А когда Семен открыл было рот, я не выдержал:

- Пошли все в жопу! Чего пялитесь?… Не могу видеть вас больше!…

Семен вышел молча, а Тимур беспокойно заглянул мне в глаза:

- Ты это, командир, без глупостей только, очень тебя прошу…

И тоже, сутулясь и слегка пошатываясь, покинул комнату.

Я не стал пить водку, брезгливо отодвинул стакан подальше и просто откинулся в кресле, не в состоянии больше пошевелиться. Мир стал мутным, расплывчатым… Не в силах вынести такую мировую трансформацию, я устало прикрыл глаза. С ресниц сорвалась капля и пощекотала мне щеку, скатываясь к подбородку…

И я поймал себя на том, что плакал уже во второй раз за сегодняшний день.

Примерно в то же время глава Амжеевской администрации снимал усталость и напряжение после трудов праведных, используя для релаксации привычную ежедневную процедуру номер восемь. Через сорок минут Борис Тимофеевич планировал встретиться с братом в «Шконке», соединив приятный ужин с полезной беседой о возможных путях решения наболевших вопросов. А наболело их за последнее время немало. И беспокойные мысли не давали Вертякову полностью сосредоточиться на отдыхе.

Впрочем, опытная Элла Арнольдовна, проводящая сеанс расслабления, не зря выбила себе прибавку к жалованью. Ее пухлые губы так профессионально оглаживали вялый член босса, а язычок так нежно щекотал кожаную уздечку на самом кончике сморщенной головки, что приятная истома, поднимающая откуда-то от ступней, достигла наконец пухлого живота государственного чиновника. Голова, забитая дурацкими мыслями, стала тут же пустеть, а головка, напротив, набухать и полнеть. Что дало секретарше возможность сладко причмокивать распираемым ртом, приводя шефа в благоприятное расположение духа.

Дверь в кабинет на время сеанса, разумеется, была заперта. Но, чтобы громкое чмоканье не вызывало в сотрудниках администрации нездорового любопытства или, паче чаяния, зависти, в кабинете почти на полную мощь был включен телевизор.

Дыхание патрона участилось, глаза закрывались от сладострастия, но для продления удовольствия Вертяков, в полном соответствии с рекомендациями сексологов, пытался отвлечься и косился на голубой экран.

Исламисты, заложники, военные базы, очередные взрывы и катастрофы - все это как нельзя лучше способствует увеличению продолжительности полового акта. О-о-ох…

Убийства тоже неплохи. Вот и очередные два… а-а-а-ах…

Какое приятное и отчего-то знакомое лицо. Руководитель района представил, что губы этой девки приникли сейчас к его естеству, и почувствовал приближение ошеломительной дрожи…

Ого! Так ведь это она и брала у него в начале прошлого месяца. Не в рот брала. Интервью!

Пронзенный догадкой, он попытался вскочить, забыв о процедуре, ткнул пузом в лоб секретарше, а та рефлекторно сжала зубы. Но успела среагировать и отпустить, не причинив начальнику вреда и особой боли. Этот легкий укус вызвал у Вертякова долгожданный оргазм. Струя семени ударила в рот Элле Арнольдовне, будто шампанское из хорошо встряхнутой бутылки. Впервые за всю карьеру она не успела сглотнуть и поперхнулась. Но, справившись с кашлем, она снова разинула измазанный спермой рот:

- Ты охренел, Борюня! Я ведь тебе чуть хозяйство не откусила!…

Но офонаревший от происшедшего Вертяков оставил этот крик души без внимания.

- Загибай пальцы, Сань. Не гни, а загибай. «Мерс» и сто тридцать кусков баксов - раз. Твои люди так и не нашли концов. С детсадом французским облом случился, хотя это и совпадением может быть. Но все равно - два. Кедровник, трупаки в деревне, сука продажная Михайлов в Москве, - все вместе большое-пребольшое три…

- Пальцев не хватит, Борюнь. Думаешь, я считать не умею? Плюсуй сюда пожар на санэпидстанции с подставой этой - спасибо тебе, кстати, что журналюг своих урезонил. Ни словечка в газеты не просочилось…

- Видно, не всех урезонил, брат. Вот тебе, кстати, и пятый палец. Только сейчас выяснилось, что томскую журналистку в Москве убили. Узнал я ее: Лиза… не помню… Русакова, кажись. Она у меня интервью о проводимых в районе акциях в сфере культуры и искусства брала.

- И что?

- А то, что грохнули ее из-за какого-то диска с компроматом. Посуди сам, на кого у томички может быть компромат - не на Президента же всея Руси…

Вообще-то логичнее всего было предположить, что у томской журналистки компромат, скорее всего, на кого-то из томских же воротил областного масштаба. Но на воре и шапка горит - поэтому Борюня ни на секунду не сомневался, что Русинова являлась в Амжеевку по его душу.

Кислый же только присвистнул и неинтеллигентно поковырял пальцем в носу.

- Мда-а… Кто же ее тогда?…

- Это я, что ли, тебе объяснять буду? - Борюня плеснул себе водки и единым духом опрокинул в свое нутро полную стопку.

Ткнул вилкой в сопливый грибочек, с первого раза не попал, выматерился, наколол после еще одной безуспешной попытки и отправил в рот, причмокнув. Вспомнил, как славно причмокивала Элла, и немного повеселел.

- Ладно, хоть успокоили эту дуру: не станет свой нос больше в наши дела совать. А вот кто прибрал к рукам диск, что там записано и на кого эта бочка катится - боюсь, мы скоро узнаем. И очень надо постараться, чтобы выяснить это раньше, чем она на нас наедет.

- Что же за геморрой такой настал в последнее время?

- Неспроста все это, Саня. Копает под нас кто-то… И похоже, из местных. Ты с кедровником вопрос замял? Ездил Лившиц в Орехово?

- Нет пока.

- А чего тянешь? В ближайшие дни сделай, будь другом. Хоть одну проблему снимем. Что же касается всего остального, найди мне его, Саня, найди того, кто в нашем колодце воду мутит.

- Я поищу, Борь. Я найду. Я ему матку выверну!

Знахарь прикрыл глаза - и ему почудилось, будто за спиной его стоит бронзовый Иван Федорович Крузенштерн, молча взирающий на морское училище, а темная широкая вода течет куда-то в сторону Европы, а не к безжизненному Ледовитому океану…

Вчера, обдумывая подступы к зоне и разглядывая подробную карту ближайшей по местным меркам - километров триста всего - округи, он неожиданно обнаружил, что потасканная стюардесса, которой он здорово льстил, именуя ее «девушкой», бессовестно его надула. Он сидел сейчас на берегу не «великой русской реки Оби», а вовсе не великой и, быть может, не русской, а какой-нибудь алтайской, Томи. А Обь - это тот широкий рукав, что вливался слева - вниз по течению - уже после того, как на правом берегу промелькнут покосившиеся хибары деревеньки, гордо именуемой городом Северском.

Но это ничего не меняло. Реки были одинаковы по ширине и мощи. Как одинаковы были и хлипкие пластиковые стульчики - вне зависимости от того, где они стояли. На набережной ли Лейтенанта Шмидта в Северной столице России, или тут - на набережной Энгельса в одной из «столиц» Сибири.

Именно на таком стуле совсем, кажется, недавно покачивался Знахарь, глядя на Неву и размышляя над словами Риты. Они с Игроками тогда только что провернули изящную операцию, пустив ко дну Финского залива восемь десятков самых отъявленных бандюков Питера и четыреста тонн кокаина. Для того чтобы все сложилось успешно, в общей сложности было отправлено на тот свет около двух тысяч человек по всему миру. Знахаря такой размах беспокоил, а Рита бесстрастно подсчитывала: четыреста тонн отравы делим на сто тысяч - четыре килограмма. Появится ли вокруг четырех килограммов кокаина хотя бы один труп? Знахарь вынужден был признать, что появится. И, скорее всего, не один. Кого-то грохнут, кто-то крякнет от передоза. Сто тысяч, продолжала свою арифметику Рита, в пятьдесят раз больше двух тысяч, а значит, мы спасли по пятьдесят человек - на каждый труп.