Лобовая атака тяжелой датской конницы действительно выглядела красиво. Мерный топот копыт, угрожающе выставленные вперед хищные острия копий, суровые лица всадников с открытыми забралами — все это могло внести ужас и панику в ряды и не такого малочисленного врага, как эти русские.

Да полно, придется ли датчанам вообще вступать в битву? Скорее всего, воины схизматиков не выдержат и побегут, как последние трусы, от неустрашимых ветеранов славного Вальдемара, не зря прозванного Победителем. Тем более что он сейчас самолично наблюдал за их действиями, стоя на холме в окружении своих приближенных. Летевшие во весь опор всадники опасались лишь того, что им не доведется показать себя в бою.

Сам король тоже был полностью поглощен созерцанием своей несокрушимой конницы и предвкушал очередную победу. Если бы не продолжавшее болеть плечо, которое он повредил буквально недели две назад во время сражения с эзельцами, то он и сам, пожалуй, принял бы участие в этой красивой стремительной атаке, но драться с русичами, зажав меч в левой руке, ему не хотелось. Были опасения, что от резких движений рана откроется, поэтому он не стал рисковать, в кои веки наблюдая предстоящую битву со стороны.

— А вы выиграли наш спор, государь, — заметил граф Альбрехт, стоящий рядом с королем. — Увы, но выходит, что я был чрезмерно хорошего мнения о русских воинах, коего они совершенно не заслуживают.

— И как резво бегут, — довольно улыбаясь, заметил Вальдемар. — Не думаю, что рыцарь Гискар сумеет настичь хоть одного из них. Кстати, не хотите побиться об заклад еще раз, благородный граф, или вы, как и я, считаете, что беглецов уже не догнать?

— Пожалуй, я бы поставил десять марок серебром против ваших двадцати, государь, — неуверенно произнес Альбрехт. — Все-таки у Гискара достаточно резвая лошадь.

— Идет, — принял ставку король.

Датские всадники между тем по-прежнему неслись во весь опор, пытаясь настичь трусливых русичей, которые — увы — чересчур рано поняли, что никаких шансов на победу они не имеют.

— Да, напрасно мы вывели в поле всех наших ратников, — сокрушенно вздохнул граф, поворачиваясь к Вальдемару. — Для разгрома этих трусов хватило бы и трети.

Король вместо ответа указал вдаль подрагивающей от волнения рукой.

— Что это?! — не веря своим глазам, громко воскликнул он. — Они же погубят себя! — И закричал во весь голос: — Назад! Это ловушка! Всем назад! Ко мне! Трубить в рога! — будто и впрямь надеялся, что его хоть кто-то услышит.

Но было поздно. Даже если до кого-то действительно донеслись бы истошные вопли короля, то мгновенно повернуть в сторону своего боевого скакуна, уже набравшего полный ход и несущегося во весь опор, да еще под горку, он все равно бы не смог.

И в то время, как лошади в первом ряду уже жалобно ржали, угодив копытами в неприметный под снегом ровик, и катались по земле с переломанными ногами, второй и третий ряды все так же безостановочно неслись навстречу неизбежной гибели.

Впрочем, в ловушку угодили далеко не все. Для этого ров должен был быть не меньше сажени в ширину, а он едва достигал полуметра. Зато уцелевших поджидала вторая траншея, а сразу за ней — третья.

— Слушай, княже, а ты прав с этими окопами. Честно говоря, я не ожидал, что они окажутся такими самоуверенными идиотами. Знаешь, если бы ты не занимался всякой ерундой вроде политики, то из тебя со временем получился бы неплохой вояка, — заметил молодой русич своему соседу в нарядном алом корзне, щегольски накинутом на плечи.

Оба они стояли недалеко от опушки леса и пристально наблюдали за трагедией. Толстые стволы деревьев изрядно загораживали обзор, поэтому им то и дело приходилось привставать на стременах, чтобы лучше рассмотреть происходящее. Позади них в лесу затаилась полутысяча дружинников, нетерпеливо ожидавшая сигнала к атаке.

— Мне это уже говорили до тебя, — рассеянно ответил князь, поправляя застежку на корзне. — Только купец Исаак заявил, что из меня получился бы славный торгаш.

— Экая ты у нас разносторонняя личность, — с уважением произнес воевода. — Смотри, они уже третий ров перескочили. Теперь их не больше четырех сотен, так что шансы уравнялись. Кажется, пришла пора нашего выхода на сцену.

— А залп, — напомнил Константин.

— Ах, да. Общий звуковой сигнал со смертельным исходом, — спохватился Вячеслав.

Будто услышав напоминание своего верховного воеводы, русские всадники разом остановили своих коней и развернулись лицом к приближающемуся врагу.

Их военачальник, стоящий в первом ряду, громко крикнул что-то невнятное и дал отмашку рукой. Почти одновременно с ней рой железных смертоносных пчел сорвался с лож арбалетов и унесся в сторону врага.

Датские всадники, и без того изрядно ошеломленные неожиданными многочисленными падениями и гибелью сотен своих сотоварищей, получили еще один могучий удар и окончательно запаниковали.

Да, не все арбалетные стрелы сумели отыскать себе жертву, а тем, что попадали в человеческие тела, не всегда удавалось в них впиться. Многих датчан защитили кольчуги, но уж больно дружным получился этот залп, после которого и без того вполовину поредевший строй уменьшился еще почти на сотню.

И оставшиеся в живых три сотни всадников с воплями и криками, от которых они сами еще больше приходили в паническое отчаяние, ринулись прочь вдоль опушки, неминуемо приближаясь к русским дружинникам, которые пока еще таились в лесу.

— Ну что? Вперед и с песней? — хищно ухмыльнулся Вячеслав и извлек меч из ножен, попутно бросив взгляд назад.

Однако десяток дружинников, стоящих чуть сзади Константина, наособицу от остальных, в дополнительном предупреждении не нуждались. Каждый четко помнил свою главную задачу, которая заключалась не в том, чтобы срубить как можно больше вражеских голов, а в том, чтобы, напротив, сберечь одну-единственную, принадлежащую их князю.

Между тем датчане во весь опор скакали прямо на неожиданно выросшее на их пути второе русское войско, которое неторопливо выстраивалось в ряды, а в руках дружинников были точно такие же арбалеты. Залп, последовавший по команде Вячеслава, был произведен на расстоянии в пятьсот шагов. Били по коням, чтоб наверняка. Второй залп, данный с полутораста шагов, оказался самым страшным. В седлах после него осталось сидеть не более сотни датчан, треть из которых была ранена.

— Ну а теперь в клещи, — жестко произнес Вячеслав.

Но если датский король, стоящий на холме, решил, что гибель почти всей конницы, остатки которой добивались теперь русскими дружинниками, и есть катастрофа, то он горько ошибался. Это было только ее начало.

Очень скоро он и сам в этом убедился, когда увидел стройные ряды рязанской конницы, возникшие на горизонте и неумолимо надвигающиеся на его войско. Хотя нет, правильнее будет сказать — русской, поскольку выходцев из рязанских городов и сел в этой могучей шеститысячной армаде насчитывалась едва ли треть.

— По-моему, любезнейший граф, вы давно выиграли наш спор и нам пора немедленно отправляться в обратную дорогу, — хладнокровно заметил Вальдемар. — Кажется, русичи объявили мне шах. К тому же я еще не успел рассчитаться с вами за Эзель,[111] так что нам лучше было бы поторопиться, иначе вы рискуете не получить причитающийся вам должок. Вот только боюсь, что до Ревеля нам дойти не дадут, поэтому придется заночевать в ближайшем замке. Хотя покидать своих людей в такой момент… — Он тяжело вздохнул. — Граф, я начинаю чувствовать себя подлецом.

— Это вы зря, — невозмутимо отозвался Альберт. — Если ваше величество соизволит обернуться, как это сделал я, то сразу поймет, что бросить своих воинов у него не получится. По-моему, это не только шах, но и мат, государь.

— Ого! — присвистнул Вальдемар, послушно обернувшийся назад, наблюдая за русским войском, спешно выстраивавшимся в двух верстах позади них. — Однако я вынужден признать, что был в корне не прав, упрекая русичей в трусости, как, впрочем, и вы, граф.