«Скорее всего, они ждут своих, которые застряли в Эстляндии», — пришел епископ к глубокомысленному выводу. Вот только непонятно было, русичи застряли, потому что не могут взять датские замки, или…

Особых иллюзий по поводу того, что им неожиданно ударили в спину датские отряды и нанесли жестокое поражение, он не питал, хотя где-то в самой глубине души надеялся именно на такое развитие событий. Шло это чувство скорее от безысходности, поскольку ни на что иное надеяться он вообще не мог, а тут был хоть мизерный, но шанс.

Его робкую веру в благополучный исход войны тихонько подпитывала и погода. Зима, дав недавним свирепым снегопадом последнюю битву наступающей весне, словно смирилась со своим окончательным поражением. Она уже не пыталась закрыть яркое мартовское солнце снеговыми тучами. А вокруг Риги продолжали происходить загадочные и совершенно непонятные события. Поначалу епископ еще как-то пытался найти им объяснение, но потом понял, что это невозможно.

Основные русские силы подошли. Огромные по количеству, они заполонили все видимое пространство, вселяя в сердца горожан ужас перед неизбежным.

Однако, когда страх вот-вот должен был перерасти в панику, изрядная часть русских войск неожиданно начала сниматься и уходить, точнее, уплывать вверх по Двине, вскрывшейся к тому времени. Некоторые, правда, ускакали верхом. Очевидно, ладей на всех не хватило. Куда, зачем — оставалось загадкой.

Кроме того, Гильдеберт доложил отцу Альберту, что по реке уплыли именно конники, оставившие своих лошадей в лагере для пешцев.

— Я не мог ошибиться, святой отец, — твердо говорил он. — Они намного хуже сидят в седле. У них нет ни сноровки, ни опыта.

— Выходит, в ладьях сидели конники, которые уплыли, вместо того чтобы ускакать. Я правильно тебя понял, сын мой?

— Именно так, — подтвердил старый рыцарь.

Его припухшие веки тяжело нависали над глазами, красноватыми от постоянного недосыпания, но начальник рижского гарнизона по-прежнему держался твердо и прямо, не поддаваясь усталости.

— Почему?

— Это не мое дело, — пожал плечами Гильдеберт. — Я сообщил то, что увидел. А о причинах их ухода надо спрашивать совсем иных людей.

— Кого?

— Русских воевод, — буркнул раздраженно рыцарь. — А еще лучше — самого князя Константина.

А через пару дней произошло еще одно загадочное событие, окончательно поставившее в тупик и Гильдеберта и епископа. Рязанский князь также выехал куда-то из-под стен Риги, причем не один.

С ним отправилась в путь еще тысяча воинов. На этот раз все они были на лошадях.

«Что происходит?!» — вопрошал вечером епископ, стоя на коленях у статуи девы Марии, но богородица молчала, глядя сквозь отца Альберта куда-то далеко вдаль, а уголки ее губ по-прежнему скорбно изгибались вниз, словно она горько раскаивалась в том, что когда-то не пожалела для этого мира самое дорогое существо — своего сына.

Гонец епископа все-таки сумел добраться до датских владений в Эстляндии и успел передать отчаянную просьбу Альберта о помощи. К тому же как раз в это время к королю Вальдемару II, который находился в Ревеле, прибыл русский посол, заявивший, что, согласно договору, заключенному между рязанским князем Константином и эстами, последние передают себя и все свои земли под его руку. На этом основании он даже не попросил, а потребовал в недельный срок очистить все замки подобру-поздорову.

Скорее всего, если бы не было этого требования, то Вальдемар II и не стал бы торопиться на выручку рижанам. Но раззадоренный столь вопиющей наглостью, он мигом собрал все, что было под рукой, и выступил навстречу русскому отряду в несколько сотен копий.

Бравые датские рыцари, насмешливо поглядывая на жалкую кучку русичей, ворчали, что давно пора научить невежественных варваров уму-разуму, а не доводить дело до того, что те сами явятся к ним, да еще с такими нелепыми претензиями.

Это ж додуматься надо — подписать договор с туземцами! Да кто такие эти эсты?! Неважно, что они издавна здесь живут! Им, собакам, принесли истинный свет самой чистой и кроткой на свете христианской веры, дабы они, наконец, смогли возлюбить ближнего своего, как себя самого, ну и еще своих новых хозяев, поскольку любая власть от бога, а они принялись подписывать за их спиной какие-то договоры. Ну не наглецы ли?!

Впрочем, разобраться с самими эстами всегда успеется, а вот наглых русичей надлежало вразумить немедленно, ибо такое прощать нельзя — перестанут бояться. А раз не будут бояться, то и уважать тоже. Разве бывает уважение без страха?

К тому же получалось все очень удачно. Король ведь прибыл в Эстляндию не просто так. Он прихватил с собой еще две тысячи воинов. Точнее, они были им взяты для того, чтобы построить на острове Эзель каменный замок, который должен послужить в будущем надежным укрытием от набегов непокорных аборигенов, но это не важно. Главное заключалось в том, что король оказался здесь как нельзя более кстати, равно как и его две тысячи ратников.

Считая тех, кто добавился к ним на побережье, придя по его зову из неприступных каменных замков, получалось и чуть ли не три тысячи человек. Если же приплюсовать к ним и конницу в количестве семисот всадников, то тут и вовсе набиралась огромная силища.

Успокаивали и донесения дозорных, высланных далеко вперед. Из их докладов следовало, что помимо трех-четырех сотен конницы и еще тысячи, от силы полутора, пеших воинов, которые к тому же далеко отстали от своей конницы, у русичей ничего больше нет.

Да и сами русичи, устрашившись могучего воинства датчан, уже на следующий день, после того как войско Вальдемара выступило на них, немедленно выслали еще одно посольство, весьма поумерив свой аппетит. Теперь они предлагали поделить Эстляндию полюбовно, то есть пополам, но с тем условием, что за ними останется Эзель и Ревель.

— А вы его строили? — надменно спросил король. — Нет уж. Коли ваш конунг считает себя благородным рыцарем, то пусть выходит на честную битву. Я думаю, что справедливее всего доверить этот дележ нашим мечам, а не утомительным пустым разговорам.

Спустя пару дней, когда войско Вальдемара почти настигло врага, прибыло третье по счету посольство. На этот раз требования больше напоминали просьбы, но датский король и тут остался непреклонен, смеясь в спины незадачливых русских посланников, вновь уходивших ни с чем.

И вот наконец-то сбылось, правда совсем не так, как хотелось Вальдемару, — уж больно мало собралось врагов. С мыслью о том, чтобы покарать одновременно эстов и русичей, пришлось распроститься.

— Очевидно, язычники-эсты, напуганные твоим многочисленным воинством, не решились к ним присоединиться, — прокомментировал племянник короля граф Альбрехт фон Орламюнде сообщения разведки.

— Но наказать их все равно необходимо, дабы впредь они и не помышляли подписывать всякие договоры, — заметил король. — А что русичи?

— Помимо того, что их мало, я бы подчеркнул и то, что у них плохие воеводы, — заметил граф. — Обратите внимание, ваше величество, какую невыгодную позицию в низине они заняли. Сейчас наша конница с разбегу войдет в их ряды, как нож в свежий брусок коровьего масла.