Сквозь дрёму слышу разговор:

– Ты, Дарья, радуйся, что твои выживут! В приюте их накормят, оденут, обуют. А на следующий год, если будешь жива, заберёшь, – говорит незнакомый мужчина.

– И в школу их определят. Станут учиться как все советские дети, – вторит ему тоже незнакомая женщина.

– Пусть едут, – соглашается мамка и покорно кивает головой.

– Господи, – ужасается женщина, – как же их везти? Голые, босые! Дайте одеяло! Ведь замёрзнут в дороге.

– Берите. Мне всё равно, – отрешённо говорит мамка и даже не плачет.

Мамку из нас троих больше никто не видел. Видимо с голоду померла. И я о своём раннем детстве больше ничего не помню.

В приюте было лучше, чем дома: маленько кормили, но тоже хорошего мало. Каждый выживал, как мог. Старшие ребята отбирали у маленьких хлеб, били и издевались. Если бы не Саша, не выжила. Он заступался за меня и подкармливал. Уж, где брал тот лишний кусочек хлебца, только ему ведомо. А Петька вовсе чужой стал: мимо пройдёт, будто не родной, глазки долу и нет его.

Учиться нравилось, училась хорошо. Саше помогала, у него с науками не очень ладилось, но уважали брата за «золотые руки». Даже с уроков, порой, снимали, если требовалось срочно починить скамью, замок или почистить дымоход в печи.

Была у меня там подружка – шустрая – жуть! Мальчишек с ума сводила, табун из них на привязи возле себя держала, дрались не раз из-за неё. Частенько постель Гулькина ночью пустовала. Утром на цыпочках явится в спальную комнату, нырнёт под одеяло и дрыхнет до горна. А днём ходит, как ни в чём не бывало, даже вида не подаёт, что ночь напролёт где-то шастала. Зато потом нас конфетами угощала, и все молчали, никто нашу черноокую партизанку воспитателям ни разу не выдал.

Саша хоть и старше был, но семилетку мы с ним вместе закончили. Потом его сразу в армию забрали, а меня направили в ремесленное училище. Проучилась год, и началась война. Всех учеников скопом отправили работать на завод. Цех огромный, и станков в нём видимо-невидимо. Я на всё происходящее сверху смотрела как баба Яга из своей ступы, а ступой была маленькая кабинка мостового крана. Профессию не выбирала, куда определили, там и работала.

Братьев летом сорок второго отправили на фронт. Петька погиб под Сталинградом, а Саша пропал без вести. Поплакала, конечно… Сашу очень жалела, но работала так много, что горевать было некогда: ела и спала в цехе. Меня берегли на заводе: толковые крановщицы наперечёт. Победу тоже отметила на своём рабочем месте. Это, когда все рыдали и радовались одновременно, а я сигналы сверху подавала, беспрестанно названивая, и никто из начальства не ругался.

Мне тогда девятнадцать исполнилось, но женихов не было. Нравился один мужчина – Главный технолог нашего цеха. Он не воевал, имея бронь, потому всю войну мы были рядом. Я привыкла видеть его каждый день, видеть, как уважительно относились к нему рабочие. Чем-то он напоминал мне Сашу – такой же деловой и незлобивый.

А сразу, как отметили победу, я неожиданно встретила Гулю. Как-то после рабочего дня спустилась из своей «ступы» в цех, и меня заключили в объятия чьи-то горячие руки. Это была она!

– Давно ты здесь? – спросила я.

– Два дня как оформилась, – радостно ответила Гуля.

– Кем взяли?

– Учётчицей.

– Куда пропала?

– Разве не знаешь? Воевала.

– Слышала, но не поверила.

– Почему?

– Ты же только на два года старше меня.

– Помог один товарищ. Любовь у нас, вместе воевали.

– Раненых с поля боя выносила?

– Вот ещё! Телеграфисткой при штабе числилась.

– Понятно. Здесь уже устроилась?

– Да. Комнату в общежитии выделили.

– Ничего себе! Я пятый год работаю, а нас – девчонок в одной комнате по сей день шестеро.

– Это вас! А я с ребёночком.

– От кого?

– Много будешь знать… Ладно, скажу. От полковника, с которым на войне была. Он и комнату мне выхлопотал, и с работой помог.

– Когда же ты всё успела?

– И ты успевай! Жизнь короткая.

– Не получается.

– Значит, не стараешься. Слушай, – Гуля на секунду замолчала, – что за симпатичный мужчина при галстуке по цеху расхаживает?

– Наш технолог.

– Как зовут?

– Игнат Валентинович.

– Понравился он мне, – без обиняков объявила Гуля.

– Он женат и у него детей двое, – обомлев, сообщила я.

– Это ничего. Дети вырастут.

– Гуля, парней на заводе хватает. Зачем он тебе?

– Мужем будет. А ты чего вся зарделась?

– Ничего не зарделась! Наработалась, вот и хожу румяная.

– Врёшь. Поди, сама на него виды имеешь?

– Успокойся. Не имею.

– Тогда помалкивай! Я воевала и заслужила своё счастье, пока ты здесь в тылу отсиживалась.

– Вообще-то я работала. И днём, и ночью.

– Ну, ну! Особенно ночью…

– Ладно, Гуля! Живи, как знаешь. Время рассудит.

Я тогда ужасно расстроилась и оскорбилась не только за себя, но и за весь наш цех, за всех ребят, которые не доедали, не высыпались и вкалывали, чтобы наша армия била фашистов, не жалея снарядов.

Но Гуля шла к цели напролом. Очень скоро я стала замечать её рядом с Игнатом: то у какого-нибудь станка, то рядом с каптёркой, а то у кабинета технологов. Черноокая красавица своего добилась. Игнат Валентинович от семьи ушёл и поселился у Гули в общежитии. Но жена Главного технолога оказалась дамой непростой: будучи членом партии, работала инструктором в горкоме. И однажды Игнат Валентинович пропал, а его рабочее место занял вернувшийся с фронта инженер. После прокурорских проверок выявили недостачу меди для снарядных ободков и Главного технолога отправили по этапу в лагерь. Хорошо, что не расстреляли, тогда это было запросто. А Гуля, недолго думая, стала привечать нового технолога. Похоже, она просто западала на мужчин в этой должности, а она – жена Главного… Красиво…

Через год после этих событий я получила письмо – впервые в жизни! И очень ему удивилась: родных у меня не осталось, знакомые – все в цехе. Вскрыла, и обмерла… Оно было от Игната Валентиновича. Он писал:

«Здравствуй, милая Фанечка! Хорошее у тебя имя. Оно означает ум и трудолюбие. И я с этими определениями полностью согласен. Понимаю, что моё письмо покажется неожиданным, но поверь, мне больше не к кому обратиться. Если не трудно, то хотя бы просто ответь на мои вопросы. Ты девушка сердечная, я это понял сразу, как с тобой поговорил впервые. Правда, разговоры наши носили чисто рабочий характер, но я их не забыл. Не буду более утомлять посторонними измышлениями и спрошу: как живут мои дети, вышла ли замуж жена, мы ведь с ней развелись ещё до суда. И если не будет в тягость, пришли мне, пожалуйста, небольшую посылочку с тёплыми носками и шарфом. Другого просить не осмелюсь. До свидания, милая Фанечка! Счастья тебе и здоровье. Только здесь я стал ценить его по-настоящему».

Прочитав письмо, почувствовала, как у меня сжалось сердце и потеплело в душе. Значит, ничего не забылось… До появления Гули на заводе я замечала: часто при встрече со мной у Игната влажнели глаза и немного хрипел голос. Тогда не придавала этому особого значения – не смела даже предположить, что могла ему понравиться. А если бы и предположила, то никогда не позволила себе кокетство с женатым мужчиной.

В ближайший выходной побежала на рынок и купила две пары шерстяных носков, шарф и вязаную безрукавку. А ещё три банки ленд-лизовской тушёнки и сухого печенья. На большее у меня просто не хватило моей зарплаты, хотя получала чуть меньше квалифицированного рабочего. Всё купленное сложила в фанерный ящик и отослала вместе со своим письмом, которое тоже писала первый раз в жизни, а потому помню каждое слово: