился к отцу Нины.

– Тоже ушёл на войну и погиб. В госпиталь попал снаряд. Он в это время оперировал. Мы с мамой остались одни. Из России решили уехать. По дороге матушку ограбили и убили.

– Горе какое! Как же это?

– На одной из остановок я вышла прогуляться, а когда вернулась, она была мертва. Похоронила на кладбище рядом со станцией, дальше поехала одна. Так осталась без родных и без денег.

– И?

– Не переживайте! Проституткой не стала. Рисую, и мои картинки покупают. Мою посуду в кафе, а ещё учусь на сестру милосердия. У меня осталась одна папина книга по медицине, как-то её открыла и зачиталась.

– Я всегда знал, что ты умница.

– Ну, вот! Вы уже ко мне стали привыкать, – Нина улыбнулась, намекнув на дружеское обращение Николая.

– Хочется взаимности!

– Елисей! Я давно проснулась.

– Прости, что заставил тебя так долго ждать!

– Наконец-то моё «ау» отозвалось эхом.

– Нам будет непросто, – грустно усмехнувшись, сказал Николай.

– Ничего, мы справимся. И… мне очень хочется от тебя ребёночка, – ответила Нина.

– Тогда идём ко мне?

– Идём.

И Великий прекрасный город принял в своё лоно ещё одну большую любовь.

Я маленькая и мне холодно! Так холодно, что даже голода не чувствую. Нас у мамки трое: Сашка, Петька и я. Обо мне забыли… Давно лежу на печке, никто не кличет. Наверное, ждут, когда помру. Потом съедят. Петька говорил, будто в нашей деревне такие случаи поголовно. Страшно! Вот и молчу. Лежу тихонько, может, не тронут. Уж помру, тогда пускай…