У него темнело в глазах; серая метель заволакивала поле зрения, по краям которого пульсировали черные звезды… Между тем впереди был длинный пологий спуск, ведущий к многочисленным, геометрически правильным входам в стальные пещеры. То, что издали выглядело как разветвленные овраги, прорезавшие всю эту местность, словно трещины – иссушенную землю, на самом деле оказалось творением человеческих рук: глубокие рвы со стенами, облицованными металлическими плитами и полированным камнем, уходили под арочные своды подземелья.

Кошачий Глаз направлялся к одному из таких входов. Трое странников действительно имели шанс скрыться от погони… но затем еще надо было суметь выбраться из подземного лабиринта. И сейчас даже ближайшее будущее представлялось Стервятнику чем-то вроде взятки в карточной игре со смертью.

Вслед за Кошачьим Глазом он погрузился в туннель; лошадь Кравиуса отстала всего на несколько корпусов. Очень скоро их поглотила тьма. Здесь была слышна возня потревоженных крыс – это наводило на неприятную мысль о том, что тварям есть чем питаться. Варвар зажег одну из «свечей Кзарна», и уцелевшие всадники еще какое-то время петляли в гулких коридорах подземелья, пока не оторвались от погони.

Они оказались в странном месте, в котором витал дух запустения. Оно было покинуто своими создателями много лет назад. Не таившее в себе опасности на каждом шагу, как, например, Кзарн, оно тем не менее могло стать отличным склепом для заблудившихся, а умирать от голода и жажды им пришлось бы мучительно и долго.

Повсюду толстым слоем лежала пыль. Ее покровы превращали мертвые механизмы в мохнатых чудовищ. Помимо всего прочего, это означало, что рано или поздно воины Песка обнаружат беглецов по следам. Передышка, в которой так нуждался Стервятник, да и варвар, получилась очень короткой.

Все же они остановились, чтобы восполнить силы и оценить положение дел, выбрав для этого узкое помещение с единственной дверью, которую удобно было держать под прицелом. Люгер и Кошачий Глаз опустили на пол залитое кровью тело Арголиды и осмотрели его. Оба понимали, что скоро она умрет и смерть ее неминуема.

Оставшейся воды едва хватило, чтобы утолить жажду; Люгер не рискнул промыть ею рану, которая все еще кровоточила. Варвар туго перетянул ему плечо кожаным ремнем; к счастью, кость не была задета. Сам Кошачий Глаз волочил ногу: рваная рана на бедре оказалась неглубокой, но болезненной. Кроме того, он с трудом мог взобраться в седло, а езда верхом и вовсе превращалась в пытку.

Все это время Люгеру было не до Кравиуса, который так и не слез со своей лошади. Свеча стояла на полу, источая слабеющий свет, и выше пояса фигура аббата была погружена в глубокую тень.

Словно почуяв неладное, варвар взял свечу и поднес ее поближе к неподвижному всаднику. В холодном ровном сиянии, делавшем лица похожими на маски, стало видно, что голова Кравиуса прострелена насквозь. Аккуратное черное отверстие зияло во лбу, но затылок был обезображен: в огромной дыре запеклось тошнотворное месиво. Единственный глаз аббата, не мигая, уставился в открывшуюся перед ним тьму вечности. Одно было странно: то, что Кравиус держался в седле как привязанный.

– Мертв… – равнодушно бросил Кошачий Глаз.

Люгеру это казалось бесспорным. Но, в отличие от варвара, он ощущал приближение чего-то зловещего: его разум захлестнула темная волна, порожденная предсказанием Паука. И если тот не ошибался, значит, все оказалось тщетным. Дзург был освобожден.

– Мы теряем время, – произнес вдруг аббат Кравиус.

И ухмыльнулся.

Говорящий мертвец. Это сразу же наводило на мысль о муляже. Свободной рукой Кошачий Глаз схватился за оружие. Люгер жестом остановил его – редкий случай, когда Стервятник со своим более изощренным и гибким умом получил некоторое превосходство. Он довольно быстро преодолел растерянность и подавил суеверный страх. Ему пришлось напомнить самому себе, что аббат уже не человек. Но сколько еще часов, дней или лет Дзург будет таскать эту мертвую плоть?

С другой стороны, разве Стервятнику не все равно, с чем он имеет дело? Некромантия, одержимость демоном – какая, в сущности, разница? Это было страшновато, но не страшнее многого пережитого и оставшегося в прошлом. За исключением двух-трех случаев, аббат пока не причинял особых неудобств.

Убедившись в том, что Кравиус все еще безопасен, Люгер снова занялся умирающей Арголидой. Через несколько минут она ненадолго пришла в сознание, но лучше бы она скончалась, пребывая в беспамятстве. Вместо того, чтобы тихо отойти в лучший мир, она умирала с ядом в сердце и проклятиями на устах…

Первым, кого увидела графиня Норгус, открыв глаза, был Люгер, склонившийся над ней. Наверное, она прочла в его взгляде свой приговор и осознала, что ее минуты сочтены.

Последовавшие за этим ругательства оказались откровением даже для Стервятника. Это была жалкая, отвратительная и при всем том трагическая сцена. Невероятная злоба обреченной отравляла воздух. Люгера она считала единственным виновником всего, что случилось с ней. На нем, как в фокусе линзы, сошлись лучи ее ненависти. Черный огонь пожирал ее изнутри, и, помимо боли, терзавшей тело, бессилие, невозможность отомстить, непоправимые ошибки явились орудиями беспощадного плача, раздиравшего на части мозг. Арголида сожалела о многом, но больше всего о том, что не может забрать с собой Стервятника во владения смерти. Впрочем, она предрекала ему скорую гибель. И если бы сбылась хотя бы малая часть ее проклятий…

Из темных углов помещения за умирающей женщиной с надеждой следили обнаглевшие крысы. Их зрачки сверкали, будто тусклые подобия Звезды Ада…

С презрительной улыбкой выслушав «последнюю волю» приговоренной, Люгер тем не менее пытался найти оправдание этой новой смерти и не находил ничего лучшего, кроме своего извечного фатализма. За каждой прерванной жизнью, за сломанной стрелой и разбитыми часами, в пепле сгоревшей колоды, в остове погибшего корабля и в комбинации игральных костей он видел одно: руку капризной и почти всегда враждебной судьбы, глумящейся над рассудком, человеческими упованиями и непомерными претензиями на величие. Слот чувствовал себя отчасти виновным перед дочерью Алфиоса, несмотря на то, что с самого начала было совершенно ясно: в живых останется только один из них. Сегодня ему повезло больше. Кто знает, что ожидает его завтра? Может, он еще будет завидовать мертвым…

Пока Арголида осыпала его проклятиями, Люгер думал о том, что, если существует ад, они наверняка встретятся там… Затем она попыталась из последних сил ударить его кинжалом. Стервятник не мешал ей и отделался неглубокой царапиной.

Аббат Кравиус улыбался, наблюдая за ними. Похоже, ухмылка стала частью его новой, еще более уродливой маски.

Наступила агония.

Варвар склонился над графиней и хладнокровно оборвал ее мучения. Он сделал бы то же самое и для собственной матери.

Еще через минуту три всадника покинули помещение, отправившись на поиски выхода из лабиринта. Мертвая женщина досталась крысам. В любом случае ее негде было похоронить. Люгер усматривал в этом некую мрачную иронию: ведь подземелье вполне могло сойти за гигантский, поистине королевский склеп.

Слот надолго погрузился в свои невеселые мысли. Кравиусу, который ехал следом за ним, было проще: его мозг постепенно превращался в пищу для червей.

Тем больший страх внушало то невообразимое, что скрывалось внутри простреленного черепа и под кожей мертвого аббата.

Подземный лабиринт протянул темные щупальца своих туннелей далеко в пустыню. Кроме доступных выходов на поверхность, имелось и множество замаскированных. Всех воинов Песка не хватило бы, чтобы перекрыть их. Люгер терялся в догадках, пытаясь понять, для чего было предназначено это сложнейшее сооружение.

Кошачий Глаз уводил Стервятника и Кравиуса все дальше на юг – он должен был снова найти поток, который они потеряли, спасаясь от варваров. Даже на равнине поиски потока отнимали немало времени и сил, а в лабиринте, где туннели нередко заканчивались тупиками или путь преграждали завалы, дело казалось почти безнадежным. В запасе осталось всего две свечи. Чтобы не заблудиться, Люгер отмечал пройденные повороты знаками на стенах.