На работе у Тома тоже неожиданно произошли изменения. Их «электрическую» контору рассортировали: кого-то вдруг отправили в Сибирь обживать новые пространства, кому-то посоветовали заняться разработкой лесных массивов, потому что дерево было ценнейшим сырьем для получения… чего-то, что можно было многократно использовать – кажется, для производства нового типа тканей. А самого Тома, как проверенного инженера, перевели на наладку водоочистных сооружений.

Правда, пока приходилось заниматься демонтажом старых систем, и это была на редкость грязная работа. За прежние годы водоочистка накопила такое количество разной гадости, самой неприглядной на вид, да еще с таким запахом, что дочь Ларисы, когда он возвращался домой после смены, только морщилась и поскорее пыталась скрыться в своей комнате. Том даже подумывал, не перевестись ли ему куда-нибудь еще, например в школу, где жизнь теперь почти повсеместно стала не в пример сытнее и спокойнее, чем прежде при «диком капитализме».

Но и на его должности оклады подрастали, пусть рывками и скачками. О них никто из бухгалтерии заранее даже не подозревал, все узнавали о новом повышении, когда получали конверт с недельным заработком. А уже к концу лета возникла система электронных денег, и тогда все стали носить карточки, с которых наличные приходилось получать в банкоматах. Карточки эти действовали по всей Земле, и вот тут-то выяснилось, какой реальный уровень жизни своим согражданам обеспечивал каждый из национальных типов экономики. Хотя и наличные деньги, невысоких номиналов, примерно рублей до двадцати, разумеется, тоже имелись в обращении. Впрочем, за новые двадцать рублей можно было приобрести куда больше, чем за прежние двадцать долларов. Поэтому потребовалось много мелочи, к виду которой Тому тоже пришлось привыкать, потому что монетки эти были и квадратными, и шестиугольными. Лишь металлический рубль, как в стародавние времена, был привычно круглым.

В общем, человечество, преодолев Завоевание, оживало, и не было даже каких-то особых протестов, как не было культурного или научно-технологического шока. В этом Тому было совсем непросто разобраться. И не только ему, но и многомудрым комментаторам в телевизоре. Некоторые высказывали идею, что человечество в том виде, которого оно достигло в начале XXI века, оказалось в целом куда пластичнее, чем можно было предполагать. А другие глаголили о том, что мудрость мекафов (с их-то социальными технологиями, которые рассматривали власть и экономику прежде всего как сугубо обслуживающую систему) обеспечила отсутствие этого самого шока. В конце концов сошлись на промежуточном, то есть обоюдном мнении, что устраивало и мекафов, и людей. Как высказалась однажды на кухне Лариса, иногда склонная к афористичной остроте:

– Все друг друга похвалили и остались при своих.

В это время Том принялся довольно много гулять по городу и присматриваться к новостройкам, или к Волге, или к людям… И не заметил ничего необычного. Все стало как всегда и как, наверное, должно быть.

Только однажды, когда Том проходил мимо старого, хрущевской еще постройки дома, он попал вдруг в… нормальное оцепление. Ребята в темно-красных комбинезонах, в которых Том так и не научился разбираться, потому что вариантов этого самого красного цвета у новых силовиков было столько, что глаза почти не различали оттенков, деловито оттеснили прохожих к стене. На миг перед глазами Тома возникли кадры из какого-то старого фильма – кажется, про зверства гитлеровцев в Варшаве, где люди в черной форме вот так же захватили всех, кто подвернулся под руку, выстроили у стенки и расстреляли из автоматов, – но скоро все выяснилось.

Из дома на противоположной стороне улицы красномундирные, сопровождаемые ревом детей и воплями женщин, стали выводить каких-то неприятного вида мужичков, человек пять или семь, и сажать в машину с глухим кузовом, тоже выкрашенную в пурпур. А когда с людьми было покончено, ребята в масках и уже в черных комбинезонах, без оружия, принялись грузить вещи этой самой… «раскулаченной» семьи, или даже нескольких семейств.

Прислушавшись к разговорам, Извеков понял, что в толпе господствовала одна версия: раскурочили гнездо каких-то бандитов, которые занимались грабежом граждан, и разумеется, конфисковали все, что удалось отыскать. О том, что эти люди могли оказаться теми, кто не согласился с новыми хозяевами и попыталися каким-то образом организовать сопротивление, за что и поплатились, разумеется, никаких разговоров не было. Все дружно поддержали официальное мнение и даже подтвердили, что это – разумно и необходимо.

Когда вечером Том рассказал за ужином, чему стал свидетелем, Лариса сказала, что тоже слышала о чем-то таком, похожем. С соседней улицы исчезла за одну ночь целая семья, а через три-четыре дня в их квартире уже жили другие люди. Еще добавила, что, по слухам, выселенных увозят в какие-то деревни, где они будут работать на фермах и на полях.

А Том подумал, что так же было в Китае во время культурной революции и что его собственная догадка имеет право на существование как минимум. Но ничего Ларисе не сказал, потому что она не захотела бы с этим согласиться, не признала бы за его соображениями никакого смысла.

Она вообще принимала все объяснения власти, все новости, которые объявлял телевизор, на веру. И очень мало в чем сомневалась. Сначала это Извекова даже забавляло, он поражался уверенности своей подруги в разумности всего, что происходило. И лишь по прошествии нескольких месяцев это стало его раздражать.

Поэтому Том впервые всерьез задумался. Например, о том, чтобы уехать в Аргентину, где, судя по объявлениям, требовались инженеры примерно его квалификации и специальности. Вот только с языком у него было туго. Тем более что кто-то из работяг, с которыми теперь Том общался постоянно, тоже намыливался отправиться на заработки и предложил учить не только всеобщий, но почему-то и арабский. Почему арабский и что бы это значило, Том догадался довольно быстро: именно там, на юге арабских пустынь, их специальность по перегонке морской воды в нормальную, пресную и питьевую, пользовалась наибольшим спросом.

Но если с языками хоть что-то было понятно – как работаешь, так и разговаривать придется, – то странная, восточная музыка, которую теперь почти постоянно крутили по радио, сбивала с толку. Зачем ему, природному русаку, привыкать к атональному пению никогда не виденных им инструментов вроде зурны или ситара, он не понимал. А как было сказано, непонимание теперь вызывало у него настороженность или даже тревогу.

В той ватной среде, накрывшей Извекова с головой, как огромное ватное одеяло, из-под которого не было выхода, у него появлялись странные идеи.

Неожиданно для себя Том стал задерживаться на работе после смены и рассматривать вот какую проблему. Уже давно, еще весной, на дне реки установили сигарообразные водяные генераторы, они крутились под действием нормального течения воды и вырабатывали электроток, которого в целом хватало станции водоочистки. Но проблема заключалась в том, что сброс воды даже в такой реке, как Волга, уже давно не был плавным и неизменным, диктуемым только сезонными изменениями, например таянием снега на всем водосборе после зимы. Сброс воды осуществлялся лишь при спуске ее из Рыбинского водохранилища, помимо нормального потока, естественно. Кроме того, весной, когда начиналось половодье, воды этой было для их системы энергопитания больше, чем нужно.

А Тому на глаза как-то попалась удивительная штучка, которой раньше человечество не изготавливало. Оказывается, на космической станции, устройство которой Том узнал из одного научно-популярного журнала, была примерно та же проблема. Огромные экраны, вырабатывающие энергию при солнечном освещении, почти ничего не давали во время нахождения станции в теневом конусе, отбрасываемом Землей. Там, на космостанции, инженеры вышли из положения, придумав накопители энергии в виде огромных маховиков, которые раскручивались до частоты более десяти тысячи оборотов в минуту, а потом, в тени, возвращали эту энергию в систему, продолжая крутиться по инерции, и к тому же сохраняли для станции столь необходимую ей устойчивость по принципу гироскопа.