В том же смысле можно было бы еще указать на близость труда патриарха Сергия к богословскому направлению Хомякова и других славянофилов — не только по признаку отношения к западному и «школьному» богословию[254], но и в отношении «жизненности» богословствования[255], обращения к святоотеческим, особенно аскетическим, творениям и др.
В более позднем обзоре [протоиерея Георгия Флоровского] «Пути русского богословия» автор едва ли верно оценил эту замечательную книгу, уделив ей лишь одну страницу. Правильно отметив «значительность» ее в богословствовании из опыта духовной жизни[256], автор сделал поспешное обобщение, слишком сблизив ее с направлением «нравственного монизма». Если и есть основание заключить, что здесь «в тени остается объективная сторона процесса» спасения, то уже совсем неправильно говорить, хотя бы только по поводу этой книги: «Есть упадочные черты и в русской школе «нравственного монизма» »[257].
Ревниво следивший за всем появляющимся в печати по вопросам сотериологии, протоиерей П. Светлов в 1902 году назвал книгу патриарха Сергия «прекрасным исследованием»[258].
Но уже в 1907 году его «ревность» одержала верх над объективностью, и он указал, что эта книга «при обилии похвал осталась… все‑таки без компетентной научной оценки», и заявил о несамостоятельности автора в отношении критики «юридического» жизнепонимания[259]. Ложность этого утверждения уже была показана в настоящем исследовании. Но оба эти утверждения все же были использованы австрийским профессором–иезуитом А. Буковским.
В своем ранее уже цитированном исследовании[260] католический ученый, установив несомненную зависимость русского богословия XVIII и XIX веков от богословия католического и протестантского, отмечает, что «лишь в последнее время возникло стремление освободить православное учение как от римско–католической, так и от протестантской примеси (Beimischung) и восстановить его в первоначальной чистоте». Но все же автор приходит к заключению, что и у «новейших» (neusten), как и у «старших» (Altesten), богословов понимание собственно искупления как «первичного удовлетворения Искупителя» (die primare Genugtuung) не отличается от католического. Исключение составляет лишь труд патриарха Сергия, о котором А. Буковский дает критический отзыв[261].
Не представляет большого труда объяснить такие выводы автора и причины, их в известной степени предопределившие. Все исследование написано с прямой целью сгладить различия в учении русского Православия и римского католицизма ко времени очередного Ведеградского конгресса[262]. Автору нетрудно было указать признаки западного («юридического») понимания искупления в символических книгах, и особенно у «старших» русских богословов, после того как он сам, в подном согласии с выводами русской богословской науки, отметил непосредственное влияние на них систем западного богословия. Нетрудно оказалось ему найти ту же «юридическую» основу в книгах протоиерея П. Светлова и других рассмотренных им сочинениях. Но все это объясняет еще и то, почему автор или действительно не понял, или сознательно преуменьшил значение труда патриарха Сергия «в стремлении восстановить православное учение в его первоначальной чистоте»[263].
В известном отношении автор понял труд патриарха Сергия лучше, чем иные из его русских рецензентов: в этом сочинении, говорит он, «хотя непосредственно рассматривается только субъективное искупление, но встречаются высказывания и выясняются принципы, по которым объективное искупление, особенно в смысле заместительного удовлетворения, совершенно отрицается»[264].
Ход рассуждений автора о книге патриарха Сергия можно представить в такой последовательности: «Мысль о заместительном удовлетворении [патриархом Сергием] полностью отвергается». Искупительному делу «усвоено лишь значение учительства, запечатленного смертью… Эти утверждения… едва ли совместимы с позитивно–христианской точкой зрения»[265].
И поэтому автор считает возможным сделать заключение о «чисто рационалистических воззрениях на отношение человека к Богу» у патриарха Сергия[266].
Ход рассуждений автора и его выводы чрезвычайно характерны, они нуждаются в проверке и на них следует остановиться более подробно.
Приведя две цитаты из книги патриарха Сергия[267], автор рассуждает: «Это всеми принятое определение можно было бы понимать само по себе и в объективном смысле. Однако при ближайшем изображении способа (Art und Weise) нашего искупления оказывается (heisst es), что Христос искупил нас тем, что принес нам познание любви Отца. Сам человек в сознании своей греховности чувствовал бы себя отвергнутым от Бога и потому не мог бы достичь познания Его любви. Любовь Божия стала известна нам только через Сына Божия, Который отдал за нас Свою жизнь. А потому познать Божию любовь может только тот, кто верует, что Христос пострадавший и распятый действительно есть Сын Божий. Именно в том и состоит спасающая сила веры, что вера есть средство, чрез которое мы познаем Божию любовь и убеждаемся, что соделанные грехи не удаляют от нас Божией любви»[268].
На основании этого изложения, заимствованного из другого места книги, и не цитируя подлинных слов патриарха Сергия, автор счел возможным сделать приведенное заключение.
Но, при ближайшем рассмотрении, если повторить выражение автора, оказывается нечто совсем иное.
Если автор должен был согласиться, что в приведенной им цитате заключается «всеми принятое определение», то тем более он должен признать, что и в последующем рассуждении о любви Божией, проявленной в искуплении, не заключается ничего противного общепринятому пониманию христианства, и уже нет совсем никакого основания отрицать значение благовествования о любви Божией для обращения каждого отдельного грешника, для субъективной стороны спасения[269].
Вольная или невольная ошибка автора заключается в его произвольном приписывании патриарху Сергию вывода, «что Христос искупил нас тем, что принес нам познание любви Отца». Подобных слов не только нет в книге патриарха Сергия, но это заключение прежде всего противоречит ходу рассуждений самого Буковского. Если, как излагает он мысль патриарха Сергия, «любовь Божия стала известна нам только через Сына Божия, Который отдал за нас Свою жизнь», то из этого следует, что сущность искупления состоит именно в том, что Он отдал за нас Свою жизнь. А вывод, приписанный патриарху Сергию (Христос искупил нас тем, что принес нам познание [любви] Отца), из этих слов можно сделать с таким же основанием, как и из приведенных мест Послания святого Иоанна Богослова.
Автору следовало бы более внимательно прочитать рассматриваемое им исследование. Тогда бы он понял, в чем состоит «объективное значение искупления», по мысли патриарха Сергия: «Церковь Православная видит во Христе не страдательное орудие умилостивления, а восстановителя нашего падшего естества, первенца из умерших, которых Он вывел из смерти, называет Его Вторым Адамом, Небесным Господом Небесных Сил» и т. д.[270] В учении о Христе — Новом Адаме, Восстановителе, Обновителе падшего естества человека следует искать ответа на вопрос: в чем состоит та сила, которую даровал Он нам, чтобы побеждать грех и быть свободными от прежних грехов?[271]
