Индеец, выйдя на террасу, тотчас же вернулся и, подойдя сзади, надел мне на шею тяжелое ожерелье из синих камней. После этого он вложил мне в руку тяжелый золотой обруч.

– Что это, – спросил я в недоумении, – и почему ты мне это даришь?

– Мой народ дарит тебе это, – сказал он, – и зовет тебя в наши вигвамы. Мы не строим хижин, как здесь, аживем в шатрах – вигвамах, потому что нам непрестанно приходится переходить с места на место.

– Не ошибся ли ты, – сказал я, – и мне ли предназначены эти ценные подарки? Почему именно мне выпала такая честь?

– Ты брат нашего любимого брата, – сказал Гуатукас, – и, значит, ты наш брат.

Я обернулся к синьору Марио, ища у него объяснения.

– Если бы ты исполнил свое обещание, – сказал синьор Марио, улыбаясь, – я рассказал бы тебе все сейчас же, но где же черепахи, бабочки и листья?

Тут только я вспомнил о данном секретарю и не выполненном мной слове пополнять его коллекции черепахами, ящерицами и цветами.

– В наказание за рассеянность мы промучим тебя до вечера, – сказал синьор Марио.

– Брат мой велел мне одарить этого юношу, – сказал индеец серьезно, – но ничего не сказал о том, чтобы его мучить. Он любит этого человека, и я не стану причинять ему зла.

– Ну, как тебе нравится посланный Орниччо? – улыбаясь, спросил синьор Марио.

С первых же слов Гуатукаса какая-то безумная надежда вспыхнула в моем сердце, но мне столько раз и так горько приходилось разочаровываться, что я и теперь боялся поверить сам себе.

Я стоял молча, поглядывая то на секретаря, то на индейца.

– Что с тобой? – спросил синьор Марио. – Раньше одно упоминание об Орниччо заставляло тебя краснеть и бледнеть, а вот перед тобой стоит человек, который всего два дня назад говорил с твоим другом, а ты даже не хочешь его расспросить о нем.

Гуатукас лучше синьора Марио понял мое состояние.

– Выпей сока агавы, – сказал он, подавая мне кувшин с ароматной жидкостью, – освежись и успокойся. Потом до самой ночи я буду отвечать на все твои вопросы.

Когда Орниччо начинает говорить о тебе, мы укрываемся в тени от горячего солнца, а когда он заканчивает свой рассказ, мы кутаемся в плащи, потому что уже наступает утро.

– Гуатукас прибыл сюда за тобой, – сказал синьор Марио, – но у него есть еще поручение от его дяди, касика Веечио, к адмиралу. Я тотчас же отправляюсь повидаться с Голубком и упрошу его принять юношу. Вы же пока на свободе поговорите обо всем, что тебя может интересовать.

Однако, когда через два часа синьор Марио вернулся с известием, что адмирал, повидавшись с братьями, пошлет за нами, я все еще не отпускал от себя Гуатукаса, засыпая его градом вопросов о своем друге.

Я узнал, что после разгрома Навидада Орниччо нашел пристанище во владениях касика Гуатукаса, отца Гуатукаса. За этот год юноша потерял отца, и его место занял Веечио, дядя Гуатукаса. Каонабо женат на родной тетке Гуатукаса, Анакаоне, и потому между этими двумя племенами существуют дружеские отношения.

Земли Веечио лежат в отдалении, и туда позже всего проникло известие о прибытии нашей флотилии. Получив его, Орниччо немедленно же двинулся в путь, желая повидаться с нами, но, прибыв в Изабеллу, узнал, что мы отплыли на Кубу.

Обеспокоенный известиями о волнениях индейцев, друг наш отправился по нашим следам. Заболев в пути, он вынужден был вернуться в Харагву, но послал Гуатукаса в Изабеллу предупредить адмирала о готовящемся восстании индейцев.

Известие об этом глубоко потрясло меня.

– Как?! – воскликнул я. – Зная, что мы где-то здесь поблизости, Орниччо нашел в себе силы отправиться в противоположную сторону?

Гуатукас внимательно посмотрел на меня.

– Орниччо белый, – сказал он, – и у жителей Изабеллы белая кожа. У жителей форта святого Фомы тоже. В их жилах течет одна кровь. А мой народ красный, и Каонабо, и Гуарионех, и Веечио – краснокожие, и в наших жилах течет одна кровь.

Видя, что я не понимаю его, он попытался пояснить:

– Каонабо поднял своих воинов против белых, а его жена Анакаона – сестра моего отца и сестра Веечио.

– Ты хочешь сказать, – промолвил я, – что Веечиорешится выступить заодно с Каонабо? Разве это может случиться? Разве Веечио не послал тебя с дарами к адмиралу?

– Когда друг твой там, – ответил Гуатукас, – касик слушает его слова и велит своим воинам пахать землю и удить рыбу. Но, когда ему рассказывают об индейских детях, затоптанных конями белых, он оглядывается по сторонам и ищет свой лук.

Я понял из слов юноши, что Орниччо приходится постоянно быть заступником своих белых братьев перед лицом воинственного Веечио. Для того чтобы отвлечь внимание касика от происходящего в Изабелле, мой друг решил просить адмирала воздвигнуть в горах Харагвы крепость для защиты людей Веечио от воинов-карибов, которые время от времени высаживаются на берегах Гаити. С этим поручением и был послан Гуатукас к адмиралу.

Я узнал от юноши, что друг мой ходит в индейской одежде, что он научился играть на гуайаре – однострунном индейском инструменте.

– Он слагает на нашем языке песни, – сказал Гуатукас с гордостью, – а песни живут дольше, чем люди.

Но из всего сказанного меня более всего поразило известие о том, что у моего друга отросла небольшая черная борода. Как я ни старался, но не мог себе представить Орниччо бородатым.

Гуатукас сообщил мне, что индейцы его племени были очень испуганы известием о возвращении белых, так как они не хотят и думать о том, чтобы Орниччо их покинул.

– Может быть, он содержится у них на положении пленного? – с беспокойством спросил я.

При этом синьор Марио и Гуатукас, переглянувшись, рассмеялись.

– Твой брат – великий вождь в моей стране! – с гордостью сказал юноша. – У него в подчинении большой отряд индейцев. Орниччо научил краснокожих обращению с самострелом, и народ Веечио теперь покорит всех своих врагов.

Это последнее известие меня удивило и огорчило.

– Индейцы Эспаньолы, – сказал я, – не знали до сих пор употребления оружия. И не сам ли Орниччо раньше радовался, что они, как дети, не понимают назначения меча или шпаги? Зачем же теперь он сам старается их вывести из этого райского состояния?

– Уже до него индейцев постарались вывести из этого райского состояния, – с горечью отозвался синьор Марио. – Сними-ка со стены план острова, – обратился он ко мне. – Нужно объяснить тебе настоящее положение вещей.

План Эспаньолы – Гаити разложен перед нами на столе, и синьор Марио водит по нему пальцем.

– Употребления оружия не знали жители вот этих областей, – говорит он. – Видишь, область Марьен нашего друга Гуаканагари? Люди касика Гуарионеха также не воины. Защищенные с юга высокими горами, они не знали нападений злых карибов и в борьбе с ними не закаляли своего характера. Щедрая природа, осыпавшая их своими дарами, развила в них беспечность и лень. На юг же от них, в горах Сибао, обитает племя касика Каонабо, повелителя Магуаны, еще дальше – страна Гигуей касика Котанабана, а на юго-запад – страна Харагва под управлением Веечио. Видишь, какой далекий путь пришлось проделать нашему другу, и понапрасну!

Людям Харагвы, Гигуея и Магуаны постоянно приходится защищать свою жизнь и имущество от карибов, и это сделало их отважными и предприимчивыми людьми.

Сталкиваясь с робкими подданными Гуаканагари или Гуарионеха, испанцы могли поступать с ними по своему усмотрению, внушая дикарям только почтение или ужас. Но, когда солдаты Маргарита стали хозяйничать в Королевской долине, индейцы, принимавшие их вначале радушно, постепенно стали видеть в них врагов, отличающихся от карибов только тем, что они не пожирали своих пленных.[89] Чаша терпения бедных дикарей переполнилась, и они, собираясь огромными толпами, стали защищать свое имущество, а иногда и нападать на отряды испанцев.