Стервятник долго стоял, испытывая почти детский страх перед тьмой, клубившейся в углах склепа. У него почти не было сомнений в том, что восковая скульптура изображает не его, но тогда кого же?
Слот смотрел на нее, запоминая пропорции, форму головы, тщательно изображенную одежду, давно вышедшую из моды… Потом он протянул к фигурке руку, но пальцы наткнулись на невидимую преграду, твердую как сталь. Люгер выругался и почувствовал, что горячий воск, стекавший со свечи, коснулся его кожи…
Глава восьмая
ЛОЖЕ ЛЮБВИ
Он установил свечу на полу, сел на крышку ближайшего саркофага и попытался изменить ситуацию, пользуясь техникой, заимствованной у Алфиоса.
Постепенно его ум освободился от изматывающих и бесплодных мыслей, блуждавших в лабиринте, из которого не существовало выхода. Сознание стало похожим на абсолютно прозрачное пространство, а в глубине его лежала бесконечно тонкая преграда, как дно безбрежного океана. Эта преграда пахла враждебностью и вечным пленом.
Опускаясь все ниже и ниже, он оказался перед нею, и ему показалось, что он нашел место, где зарождаются его собственные мысли и одновременно самые черные сны. Они приходили из-за преграды, вздуваясь на ней гигантскими пузырями, и, оторвавшись, всплывали кверху…
Ему удалось воспрепятствовать их рождению, и тогда он увидел, что на самом деле они приходят извне и у него вообще никогда не было СВОИХ мыслей…
Вскоре он достиг полного безмолвия и непогрешимой ясности. Иногда в этом состоянии он начинал действовать – без сомнений и оглядки, так, словно его направляла высшая сила, проводником которой он был и которой полностью вверял свое слепое существо. Тогда он действовал с удивительным совершенством, пока его разум оставался безмолвным, но поддерживать это состояние ему удавалось нечасто и очень недолго.
Теперь его разрушила такая мелочь, как тоскливый вой Газеуса, донесшийся снаружи. Люгер снова был пойман в ловушку непрерывно метавшихся и, в общем-то, однообразных мыслей, однако ему показалось, что он успел получить подсказку или хотя бы намек на подсказку.
Намек содержался в мимолетном видении, в котором он занимался любовью с женщиной на чьей-то могиле… Каким-то образом это должно было многое изменить. Люгер был человеком, почти начисто лишенным предрассудков, но все же такая любовь в месте мертвых показалась ему противоестественной и чуть ли не кощунственной.
Потом Слот понял, что видение в мелочах совпадало с его собственным затаенным желанием. Кроме того, он привык доверять даже самым странным и нелепым посланиям, полученным в состоянии незамутненного сознания и безмолствующего рассудка.
…Сегейла сидела на полу, обняв его ноги. Ее глаза были закрыты, но она, конечно, не спала. Люгер провел рукой по ее волосам и увидел, что свеча на полу почти догорела. Ко всему прочему, им предстояла медленная смерть в полной темноте… если не придет тот, кто заточил их в склеп.
В восприятии Слота время вновь обрело привычный ход, и потянулись долгие тоскливые минуты, в течение которых таял фитиль и росла на каменном полу горка застывающего воска. Приближение тьмы приводило в ужас… Снаружи завывал Газеус, словно душа, затерявшаяся в ледяной пустоте…
Люгер склонился над женщиной и принялся ласкать ее. Она подняла глаза и посмотрела на него. В этом взгляде он прочел немой вопрос, потом губы Сегейлы тронула легкая улыбка. Он отдал должное гибкости ее ума, и его ласки стали более смелыми. Спустя минуту Сегейла уже жадно отвечала на них, а Стервятник невольно думал о том, что если ей и суждено стать его последней любовницей, то она, безусловно, того стоит…
Соседство любви и смерти, распаленного тела Сегейлы и холодных плит, под которыми были лишь истлевшие кости, подстегивало его страсть, дразнило пресыщенный вкус и приятно щекотало нервы. Люгер чувствовал себя так, словно был главным соучастником какого-то неведомого преступления, но теперь, когда оно уже было совершено, оставалось только наслаждаться его плодами, потому что в этом склепе оно могло оказаться последним.
Но он ошибался – кое-что еще должно было произойти…
Уже не удивляясь тому, что все еще может испытывать удовольствие, несмотря на окружавшие его глухие стены и отчаяние, поселившееся в душе, Слот решил довести эту ночь ни с чем не сравнимой любви до логического завершения.
Он медленно раздел Сегейлу, стараясь не упустить ни малейшей детали, запоминая каждый изгиб ее тела, выражение серых прозрачных глаз и то, как вздрагивают от страсти темные губы…
Вскоре должна была погаснуть свеча… Он снял с себя оружие, рубашку и защитный жилет. Назойливая мысль о том, что, возможно, он совершает безумство, крутилась в его голове, но потом ласковые руки Сегейлы коснулись его кожи, и все остальное показалось ему не таким уж важным…
Он почти швырнул женщину на каменную крышку саркофага, а затем сам ощутил ладонями могильный холод камня. Судорога пронзила обнаженное тело Сегейлы, и бронзовые отсветы умирающего пламени заплясали на ее груди и бедрах.
Это зрелище еще больше распалило Люгера; медленно, причиняя любовнице и самому себе сладостную муку, он слился с нею в одно разгоряченное четверорукое и четвероногое существо, но все-таки не избежал мысли о том, что, может быть, занимается любовью последний раз в жизни…
Пламя свечи заколебалось перед тем как погаснуть, и наконец тихо умерло, оставив после себя только лужицу мгновенно застывшего воска.
В наступившей тьме Люгер слышал только собственное шумное дыхание, стоны Сегейлы и завывания безутешного Газеуса по ту сторону магической двери.
Стервятник ощутил внезапную опустошенность. Как галлюцинацию воспринял он новое появление призрачного голубого света, в котором лицо Сегейлы приобрело мертвенно-белый оттенок.
Вначале почти незаметный, свет становился все более ярким; как оказалось, он исходил из облака, сгустившегося под куполом усыпальницы и принявшего очертания гигантского человеческого уха.
Но не это заставило Люгера остановиться на самом интересном месте.
Теперь склеп был освещен светом, падавшим сверху, и сквозь густую сеть разметавшихся волос Сегейлы Стервятнику стала видна часть надписи, высеченной на крышке саркофага, – начальные буквы имени и дата рождения.
Он почувствовал, что у него пересыхает в горле. Он даже утратил интерес к телу, трепетавшему под ним и с благодарностью отвечавшему до этого на его ласки. Сегейла удивленно смотрела на него, но он уже не видел ее прекрасного лица. Его взгляд был прикован к каменной плите.
Очень медленно он протянул руку и отвел в сторону волосы Сегейлы. Глазам его предстала следующая надпись:
Шаркад Гадамес
2889—2965
…Может быть, это и было продолжением безумных видений, однако через мгновение ужасный звук донесся из глубины саркофага, и Люгер увидел ветвящуюся трещину, которая возникла в каменной плите.
Он не успел даже крикнуть прежде, чем плита раскололась и обломки рухнули вниз. Стервятник схватился руками за край каменного гроба, и его тело, раскачиваясь, повисло в пустоте.
Саркофаг оказался чем угодно, только не вместилищем костей. Во всяком случае, у него не было дна. Обломки надгробия исчезли в открывшейся прямоугольной дыре, но Люгер не услышал звуков их падения. Какой-то низкий гул, похожий на далекий шум сотен водопадов, доносился снизу. Ледяной ветер, подувший из дыры, заморозил ноги Стервятника и вонзился в кожу лица сотнями мельчайших иголок…
Потом Люгер увидел руку Сегейлы, все еще цепляющуюся за камень. Голубой свет стал меркнуть, и спустя несколько мгновений Слот уже с трудом различал во тьме ее побелевшие пальцы и ткань платья, опутавшего ее руки. Он попытался продвинуться ближе к женщине и вдруг с ужасом ощутил, что клубящийся мрак тянет его тело книзу.
Это ощущение было пугающим и совершенно незнакомым ему. Он болтался в воздухе, и это выглядело так, словно его засасывала в себя чья-то ненасытная глотка. Однообразный гул, не сравнимый даже с воем оборотней, сводил с ума, тем более что Слот не мог представить себе источник этого звука. Нездешний ужас вибрировал в нем, ужас, от которого цепенел мозг и слабели конечности.