— А что — много? — сразу навострил уши отец Мефодий и смущенно пояснил: — Ты и сам ведаешь, не корыстолюбив я, княже, да и не для кого мне. Для дел же благих нехватку постоянно ощущаю.

— И дальше будешь ощущать, — многообещающе кивнул Константин. — Храм я построю, раз слово дал, но помимо своих гривен я на него и всю твою десятину спущу, без остатка. Ты меня знаешь, владыка, я свое слово держать умею.

— Так мы не договаривались, — возразил епископ.

— А мы вообще никак не договаривались. Мы до сих пор договориться не можем, — неуступчиво заметил князь.

— Да нельзя мне в митрополиты, — взмолился отец Мефодий. — Я и в епархии своей без году неделя. Никто меня не выдвинет. Или ты сам решил этим заняться? — испуганно отшатнулся он от князя.

— Это не твоя печаль. Не забывай, что я потому и собираю предварительно в Чернигове всех своих, чтобы выработать общую стратегию. Там и Туровский епископ будет, и Полоцкий, и Владимирский с Ростовским прикатят, и Переяславский подвалит. Словом, с тобой считая, ровно половина из всех, что на Руси имеются. Пока главное, чтобы ты согласился. А то сам представь, что получится, если я тебя в Чернигове выдвину, а ты самоотвод возьмешь. Ну что, убедил?

— Вот ты говоришь, мол, евангелие напечатаем, школы повсюду заведем, а где монахов ученых взять? — издалека начал отец Мефодий. — Это же стыдобища какая — во всей епархии ни одного монастыря нет. Откуда я кадры для воспитания детишек наберу? — Он лукаво покосился на князя и осведомился: — Далее излагать или ты сам все понял?

— Ну и хитер же ты, владыка, — облегченно засмеялся Константин. — Будет тебе монастырь. Близ Рязани, правда, места все заняты, но…

— И не надо близ нее, — перебил епископ, улыбаясь. — Я уже сыскал местечко. Аккурат у того леска, где ты свою первую, но главное — бескровную победу одержал над воинством княжича Ингваря.

— Ладно, ставь. В честь Георгия Победоносца назовешь? — уточнил Константин.

— Бескровная же победа-то была, — возразил отец Мефодий. — Думаю назвать в честь святых просветителей Кирилла и Мефодия. Так-то оно лучше будет. А с гривенками подсобишь?

— Подсоблю, — вздохнул князь, но не удержался и съязвил: — Ты любого рэкетира за пояс заткнешь, владыка. Как тут откажешь.

На том они и разошлись, оставшись довольны друг другом.

В Чернигове все прошло хорошо. После того как Вячеслав полунасильно-полудобровольно оформил епископу Симону почетную ссылку в Суздаль, желающих возражать князю не нашлось. Во всяком случае явно.

Да и тайно мало кто об этом помышлял. Себе дороже выйдет, если Константин дознается. Немало тому способствовал и изрядный возраст церковных князей — понимали, что к чему. Из молодых присутствовал один только бывший игумен Владимирского мужского монастыря, поставленного с полсотни лет назад на Клязьме во имя святых Космы и Дамиана, которого именно Константин и выдвинул на Суздальско-Владимирскую епархию. Выдвинул не первого встречного, не методом тыка. Поначалу князь вскользь поинтересовался у своего летописца:

— Скажи, отец Пимен, ты ведь повсюду со мной ездишь. Не раз и во Владимире бывал, и в Суздале, и в Ростове… Успел со многими из церковного клира перезнакомиться. Кто из них, по твоему мнению, самый начитанный, умный да и по характеру спокойный, чтоб со мной потом не задирался?

Тот даже плечи свои сутулые выпрямил, став чуть ли не на полголовы выше себя самого. Честь-то какая оказана! Шутка ли, сам князь советуется, да еще по какому важному делу. Однако, подумав пару минут, он будто пар из себя выпустил и, сокрушенно вздохнув, растерянно произнес, чуть не плача от досады:

— Так сразу и не скажешь.

— А ты не сразу, — посоветовал Константин, ободряюще похлопал монашка по костлявому плечу и… отправил его в командировку по монастырям.

Наказ был четким. Помимо указанных требований было весьма желательно, чтобы кандидаты не питали обид на князя.

— Ты сам знаешь, за что именно.

Пимен только молча кивнул. Знамо, понятно — за то, что деревеньки со смердами отнял.

Вернулся он только в середине лета. Шутка ли, в каждый монастырь заехать, а их в одном только Владимире эвон сколько. Тут тебе и во имя спасителя, и во имя святых Космы и Дамиана, в честь вознесения господня и в честь рождества пресвятой богородицы, во имя святого великомученика Феодора и во имя святого великомученика Георгия Победоносца. Так это только те, что на Клязьме расположены, а еще и на Кидекше есть, да в Муроме, да в Суздале.

К тому же Пимену надлежало не просто переписать имена и прочие данные. Если бы так, то и одного дня на каждый монастырь за глаза хватило бы. В том и беда, что эта перепись была лишь предлогом. Надлежало выяснить, что за человек в игуменах ходит, а поди-ка пролезь к нему в душу, да еще и пошуруй там — и все незаметно, как бы невзначай.

Спасибо князю, изначально надоумил, что вопрошать лучше всего опосредованно.

Пимен-то и слова такого раньше никогда не слыхал, а уж что оно означает — тем паче, но Константин растолковал, подробно изложив, как на блюдечке:

— К монахам подойди. Они ближе всех к нему. К келарю с ключником не забудь обратиться, они и вовсе его первые помощники. Сам речь заводи об игумене, не стесняйся. Похвали простодушно, а там слово за слово, и они либо подтвердят все то хорошее, что ты о нем скажешь, либо опровергнут. Но и другое не забывай. Все они — его подчиненные. Могут и не сказать кое-чего. На то у тебя смерды имеются из селищ, которые всего два года назад числились за этими монастырями. Они должны помнить, как он себя с ними вел. Теперь им опасаться его нечего, так что все вывалят как на духу.

— А с ними с чего начинать? — вновь не понял Пимен.

— Да ты просто интерес прояви, — пожал плечами князь. — Дескать, когда за монастырем были, наверное, жили как у Христа за пазухой, а теперь княжьими стали, так тяжело небось? И посочувствуй. Эх, мол, бедные вы, разнесчастные. Тиун-то княжий дерет, поди, три шкуры? Понял?

— Вроде да, — вздохнул монашек.

— Только не сразу все это выкладывай, — поучал Константин. — Поначалу просто заведи разговор о житье-бытье, об урожае, о погоде, о скотине. Затем на самого человека речь переведи, спроси, как ему живется. И слушай внимательно, с любопытством, чтоб он всей душой к тебе потянулся, сердце открыл нараспашку. Тогда только и заходи.

— Куда? — захлопал глазами монашек.

— Да в сердце же, — вздохнул князь.

— Лепо[68] ли? — усомнился Пимен. — Он ко мне со всей душой, а я, стало быть, к нему с тайным умыслом. Как-то оно… — И, не договорив, осекся, засмущался, покраснел от стыда, ругая себя мысленно: «Князя поправлять вздумал, орясина дубовая! Совсем ума нет!»

Однако Константин не обиделся, не оговорил, напротив, терпеливо разъяснил:

— Какой ему будет вред, что бы он тебе ни сказал? — И сам же ответил: — Никакого. Главное, чтоб не огульно оно все шло, а с доказательствами.

— На каждое слово видока требовать? — вновь не понял Пимен.

— Зачем видока? — искренне удивился Константин. — Тот, кто говорит, им и станет, если умеючи. Тут, главное, вовремя усомниться в том, что человек не врет.

— А не накостыляет по шее-то, ежели я во лжи его… — начал было монашек, но князь сразу перебил.

— Обязательно накостыляет, — уверил без тени улыбки. — Кому же понравится, когда ему не верят!

— Тогда как же я?

— А ты не обвиняй, — пояснил Константин. — Усомнись только. Самую малость. Скажи «да ну?», или там «неужто вправду такое было?», или просто головой помотай: «ишь ты, прямо не верится».

— Вон ты как славно мне все расписываешь, — вздохнул Пимен и простодушно заметил: — У самого, поди, во сто крат лучшей вышло бы… — И замолк окончательно, тут только сообразив, какую ересь сморозил.

Лицо парня было уже не румяное, а кумачовое. Да что там кумач, цветом оно уже напоминало переспевшую малину. Это же додуматься еще надо — князю такой совет подать.