— Браво, Оианди!

— Она жила в старом доме предместья Сен-Жак и, признаться, я не без трепета остановился у двери, на дощечке которой было написано: «Госпожа Шерами». Мне отворила дверь девочка лет двенадцати и ввела в довольно хорошо меблированную гостиную. На шестах перед окнами дремали огромный ворон и сова. Наконец, вошла и гадалка. Это была красивая женщина лет сорока; бледное лицо ее, огненные глаза, исчерна-синие волосы были прелестны. Усевшись перед старинным дубовым столом, на котором лежали карты и завязанные мешочки, она сделала мне знак приблизиться. «Что вы хотите знать? — спросила она гармоничным голосом. — Прошедшее, настоящее или будущее?» «Будущее!» — ответил я. «В таком случае вы будете иметь большую игру. Положите двадцать франков в эту вазу». — Я повиновался. Тем временем она разложила карты. Вдруг, быстрым жестом она смешала их, говоря: «Возьмите назад ваши деньги: они покрыты кровью! Я все вам скажу, но ничего не хочу брать от вас». Я сделал невольное движение. «О! — надменно продолжала она. — У меня есть защитники!» Она позвонила, и тотчас два человека в масках вошли и встали у дверей.

— Ай да баба! — воскликнул Майор.

— Сивилла продолжала: «Эти люди понимают только по-французски… на каком языке желаете вы, чтобы я с вами объяснялась?» «На языке басков!» — отвечал я. Она опять разложила карты и высыпала на них хлебные зерна, лежавшие в мешочках. «Шем-Един!» — повелительно произнесла она. Ворон открыл глаза, захлопал крыльями и прилетел на стол. «Ида!» — сказала она ему по-баскски. Ворон быстро начал клевать зерна, но не наудачу, а как бы выбирая известные карты. Наконец, он три раза крикнул и улетел обратно на шест. «Саверис!» — позвала Сивилла. Сова мигом очутилась на ее плече… Клюв поганой птицы щелкал и издавал странный звук. Между тем лицо Сивиллы побледнело и на нем выступил пот. Когда сова улетела, она осталась погруженная в мрачное молчание. «Кровь, кровь и кровь там далеко, за океаном! — проговорила она, наконец, хриплым голосом. — Вернулся сюда, чтобы мстить… Боится, колеблется, но злой гений заставит. Те, которые наполовину вас растерзали, окончат свое дело. Берегитесь Сан-Бернардо». Я с ужасом спросил: «Когда это должно случиться?» Она отвечала: «Через три месяца после убийства в карете».

— Черт знает, что такое! — вскрикнул Майор. — А дальше?

— Слушайте. Она продолжала: «Через двадцать девять дней, в то время, когда вы будете рассказывать злому гению подробности нашего свидания, небо пошлет вам последнее предостережение: двенадцать часов не успеют пробить на церковных часах, как зеркало, висящее над диваном в вашем кабинете, вдребезги разобьется. А теперь, — кончила она, повелительно указывая мне на дверь, — идите! Мне не о чем более с вами говорить». — Я ушел сам не свой.

— Ну что вы скажете, Майор?

— Скажу, что вы напали на бой-бабу, вот и все. Женщина эта, несомненно, ловкая штука, наверное, из наших мест. Иначе, как бы она говорила по-баскски? Вы знаете, что наш язык положительно не доступен иностранцам. Она вас узнала, вспомнила многое и приплела все, ни к селу ни к городу. Что, например, означает «те, которые вас наполовину растерзали».

— Майор, значение этих-то слов и ужасно… Помните ли вы в скалистых горах хижину Ляфрамбуаза.

— Помню! — нахмуря брови, отвечал Майор.

— В ту ночь, вы помните в какую, мне почти удалось бежать, как вдруг две грозные собаки бросились на меня, повалили и растерзали бы неминуемо, если бы Темное Сердце и сам Ляфрамбуаз не защитили меня.

— Да, да, припоминаю!

— Но знаете ли вы, как я отомстил проклятым собакам?

— Я слышал, что Ляфрамбуаз и все его семейство погибли в огне.

— Я поджег хижину… Не то чтобы я зол был на Ляфрамбуаза. Он ухаживал за мною во время моей болезни, а когда я выздоровел, подарил мне оружие и лошадь… Нет, я был признателен ему от души, но поклялся отомстить мерзким псам… Подойти к ним я не решался, оставалось сжечь хижину…

— Ай да молодец! Чтобы отомстить псам, вы сожгли целую семью?

— Это была страшная необходимость! Я клялся…

— А порядочный человек всегда сдерживает клятвы? Разумеется! Но сколько вас было, чтобы проделать эту штуку?

— Я один… Сообщники бы меня выдали, а я хотел схоронить это дело.

— А ведь, право, странно, что ваша Сивилла намекнула вам о нем? Знаете, на вашем месте, я велел бы покрепче укрепить ваше зеркало.

— Я это сделал.

— Прекрасно. Будем надеяться, что оно останется цело, а в таком случае предсказание колдуньи разобьется в прах. Но вы, кажется, сказали, что она предсказала вам, что зеркало слетит через двадцать девять дней после вашего свидания с ней. Не сегодня ли срок?

Оианди побледнел.

— Прекрасно! Мне интересно было бы присутствовать при опыте.

— Она сказала, что вы тут будете.

— Я?.. Ах, да! Демон, злой гений!.. Тем лучше, все в порядке.

Он посмотрел на часы: было без двух минут двенадцать.

Три сильных удара потрясли стену.

— Что это, сигнал? — спросил Майор.

— Не знаю… Я никого не жду, — пробормотал дрожащий Оианди.

— Значит, начало фарса… Да не трусьте же так, черт возьми!..

— Смотрите, смотрите! — завопил вдруг Оианди.

Зеркало тихо покачнулось.

Двенадцать часов начали звонить на церковных часах.

— Что же? — насмешливо сказал Майор.

Зеркало нагнулось вперед и вдруг с треском повалилось на пол.

Фелиц Оианди со страшным криком, без чувств упал к ногам Майора.

За кабинетом Оианди находилась его спальня. У изголовья постели маленькая дверь отворялась в небольшую комнату, служившую ему гардеробной, она приходилась стеной к стене с его кабинетом.

Пораженный в первую минуту, майор быстро оправился.

— Е finita la comedia! — засмеялся он.

Нагнувшись в Оианди, он потряс его за руку. Тот оставался недвижим.

— Трус! — с презрением сказал Майор. — Этот человек способен отнять у меня последнюю надежду. Но вместо того чтобы болтать, надо разыскивать виновников этого фокуса… Проклятая колдунья должна иметь свои цели.

Он вошел в спальню — никого! Хорошо зная квартиру своего друга, он прямо направился к гардеробной.

В дверях стоял человек, закрытый большим испанским плащом. Черты скрывались полями широкой шляпы.

Майор громко захохотал.

— Так оно и есть! — воскликнул он. — Очень рад видеть того, кто так напугал моего бедного друга!

— Дорогу! — грозно прошептал незнакомец.

— Это другое дело!.. Прежде необходимо исполнить маленькую формальность.

— Дорогу! — снова сказал тот.

— Изволь, только прежде скажи, кто ты?

— А!.. Когда так!

Наклонив голову, незнакомец кинулся на Майора. Началась страшная борьба. Противники схватили друг друга поперек тела.

Шляпа незнакомца вдруг свалилась. Майор в ужасе опустил руки.

— Себастьян! — закричал он хриплым голосом.

— Да! — отвечал тот со зловещей усмешкой. — Себастьян, вышедший из могилы, чтобы отомстить тебе.

В руке его блеснул кинжал, и Майор упал, тяжко застонав.

Себастьян бросился в окно. Заранее, вероятно, подпиленная железная решетка легко поддалась его напору, и он выскочил в сад. В ту же минуту, пришедший в себя Майор вскочил на ноги и, подбежав к окну, один за другим пустил несколько выстрелов из револьвера ему во след.

— Мы увидимся, Майор! — донесся до него насмешливый голос.

— Я все-таки попал в него! — прошептал Майор.

Кто-то тронул его за плечо. Бледный, как смерть, Оианди стоял за ним.

— Ну что, — сказал Майор, — не был ли я прав? Сообщник колдуньи был тут спрятан, выжидая удобного случая, чтобы скрыться, а может быть, чтобы вас убить. Мы с ним сцепились, и он угостил меня ударом кинжала.

— Вы ранены?

— Да… Дайте мне, чем перевязать рану. А покуда я этим займусь, посмотрите на улицу — не увидите ли чего-нибудь?

Перевязав рану, в сущности пустяковую царапину, Майор с нетерпением ждал возвращения Оианди.