Том набрал побольше воздуха в легкие.

– Как же ты вошла?

– Перекодировала замок, то есть… Твою лапу я тоже оставила, а еще ввела свою, чтобы и меня твоя дверь впускала. – Тамара самодовольно усмехнулась. – У меня одна знакомая в местной полиции служит, она и научила и помогла. – Тамара блеснула глазами – оказывается, в них стояли слезы. – Так мне остаться?

И что он мог сказать? Ответ, каким бы остроумным Том его ни придумал, все равно оказался бы… Хотя теперь это вызывало целую цепь сложностей, которых ему хотелось бы избежать. Но так вышло, что теперь решать все придется иначе, чем он полагал прежде.

Онпроснулся как от толчка, резко и неприятно, но даже этого не понял. Потому что идея, которая заставила его проснуться, была совершенно фантастической и очень явной. Он почти увидел ее наяву, просто представил себе, как и где может… войти в общую систему. И это обещало такие великолепные возможности, что он даже некоторое время не дышал. Оказалось, что через обыкновенный кибермед, при желании – ну, почти, с самыми незначительными усовершенствованиями, – можно было войти в главную систему, и тогда… Да, тогда можно было попытаться загружаться всего лишь с помощью обыкновенного шлема, того самого, который гнал на мозги всего лишь волновые импульсы. А при таком положении дел он мог…

От того, что ему предстояло, у Тома даже захватило дух.

Он все же осмотрелся. Рядышком, уткнувшись в его плечо, посапывала Тамара. Она была и спокойна и величественна, как иногда выглядят во сне красивые женщины. И от этого Извекову стало неуютно, словно бы он вот сейчас, сию секунду, в чем-то ее предал. А он ведь и предал, потому что думал не о ней и даже не о том, что с ней будет, а о том, как сам… заберется в систему и сожрет, может быть, часов двадцать времени под нагрузкой. Этого ему, если все действительно получится, как он предполагал, хватит на полгода или чуть меньше, но все равно – надолго.

Он поднялся, Тамара лениво вытянулась, не открывая глаз, спросила:

– Уже пора?

– Ты спи, спи, – сказал он убедительно, как только мог.

Потом он стал собираться, почти не замечая, как чистит зубы, умывается, пьет кофе, ест недожаренный до нормальных кондиций бутерброд с суррогатным мясом из сои и дорогущим тут, на Луне, настоящим лучком, сдобренным каким-то соусом. И как отправился на работу, все по тем же коридорам, он тоже не очень понимал.

На его рабочем месте, разумеется, сидел и делал вид, что не спит, другой парень, его сменщик, которого он лаже не знал по имени, хотя регулярно здоровался и даже пару раз о чем-то разговаривал. Тот очень удивился появлению Тома, но понял по-своему и тут же дал себе объяснение.

– Не спится, друг? Знаю, бывает… – Он с вожделением поглядывал на кушетку, кривовато разместившуюся в дальнем углу мастерской. – Может, тогда…

Том даже не слушал его, едва ли не грубо отодвинул, уселся за стол и осмотрелся. Один из шлемов, который Извеков для себя – именно для себя – с немалым трудом сумел раздобыть, изрядно потертый, с чужими запахами людей, которые в нем побывали, лежал на полке и отражал неверный свет красных ночных ламп на дальней стене помещения. Шлем оказался не тот, который сейчас был нужен Тому, а навороченный, с видеопанелью перед глазами, с мощными наушниками. Но основная начинка в нем все же была подходящая. Вот только повозиться с ней, разобраться во всех этих электронных и полевых связях нужно было очень тщательно.

И Том начал работать. Дело было сложным, мелочным, запутанным. Это только во сне ему привиделось, что все просто, а на самом деле чуть не каждую операцию ему приходилось делать едва ли не ощупью. И Том даже не понимал, правильно ли делает и как на самом деле следовало бы… Но и остановиться он не мог. Он творил что-то маловразумительное для себя, но все же продолжал.

Когда стало ясно, что он не разгибался уже часов десять, совершенно неожиданно появилась Тамара. Обычно она не любила тут показываться, приходила лишь в прежние времена, когда еще… охмуряла его. А теперь, когда, с ее точки зрения, все наладилось, она перестала афишировать их отношения. Все же восточная была женщина – не любила пересудов за спиной, вот и таилась, как умела. Но тут пришла и потребовала, чтобы Том отправился с ней куда-нибудь поесть. Том вяло отнекивался – все же устал от жуткого напряжения и необходимой для тонкой работы концентрации внимания, – а когда женщина стала настаивать, кажется, впервые на нее рявкнул.

Некрасиво получилось, но Тамара улыбнулась, видимо, пробуя успокоить его своей покладистостью, и отправилась насыщаться куда-то в одиночку. Даже принесла чего-то позже, то ли пирожков каких-то, то ли блинчиков с поджаркой внутри. Ну и кофе, конечно. Кофе в госпитале продавался чуть не на каждом углу, и Тому пару раз случалось даже чинить эти примитивные автоматы.

А потом он понял, что сидит совершенно один и все, что задумал, что ему как бы приснилось, сделано. Правда, не очень надежно, некоторые штучки можно было сделать вернее, не по временной схеме, а настоящими, полноценными, но все же, все же… Все было готово. И оставалось только испытать конструкцию. Хотя, может быть, еще и не конструкцию, а просто идею, воплощенную в пробной модели.

И Том подключился. Спокойно так, словно бы у него и не дрожало все внутри, как будто ему ни до чего не было дела.

Пощелкал настроечными тумблерами, еще разок потеребил штеккерные выводы из общегоспитальной электронной системы, которые у них в мастерской все же были. И тогда… На самом деле и это не было полноценным лодированием, потому что отсутствовала программа, которую следовало, по идее, вправлять в мозги. Но электронный мозг госпиталя был настолько велик, так насыщен всякими элементами, из которых эти самые программы можно было лепить, словно из пластилина, что… у Тома почти все получалось.

Он просто вошел куда-то, как в комнату, хотя это были совершенно необозримые базы, с объемом намного больше, чем те программы, которыми его нагружали в пансионате, но их можно было впитывать… А потом, когда Том почувствовал, что этим почти механическим, вернее, статистическим знанием пресытился, он сумел полуосознанно, как все делал сегодня, отправиться дальше по системе, чтобы найти что-нибудь еще. Может быть, такое же маловразумительное, но новое, что не перебивало в нем человеческую потребность осознавать эти знания, получать хотя бы в некоторой мере абстрактное, обобщенное представление. Это было похоже на то, как если бы он решил зубрить телефонный справочник. Нормального удовольствия, разумеется, не возникало, но… Было в этом во всем что-то еще. И его мозги, странные и свихнутые прежними лодированиями, не протестовали и против такого… справочника.

А потом Извеков очухался. Оказалось, что он лежал на кушетке, в одиночестве, в пропотевшем насквозь комбинезоне техобслуги, и голова у него болела неимоверно. Может быть, от этой-то головной боли Том и пришел в себя, и сумел даже выйти из-под нагрузки, не отдавая себе отчета, и стащил с головы шлем. Это была другая боль, вызванная не голодом по лодированию, а почти человеческая – какая, наверное, бывает у всех и от которой хорошо помогают таблетки. Да, определенно, это было совсем другое состояние, и при этом он был почти счастлив.

До конца смены оставалось еще немало времени, но Том поднялся, принял душ, хотя почти не чувствовал воды на коже, и осмотрел свое произведение еще разок. Сейчас он ничего не понимал, не знал, что и как сделал, но аппарат неким образом работал, и Том чувствовал: какие-то объемы знания он все же усвоил.

Лишь через неделю, посвященную не нормальной работе, для которой его, собственно, наняли, а именно доводке своей конструкции, у Тома стали всплывать сведения, которыми он нагрузился. Оказалось, что это – представления об устройстве и функциональной работе шлема. То есть почти то самое, что ему было необходимо, что он так давно хотел получить. Но знания теперь были вполне разумны, освоены и понятны, он мог даже критически оценить свою работу.