В этот день в Аргаяше только и разговору было, что об убийстве. Китаева не жалели, большинство говорило так:
– Ну, видать, что заслужил, то и получил. Много дружков было, они и ухлопали! Небось, деньги не поделили…
Другие вздыхали чуть ли не с завистью:
– А сколь вина выхлебал покойничек – мы всем селом столь не выпили…
Третьи удивленно пожимали плечами:
– Надо же, за столько лет не попался ни разу, а говорят, что он главный разбойничий атаман был!
Приехали становой пристав с урядником, вели следствие, вызывали по одному всю прислугу и работников постоялого двора.
Допрашивали и Соломию – она сказала то же самое, что говорила и старосте в день убийства. Тогда становой показал ей лаковую шкатулку и спросил напрямик:
– Ты же взрослая девушка, неужели ты не знала, что твой отец в этой шкатулке держал?
– Я и про шкатулку не знала ничегошеньки, кабинет всегда закрытым на ключ был, а ключ он всегда при себе носил…
– Но кто-то же все эти годы прибирался у него в кабинете?
– Во всем дому прислуга прибиралась…
На том следствие и закончилось. Убитого надо было побыстрее хоронить – стояла жара… Из Казани приехал единственный родственник – старший брат Пантелея Кузьмича – Иван.
Соломия впервые увидела своего дядю. Это был высокий крепкий старик лет семидесяти, седой, как лунь. Он приехал с сыном, крепким, здоровым мужиком лет сорока, таким же высоким, как его отец, и они начали распоряжаться насчет похорон. Наскоро похоронили, наскоро скромно помянули, и родственники собрались уже ехать, но староста, бывший на похоронах, обратился к брату Китаева:
– Иван Кузьмич, надо бы решить, что делать с усадьбой вашего брата. Соломия еще не в совершенных годах, надо опекуна назначать. Вас, может быть?
– Увольте! Стар я, какой из меня опекун!
– А сына вашего?
– Нет уж, извиняйте, у нас и других дел по горло…А от усадьбы брата мы отказываемся и можем подтвердить письменно в волостном правлении, что единственная наследница – дочь его Соломия.
После похорон Китаева брат его и племянник сразу уехали. Вскоре старуха Ульяна перебралась жить к Соломии, а староста, не найдя в Аргаяше подходящего человека, пока обязанности опекуна исполнял сам. Изредка он заезжал проведать женщин.
Как-то теплым летним вечером против постоялого остановился щегольской экипаж, на козлах сидел бородатый кучер в кумачовой рубахе. Из экипажа проворно выскочил Алексей Михайлович Семишников. Молодой купец с саквояжем в руке быстрым шагом вошел во двор.
От колодца к крыльцу шла Ульяна, неся полные ведра.
– Здравствуй, бабуля! Видно, повезет мне сегодня: не успел во двор войти, а ты – навстречу, да с полнехонькими ведрами… Постояльцев-то пускаете?
– Какие уж нынче постояльцы… Пантелея Кузьмича вот уже сорок ден, как похоронили. Соломиюшка одна теперь, как перст, осталась, да я вот, старая, при ней… Так что проезжай-ко, добрый человек! Нет хозяина, нет и постоялого…
Но незваный гость оказался любопытным и словоохотливым.
– Как – похоронили?! А ведь у меня к нему дельце по торговой части было…
– Да ведь убили его, ограбили и убили!
– Вот так дела! А родственники остались у покойного?
– Сказывала ведь тебе: дочка Соломия, несовершенных лет. На похороны-то один брат-старик да племянник из Казани приезжали… Старика опекуном поставить хотели, дак он – ни в какую!
– Кого же опекуном-то поставили?
– Да никого еще нет! Староста из Аргаяша Иван Максимыч, дай Бог ему здоровья, все хлопочет. Он и нас иногда навещает.
– А Соломия где?
– Дома, где ж ей быть? Да вон, кажись, в окно поглядела, рукой махнула, сейчас мигом прибежит!
КУПЕЦ ВТОРОЙ ГИЛЬДИИ
Соломия уже сняла траур, и теперь она, в светлом ситцевом платьице, сбежала с крыльца. Как же она обрадовалась, увидев Семишникова! Взяв из его рук тяжелый саквояж, она повела приехавшего в дом. Вернувшись, сказала Ульяне со значением:
– Это сердечный друг покойного батюшки приехал, надо его принять и угостить, как следует!
Ульяна, ворча втихомолку, пошла на кухню. "Не успели сорок ден миновать, как уж знакомые какие-то появились! Кажись, рано еще гостей-то принимать…".
В вечернем застолье Соломия угощала Семишникова сама. Она так ловила каждый взгляд, каждое слово молодого купца, стараясь предупредить каждое желание…
А наутро аргаяшского старосту разбудил отчаянный стук в ворота.
– Батюшка Иван Максимыч! Ой, беда! Откройте скорее!
– Да кто это там, ты, Ульяна, что ли? – открыл калитку полуодетый встревоженный староста. – Что опять стряслось?
– Да как же, Иван Максимыч, Соломия пропала!
– Как пропала?! Да ты толком расскажи!
– Вчерась приехал на постоялый какой-то проезжающий… Он, антихрист, и увез!
– Что он, ее силой, что ли, взял да увез?
– Да, похоже, как раз по согласию! По всему видать, знакомы они были ране, и любит она его: за столом сидели, дак глаз с него не сводила… Из Москвы вроде он… Купец какой-то… из себя видный, годов двадцати семи-восьми.
…После долгой езды по большим дорогам, ночлегов в почтовых станциях и постоялых дворах Соломия оказалсь в Москве. На окраине у ворот деревянного двухэтажного дома кучер постучал в ворота. Отворил дворник с метлой в руках.
– Алексей Михалыч, здравствуйте! Давно не бывали… Откуда Бог несет?
– Из Казани, – буркнул в ответ Семишников – А ты что-то разговорчив, Авдеич, не пьян ли? Попридержи язык-то, нето как раз в морду получишь! Твое дело – не интересоваться, кто откуда приехал, а двор подмести да лошадей поставить, понял?
Соломия удивилась: такой уважительный со всеми Алексей Михайлович и вдруг так грубо обошелся с дворником…
На крыльцо вышла старуха в старом салопе:
– Пойдем, голубушка, в комнаты, чай, устала с дороги-то!
И добавила доверительно:
– Зови меня Аполлинария Сергеевна, а лучше попросту – тетя Поля. Ты у меня остановишься и будешь пока жить здесь…
Соломия замерла в недоумении. Потом, немного овладев собой, она решилась спросить:
– А разве этот дом – не Алексея Михайловича?
– Нет, голубушка…
– Значит, он привез меня в чей-то чужой дом?!
Старуха не успела ответить Соломии – вошел Семишников.
– Ну, показывай комнату для Соломии, да смотри, чтоб самой лучшей была!
– Бог с тобой, батюшка Алексей Михайлович! Для такой красавицы самая лучшая и приготовлена, только помнишь уговор-то наш? Деньги вперед…
Семишников приложил палец к губам, и старуха осеклась на полуслове. Улучив момент, Семишников со старухой вышли в коридор.
– Ты потом когда за ней придешь-то?
– Пусть пока отдыхает с дороги, отоспится; в баню ее своди, а я послезавтра приду, – вполголоса пообещал Семишников, передавая ей деньги.
Соломия решительно ничего не понимала и чуть не плакала от обиды. Как это? Ведь торопил немедленно уехать, обещал, что они будут венчаться в московском соборе, что будет красивая свадьба… С какой тревогой, с каким нетерпением ждала Соломия Алексея! Она уже давно поняла, что беременна от него, и несказанно обрадовалась, когда увидала, что ее возлюбленный, от которого у нее будет ребенок, не забыл ее, приехал.
Она еще больше обрадовалась, когда Алексей сказал, что повезет ее в Москву и чтобы она немедленно собиралась – ночью они должны ехать. Соломия даже не удивилась, почему поедут ночью, так ей хотелось поделиться своей радостью с Ульяной, но Семишников, словно прочитав ее мысли, предупредил:
– Пусть служанка твоя пока ничего не знает… То-то удивится она, когда мы приедем сюда из Москвы уже мужем и женой! Тогда заберем все твои пожитки, продадим усадьбу и уедем жить в Москву. Будешь ты у меня московская купчиха Семишникова…
Мечты о московской жизни помогали Соломии почти совсем забыть головокружение и тошноту во время долгого пути. Но почему в Москве он вдруг как-то изменился? Почему привез ее к чужим людям, а не к своим родителям? Ведь говорил же ей, что старушка-мать его будет рада, что сын, наконец, женится, да еще на такой красавице… И Соломия не выдержала:
