– Не-е-е… – презрительно махнул рукой Тимур, – нам Азия ни к чему. Местная трава, выращивает тут один…

– Хорошо выращивает, однако, – сказал я, чувствуя, как с окружающим миром начинают происходить чудесные превращения.

Голубое небо стало еще более голубым, далекий лес на берегу превратился в волшебную чащобу, в которой наверняка бродили лешие и прочие кикиморы, вода зажурчала таинственно и красиво… В общем, трава была действительно высшего сорта.

Тимур нажал на кнопку, и оба «меркурия» снова ожили.

– Ну, – сказал он, – а теперь – с ветерком.

И «Ништяк» понесся по водной глади со скоростью никак не меньше сотни километров в час.

Почувствовав, что наступил сушняк, я достал из рюкзака большую бутылку минералки и, открыв ее, с наслаждением присосался к горлышку.

Напившись, я протянул минералку Тимуру, но он, помотав головой, отказался:

– Не, не хочу.

Я пожал плечами и, завинтив пробку, сунул бутылку обратно в рюкзак.

– А скажи, Миша, какое тебе место нужно? – спросил Тимур и, отпустив штурвал, достал сигареты.

Я заволновался и сказал:

– Ты, это… Штурвал держал бы!

– Не беспокойся, – засмеялся Тимур, – тут все так устроено, что если бросить штурвал, то катер сам идет прямо, как по ниточке, и никуда свернуть не хочет. Так куда тебя отвезти?

– Куда отвезти… – я тоже достал сигареты, – отвези меня, мил человек, в такое место, чтобы там было красиво и тихо. Чтобы берег был спокойный и дикий, и народу чтобы ни единой души… Чтобы большая вода текла мимо меня, и чтобы жизнь показалась мне прекрасной.

– Поня-а-тно… – протянул Тимур, – романтики захотелось.

– Вот-вот, – поддержал я его, – именно романтики. А то в последнее время никакой романтики – одни приключения. Причем такие, что не дай бог.

– Может, ты в розыске? – предположил Тимур.

– Нет, не в розыске, – я усмехнулся, – от розыска так не бегают.

– А как от розыска бегают? – ехидно спросил Тимур, снова берясь за штурвал и слегка подправляя курс.

Я посмотрел на него и сказал:

– А то ты сам не знаешь!

Тимур едва заметно улыбнулся и промолчал.

– Так вот, – я продолжил свои рассуждения насчет райского места, – хочу я пожить денька три на берегу этой реки. Естественно, в диком месте. Поразмышлять о жизни, навести порядок в своей голове…

– Понимаю, – Тимур кивнул.

– А раз понимаешь, то вези меня в такое место. А через три дня заберешь.

Я снова расстегнул рюкзак и достал оттуда рацию.

– Держи, – я протянул рацию Тимуру.

Он посмотрел на нее и спросил:

– Не боишься такую дорогую штуку чужому человеку отдавать?

– Нет, не боюсь, – ответил я, – а кроме того, без второй рации это просто кусок говна. Никому не нужный. Они еще на заводе только друг на друга настроены. Так что держи, будем, если что, связь держать.

– Положи на банку, – сказал Тимур.

Поскольку я после своих корабельных путешествий уже мог считать себя старым морским волком, то знал, что банка – это просто скамейка в лодке, и положил рацию, куда было сказано.

– Значит, отвезу я тебя… – Тимур закатил глаза к небу, – отвезу тебя… Все, знаю, куда отвезу. Место тихое и красивое.

– Вот и хорошо, – сказал я и поудобнее устроился в высоком кресле.

Ровная водная гладь летела навстречу, встречный ветер огибал нас где-то поверху, едва шевеля мои короткие волосы, и жизнь казалась мне прекрасной и беззаботной.

Я вылез из палатки и с хрустом потянулся. Солнце уже приподнялось над лесом, и над водой таял легкий парок.

Спустившись к реке, я вошел в воду и решительно упал лицом вперед. Мягкая теплая вода обняла меня, как говорится, до глубины души моей, и я почувствовал, как в меня вливается жизненная сила и щенячья радость бытия. Поднявшись на ноги, я начал энергично плескаться. Потом сбегал на берег, где на пенечке лежали туалетные принадлежности, схватил их и бегом вернулся в воду.

На свежем воздухе все приобрело совершенно другой вкус и запах.

Мыло пахло так, как много лет назад, когда я был мальчишкой, еще не курил и не сжигал вкусовые рецепторы пивом и водкой, а зубная паста неожиданно обрела праздничную радостную мятность, которой я давно уже не замечал. Наконец я почувствовал себя заново родившимся и, бессмысленно улыбаясь, вышел на берег.

Положив мыло, щетку и пасту на пенек, я сполоснул руки и, сняв с сучка мохнатое полотенце, растерся им докрасна. Это привело меня в такой восторг, что я встал на руки и сделал таким образом несколько шагов. Потом меня повело в сторону и, вывернувшись, я опустился на ноги, попав босой ступней прямо на сосновую шишку.

Легкая боль, которую я при этом испытал, напомнила, что в последний раз мне приходилось наступать на шишку босиком…

Не помню когда. Очень давно.

Тогда, когда моя жизнь была совсем другой.

Отогнав глупые мысли о безвозвратно ушедшей невинной юности, я оделся, достал из рюкзака консервы и занялся приготовлением завтрака.

Костер у меня был самый что ни на есть классический, с двумя закопченными рогульками по бокам и кривым сучком в качестве перекладины, на котором висел котелок.

Когда я затаривался в одном из универмагов Томска, меня почему-то потянуло на старину, и я не стал покупать дорогих деликатесов. Пачка чая со слоном, сахар-рафинад, несколько брикетов гречневой каши, военная тушенка в жестяных замасленных банках, хлеб, булка, сахар… Единственным, что я себе позволил как человек состоятельный, была палка твердой колбасы. Ну, и блок «Мальборо».

А в спортивном магазине я купил длиннющую складную удочку, которая в сложенном виде была не больше зонтика. Тут уж скупиться не годилось, и я взял самую дорогую, «навороченную». Ну, там, крючки-грузила всякие, поплавки, леска…

В общем, все, что нужно для рыбной ловли, а также складную лопатку и туристский топорик.

Палатка, которую предложил мне продавец, представляла собой одноместный круглый купол веселенькой расцветки. Что ж, взял я палатку эту модную, хотя поначалу рассчитывал на классическую, брезентовую, двускатную…

Вода в котелке закипела, и, сняв его с огня, я налил кипяток в алюминиевую пол-литровую кружку. Затем насыпал заварки и, пока чай настаивался, принялся за тушенку с черным хлебом. И разрази меня гром, если она в тот момент не была для меня вкуснее всех самых дорогих российских и заграничных деликатесов!

Знахарь сидел на камне, не успевшем остыть за теплую ночь, и курил, задумчиво пуская дым по ветру.

Вчера он поймал в Оби большую рыбу неизвестной ему породы, и теперь ее голова торчала на сучке, напоминая о его рыбацком подвиге. Остальное он съел на ужин, удивляясь тому, как это раньше он мог считать вкусной ту рыбу, что подавалась в валютных ресторанах.

Ему вспомнился тот вечер, когда, подчиняясь неожиданно захватившей его идее, он вскочил с шаткого пластикового стульчика на набережной Лейтенанта Шмидта, прыгнул в машину и, моля всех богов, чтобы Риты не оказалось в номере, полетел в гостиницу. Там он быстро собрал самые необходимые вещи, нацарапал записку и помчался куда глаза глядят. А глядели они в аэропорт, где Знахарь купил билет на первый попавшийся рейс в Сибирь. Рейс был в Томск, и это вполне устраивало беглеца.

И, уже сидя в провонявшем туалетным дезодорантом салоне ИЛ-86, он понял, что поступил совершенно правильно. Он бежал от той жизни, пружина которой закручивалась все сильнее и в конце концов могла разорвать его на кровавые клочки.

Он чувствовал себя как школьник, сбежавший с уроков, и радость ожидавшей где-то впереди свободы переполняла его. Для того, чтобы эта радость не перелилась через край, пришлось прибегнуть к испытанному средству, и стюардесса, получив от Знахаря пятьдесят долларов, принесла ему фляжку английского бренди.