– Сегодня воскресенье, – продолжала говорить она, не отходя от окна, словно ей было душно или не хватало света. – А он по воскресеньям всегда летал на спортивных самолетах. Чтобы не терять форму… Он еще надеялся вернуться в большую авиацию. Ушел рано, я еще спала. А потом вдруг звонок… Я беру трубку, думаю, что это он. Кричу: «Папуля! Ты что на обед хочешь?» А это руководитель полетов…

Лисица не договорила, голос ее дрогнул, и она разрыдалась. Гера снова подскочил к ней и попытался обнять, будто надеялся, что хоть немного боли от нее перейдет к нему, но девушка дернула плечом, как бы желая сказать: не надо меня утешать, потому что это бессмысленно.

– Говорит мне: мужайтесь, – тихо произнесла Лисица, крепко прижимая к носу платок. – Внезапный отказ двигателя… Самолет камнем упал с трех тысяч метров на краю деревни. И сразу взорвался… Колесо в птицеферму угодило, а крыло врезалось в свинарник… Больше ничего не нашли. Даже черный ящик. Сгорел папуля, как Прометей…

Гера почувствовал, что у него самого слезы ручьями катятся по щекам. «Кем бы он ни был, – думал Гера, – хоть мошенником, хоть жуликом, все равно жалко мужика. Он смертью искупил все свои грехи, и теперь он святой, святой! Как жаль, что мы с ним так и не успели задушевно поговорить! А ведь он меня приглашал вчера. Заходи, говорит, вечерком, по рюмке выпьем. А я, баран, не пришел. Гордый был очень. А теперь – все! Его не вернешь. Не вернешь этого замечательного, скромного и щедрого человека!»

Гера так искренне плакал и так энергично вытирал слезы рукавом, что даже Лисица посмотрела на него с удивлением.

– Перестань, – прошептала она. – Мы должны держаться.

– Да, – согласился Гера, шумно втягивая воздух носом.

– Выпить хочешь?

– Хочу.

Они выпили по глотку шотландского виски, которое Лисица купила вчера в ресторане «Гранд-отеля». Потом Лисица вытерла остатки слез на щеках Геры и спросила:

– Ты ведь не оставишь меня?

– Ни за что! – поклялся Гера.

– Поможешь мне?

– Конечно. А что надо?

– Сходи к Жорику и скажи ему… Только не говори, что он разбился на самолете. Ведь Жорик по-прежнему думает, что отец раненый лежит в постели. Скажи, что скончался ночью от обширного кровоизлияния.

Гера не ответил ни отказом, ни согласием. Лисица заметила, что он не был готов к подобной просьбе.

– Может, сказать ему правду? – мягко возразил Гера. – Какая теперь разница, от чего отец умер.

– Ну, пожалуйста! – настойчиво попросила Лисица и прижала ладони к его груди. – Это единственный человек, с которым отец общался в последнее время. А если Жорик узнает, что мы его обманывали, у него сложится превратное мнение об отце. А я не хочу этого. Пусть будет так, как есть.

– Хорошо, – согласился Гера. – Что еще?

– Тебе придется снова сыграть роль моего адвоката. Мне уже звонили из нотариальной конторы. Там лежит пакет с завещанием. И я хочу его вскрыть в твоем присутствии и в присутствии Жорика.

– А присутствие Жорика обязательно? – спросил Гера.

– Увы, – кивнула Лисица. – У меня совсем нет денег. Вчера отец говорил тебе правду. Все деньги, которые вы взяли в сейфе, мы в самом деле вернули Жорику…

– Мне все равно, – ответил Гера. – Твой отец святой человек. Об умершем нельзя говорить плохо. У меня нет темных мыслей…

– Мало того, – не слушая Геру, продолжала Лисица. – Жорик даже остался должен отцу. И я надеюсь, в нем проснется совесть, он пожалеет сироту и отдаст мне деньги.

– Совесть?! – вспылил Гера. – Да пусть попробует не отдать! Я вытряхну из него эти деньги, как из дырявой копилки! Я не позволю ему наживаться на светлой памяти твоего отца!

– Не кипятись, остынь! – попросила Лисица. – Мне сейчас очень тяжело, и я прошу тебя: не проявляй инициативу, делай то, что я тебе скажу. А для начала переоденься.

– Ладно, – согласился Гера. – Я сделаю все, что ты скажешь.

Гера поправил галстук, который скользил по шее, словно хорошо намыленная веревка, и нажал кнопку звонка. Некоторое время ничего не происходило, и Гера уже протянул руку, чтобы позвонить еще раз, как из динамика раздался невнятный голос:

– Чего надо?

– Мне нужно поговорить с Жориком, – ответил Гера.

– А ты кто?

– Я адвокат Альберта.

Динамик заткнулся. Гера стоял у наглухо запертой двери еще минут пять, размышляя о том, как надо понимать молчание динамика и неподвижность двери: как затянувшееся раздумье или как отказ в просьбе.

Как только он пришел к выводу, что стоит еще раз напомнить о себе, лязгнул электрозамок, и дверь распахнулась. Макс, появившийся на пороге, молча кивнул ему, приглашая зайти.

Гера зашел в узкий дворик, где он уже как-то был в роли санитара «Скорой помощи», и, прислонившись к стене, позволил себя обыскать.

– Только недолго, – предупредил Макс, убедившись, что в карманах у Геры решительно ничего нет. – У шефа мало времени.

«Зря Лисица отправила меня сюда, – подумал Гера. – Не дрогнет у этого борова сердце, фигуру из трех пальцев он ей покажет, а не долг отдаст. Скажет: я должен был твоему папе, а не тебе, так что прими соболезнования… Придется нам с Климом бомбить сверху его двор коровьими лепешками ради морального удовлетворения».

Глядя на то, как пузатый человечек выходит из бассейна, с недовольством поглядывая в сторону «адвоката Альберта», как он медленно вытирается пушистым желтым полотенцем, как надевает халат, затем пьет апельсиновый сок, Гера расстался с последними надеждами, что Лисица получит деньги. «Да он сразу выкинет ее из головы, – думал Гера. – И никогда не переступит порог ее дома. На кой ляд ему бедная сирота?»

Гера ошибся катастрофически.

– Слушаю вас, молодой человек, – не слишком приветливо сказал Жорик, медленно приближаясь к Гере со стаканом сока, в котором торчала жеваная соломинка.

– Я должен сообщить вам печальную новость, – сказал Гера, волнуясь и боясь что-нибудь напутать.

– Что? – насторожился Жорик и вскинул глаза. – Ко мне идет налоговый инспектор?

– Сегодня ночью от потери крови разбился Альберт…

Стакан с соком выпал из руки Жорика и, ударившись о бетон, разлетелся на кусочки. Гера с ужасом прикусил язык. «Что я сказал! Что за бред я сказал!»

– Как?! – прошептал Жорик, медленно приседая. Если бы один из охранников вовремя не подставил под него стул, шеф рухнул бы на битое стекло. – Что он сделал?

– Скончался, – откашлявшись, уточнил Гера.

– Как это скончался?! Как?! А где… Но почему вы…

Ему не хватало ни слов, чтобы выразить свое возмущение злодейкой судьбой, ни воздуха, чтобы произнесли хоть одно законченное предложение.

– Я так и думал, так и думал!! – взревел Жорик, ударяя себя кулаками по лбу. – Старый дурак!! Нельзя было тянуть!! Ах, Альбертик, Альбертик дорогой!!

Он закачался на стуле, и голова его закачалась, и весь он стал напоминать язык колокола. Слабо махнув рукой, Жорик попросил охранника принести ему валидол.

– И что же? – страдальческим голосом произнес Жорик, глядя на Геру из-под ладони. – Уже ничего нельзя сделать?

Гера не совсем точно понял вопрос и решил, что Жорик интересуется организацией похорон.

– Почему нельзя? Я думаю, будет неплохо, если вы закажете венок…

– У-у-у! – как от боли взвыл Жорик и испуганно замахал на Геру руками. – Я не о том! Неужели нельзя оживить его… или реанимировать… сейчас чудеса медицина делает… Я денег не пожалею!

«Насчет реанимации Лисица ничего не говорила», – подумал Гера и с сомнением пожал плечами.

– Там мало что от него осталось, – сказал он, и опять с опозданием до него дошло, что он говорит не то, что надо. Снова кусать себя за язык Гера не стал, так как на языке уже живого места не осталось, и он лишь глупо улыбнулся: пусть Жорик подумает, что Альберту при жизни достался хоть и честный, но не совсем нормальный адвокат.

Однако Жорик не придал значения последней фразе Геры, решив, что молодой человек, следуя адвокатской привычке, употребил красивый фразеологический оборот, в аллегорической форме означающий тленность бытия.