А потом началась работа, вернее, еще тренировки, как говорила Нго. Но они мало чем отличались от настоящей добычи, только велись с инструктором. Том как-то между сменами разговорился с Макинтайром, и тот ему рассказал, что у них всего восемьдесят часов, чтобы освоить премудрости работы с инструкторами, а потом инструкторы будут сидеть на платформе и следить за действиями всех восьми добывающих по телеметрии. Вот тогда-то каждый и покажет, чего он стоит.
– А если я не уложусь в эти восемьдесят часов? – спросил Извеков.
– Безил. – Гас даже руку положил ему на плечо, словно хотел понять, не бредит ли его… сокамерник. – Что бывает с теми, кто не укладывается в нормативы, в вашей России?.. Правильно, у нас то же самое – их увольняют. И можешь считать, что тебе крупно повезет, если на тебя не перевалят расходы по обучению и какие-нибудь штрафы.
Зато и плата оказалась довольно высокой, когда Том освободился от опеки Холлидея и стал выходить в море самостоятельно. Конечно, норму он не выполнял, но от новичков этого пока не требовалось. Хотя Нго и ворчала, чтобы все поторапливались. Это даже заслужило название «мессы» – построение перед каждой сменой, когда она расхаживала перед строем и ругалась. Как бы то ни было, из восьми человек к исходу месяца никого не уволили, чему Нго прилюдно весьма удивилась, даже слегка рассвирепела, когда получила от начальства такой приказ.
– Ума не приложу, о чем они там думают?! – бушевала она, когда это стало известно. – Я бы выгнала как минимум троих, а лучше пятерых! И взвалила норму на остальных троих, чтобы и вам неповадно стало, и кислород можно было сэкономить. Воздух, понимаете? Воздух вы жрете, как стадо бизонов, а вас почему-то пожалели!.. Значит так, девочки, я сумею обратить это против вас. Так и знайте: теперь вы конкуренты друг другу, что бы там начальство ни думало о моих воспитательных средствах.
К концу второго месяца, когда они работали уже не на учебном «плацу» с открытой породой, а в довольно сложных переплетениях каньонов и вырубленных предыдущими добытчиками отвалах, двоих все-таки уволили. А еще одного перевели на какую-то дальнюю платформу, где можно было, как сказала Нго, «удержаться за четверть нормы». Зачем компания, на которую работал Том, содержала такие малодоходные выработки, Извеков не знал, но полагал, что это правильно – не сразу расставаться с людьми, которые хоть чего-то стоили.
Увольнения привели к тому, что Макинтайра от него переселили в освободившийся кубрик, и Том стал сам себе хозяином. Он обрадовался этому, а потом загрустил: не с кем было поговорить кроме как в столовой, не на ком сорвать раздражение, если чужие журналы с голыми красавицами оказывались на его койке, или наоборот, не у кого было стрельнуть глоток-другой из фляжки, чтобы отпраздновать, например, ненастоящий день рождения.
Впрочем, в столовой тоже много не разговаривали. Том сначала довольно удивленно оглядывался во время этих трапез. Он-то знал, что в России в таких случаях не было бы проходу от грубоватых, но дружеских шуток, подколов и пересудов. А тут, в этой компании все было тихо, безэмоционально, равнодушно. Хотя за успехами сослуживцев каждый следил внимательно.
«Наверное, в этом и отгадка, – думал Том, когда оставался в одиночестве и можно было подумать, не контролируя каждую улыбку или жест. – Они воспитаны в более плотной атмосфере конкуренции и побаиваются не успеть, не справиться, не достичь… А мы, русские, не очень к этому привыкли. Вот у нас и манера общения другая, более непосредственная, если не сказать – расхлябанная».
До конца третьего месяца Нго сообщила, что Макинтайра как наиболее верткого пилота переводят в буксировщики. То есть теперь те корзины, которые набивали добывающие, Гас должен был оттаскивать куда-то, где их обогащали и перегружали в более удобные для транспортировки наверх контейнеры. Так их осталось только четверо. Гас сразу как-то неуловимо отдалился от своей смены, и Том вынужден был признать, что это правильно. Нечего ему с ними было делать, как и нечего делить.
И концу этого, третьего, месяца стало известно, что они вчетвером вполне выполняют свою норму, хотя двоим из них (кому именно – так и осталось загадкой) лучше бы все же перерабатывать часа по два-три в каждую смену, чтобы добиться расчетной и экономически оправданной выработки. Разумеется, переработать тут же согласились все четверо, и Том оценил хитрость компании. Хотя уставал он теперь меньше, чем в первые недели, но все равно так, что спать приходилось часов по десять, чтобы восстановиться.
Остальное время Извеков проводил в кают-компании – смотрел телевизор. Но тут, на глубине, демонстрировали только три канала – один спортивно-рекламный, один новостной с большой примесью финансовых передач, а третий – с различными киношками, из которых наибольшим успехом пользовались порнушки и зубодробительные боевики. Ни политических новостей, ни культурной программы для рабочих их звена не было вовсе.
Остальное время Том проводил в тренажерном зале, и надо сказать, это ему начинало нравиться. Настолько, что теперь оставалось, пожалуй, только удивляться, как он мог обходиться без этого раньше.
Еще Извеков занялся изучением того подводного мира, куда теперь имел доступ. Нго при этом заинтересовалась им и однажды даже вызвала к себе в кабинет, сплошь уставленный мониторами и средствами связи с лодками настолько, что при желании, вероятно, могла бы работать параллельно с постом контроля, который занимали обычно Холлидей с Сангаром.
– Что вы там высматриваете, Монк? – спросила сержант напрямую.
– Меня многое интересует, мэм. Например, средства спасения. – Том улыбнулся, хотя никакой веселости в сержанте не замечал. – Особенно мне понравилась маленькая спасательная субмарина. По документам, она может отсюда, из Северного моря, дойти, предположим, до Индии.
– Зачем вам это?
– Я… хотел бы стать инженером, мэм.
– По вашим документам, вы не слишком развиты, чтобы быть инженером, Монк, – отчеканила Нго, не подозревая, что за фальшивым именем, которое Том носил теперь, скрывался самый настоящий и притом неплохой инженер.
«По крайней мере, – подумал Том по-русски, – парой моих проектов можно было гордиться, если бы… Не приходилось от всех прятаться».
– К тому же, просто для сведения, могу сообщить, что интересующая вас капсула только теоретически способна добраться до Индии. Практически мы из экономии закладываем в нее запас воздуха на десятерых человек, чтобы только всплыть, и не больше топлива, чтобы дойти до ближайшего порта. – Она хмыкнула. – Поэтому дезертировать вам не удастся. Тем более что все расчетные ваши заработки все равно остаются под контролем компании.
– Я не собирался дезертировать, мэм. У меня есть надежда, что я смогу быть полезен компании долгие годы. Возможно, до того момента, когда можно будет отправляться на свалку… с чистой совестью и приличным кушем в банке.
Нго вздохнула и посмотрела на Извекова более внимательно.
– Неплохо, Монк. Впрочем, это не мое дело. Запретить вам всякое копанье в общедоступных для добывающих работяг инструкциях и рекомендациях я не могу. Дерзайте… Только учтите, посторонние увлечения сильно осложняют репутацию работника в глазах начальства. Для нас, и для меня в первую очередь, это означает, что вы не вырабатываетесь до конца, а следовательно, с вас можно требовать больше. Это понятно, Монк?
– Точно так, мэм. Но я все же… слегка скучаю тут, не хватает пищи для ума.
– Вы, русские, слишком умны, – ехидно проронила сержант. – Прямо как китайцы, как мне рассказывали. Сама я с ними не работала… Это правда, что в России вместо покера все играют в шахматы?
– Не совсем, хотя… С другой стороны – да, это правда.
– Ну что же, идите, Монк. Я сообщу о ваших странностях, потому что обязана, но надеюсь, они вам не повредят. Небольшие личностные отклонения тут разрешены. Разумеется, не в ущерб работе.
– Я понимаю, мэм.
После этого разговора у Извекова осталось впечатление, что сержант его как-то выделила среди остальных. Вот только непонятно было, хорошо это или не очень?
