— Что такое, мой хороший? — спросил его юноша, взводя курок ружья. — Ты чуешь зверя, что ли?

Собака не двигалась с места, но слегка махала хвостом.

Молодой человек спустил осторожно курок и, забросив за спину ружье, продолжал успокоенным тоном:

— Желал бы я знать, какого друга Дардар мог тут отыскать. Ну, ступай вперед, я за тобой иду.

Верный пес понял слова, обращенные к нему, и тихо пошел вперед, продолжая радостно махать хвостом, дойдя до большого куста, он опять остановился и посмотрел на юношу, явно приглашая его идти вперед. Молодой человек раздвинул ветви, нагнулся вперед и остановился в изумлении.

У подножия скалы под тенью огромного магочани 6, лежала девочка лет девяти-десяти замечательной красоты, и спала безмятежным сном. Возле нее лежали остатки скромной трапезы, несколько фруктов и несколько сухарей в дорожной сумке, находившейся рядом. Великолепная лошадь маленького роста, оседланная по мексиканскому обычаю, стояла возле ребенка и, протянув над ним свою умную голову, как бы защищала его от опасностей, которые могли ему угрожать.

Арман не мог прийти в себя от удивления: он напрасно искал глазами какого-нибудь спутника, сопровождавшего эту девочку — нигде и никого не оказалось; она была одна-одинешенька в этой дикой пустыне.

Но каким образом она туда попала? Какую тайну или какое преступление скрывало ее присутствие в этом забытом углу индейской территории.

Молодой человек больше раздвинул куст, чтобы по дойти поближе к девочке, но при первом его движении вперед лошадь подняла голову и так резко заржала, что спавшая фея проснулась. Она протерла свои дивные голубые глазки и обратилась к лошадке с несколькими успокоительными словами.

Она говорила по-испански, и поэтому Арман, который в совершенстве владел этим языком, поспешил с ней заговорить и предложил ей выбраться вместе с ним из этого дикого места.

— Ах! — вскричала она, вскочив на ноги. — Вы друг! Наконец, я более не буду одна! Бог надо мною сжалился! Как я счастлива! Скажите, вы один здесь?

— Нет, со мною мать и друзья, они остановились недалеко отсюда — если хотите, пойдемте к ним.

— Мать, у вас есть мать? А у меня нет мамы, я одна! — И бедная девочка разразилась громкими рыданиями.

Собака подошла к ней и стала ей лизать руки.

Она обняла стремительно собаку и закричала:

— Добрая, милая собака, я тебя люблю! Ты меня жалеешь.

Арману не стоило большого труда уговорить бедную девочку последовать за ним; она проворно собрала свои скудные припасы, уложила их в сумку, пристегнула ее к седлу, взнуздала сама свою лошадку Жагуариту, как она ее называла, и приказала ей пригнуться, что умное животное тотчас исполнило. Девочка вложила свою ножку в стремя, и легкая, как перышко, взлетела на ее спину, сев на мужское седло по-мексикански, то есть просто по-мужски.

— Как нам будет весело жить! — сказала она Арману, который с изумлением наблюдал эту сцену. — Мы не будем более расставаться, я буду вашей маленькой сестрой, а вы моим большим братом, хочешь?

— Конечно, хочу, милочка моя.

— Зовите меня Вандой, это мое имя, а вас как зовут?

— Арманом.

— Ну Арман, пойдемте к вашей маме.

Расстояние, отделявшее двух детей от места стоянки, было невелико, как мы уже сказали; поэтому, минут через двадцать они до него добрались. Все еще спали.

— Вот вы уже вернулись! — крикнул Арману Шарбон, вылезая из-под своего куста. — Но кого же это вы с собой привели?

— Вот результат моей охоты, — ответил юноша, смеясь.

— И где это вы нашли такого херувимчика, господин Арман?

— Под кустом. Она там спала под надзором своей лошадки.

— Бедная сиротка! Вы очень хорошо сделали, что взяли ее с собой.

Несколько охотников и оба команча проснулись от топота лошадки маленькой всадницы и, окружив ее, восхищались ее красотой и удивлялись ее появлению в этой глуши.

В эту минуту полог палатки приподнялся и графиня де Валенфлер спросила с беспокойством:

— Что случилось? Уж не грозит ли нам какая-нибудь опасность?

Арман указал девочке на графиню:

— Вот моя мать, хочешь к ней подойти?

— О, да! — ответила девочка. — Она, кажется, такая добрая!

И Ванда побежала к графине, схватила ее ручонками за платье и воскликнула умоляющим голосом:

— Мама, мама, хочешь меня любить, я тебя тоже полюблю! — Графиня вздрогнула и даже побледнела от звука этого нежного голоска. Но мгновенно овладев собой, она обняла девочку и, прижав ее к себе, покрыла ее поцелуями.

— Ах, какой прелестный ребенок! — воскликнула она. — Откуда ты, милочка?

— Не знаю, — отвечала девочка, ласкаясь к ней. — Вот Арман меня нашел; я была одна с Жагуаритой, и он мне сказал, чтобы я пришла к тебе, что ты добрая и что ты будешь моей мамой. Вот я с ним пришла.

— Конечно, голубушка, я заменю тебе мать, если у тебя ее нет; однако нужно справиться, не может же быть, чтобы этот ребенок один пробрался в Апачерию. Если у нее нет родных, то, вероятно, ей кто-нибудь сопутствует и теперь о ней беспокоится.

— Оба команча отправились на разведку, — сказал Шарбон.

— Они ничего не узнают, — ответил Арман, — бедная девочка действительно одна, все поиски будут напрасны.

— Да, я одна, — воскликнула девочка, плача и прижимаясь к графине, — не отсылай меня, мама! Я такая несчастная!

— Успокойся, дорогая моя, — сказала графиня, — я тебя не оставлю и если ты этого хочешь, то мы никогда с тобой не расстанемся.

Графиня увела бедную девочку в палатку, чтобы окончательно успокоить ее и добиться от нее каких-нибудь сведений о ее прежней жизни и о причинах появления в Апачерии. Она приказала немедленно себя известить о возвращении краснокожих разведчиков и скрылась в палатке вместе с Вандой и Кларой.

Но надежды графини не сбылись. Живая и восприимчивая девочка, под новым впечатлением, как бы совершенно забыла о прежней своей жизни.

В конце концов, однако, при помощи искусно поставленных вопросов графине удалось узнать следующее:

Ванда жила прежде с матерью в большом городе, окруженном горами. Дом, в котором они жили, был большой, с большим садом, в котором находился бассейн, наполненный водой. Возле дома была площадь и на ней церковь Де-ля-Мерсед 7, куда мать с дочерью ежедневно ходили к ранней обедне.

Отца ее звали дон Пабло, он с ними не жил, а изредка приезжал дня на три-четыре и затем исчезал на несколько месяцев. Он очень любил жену и дочь, и всегда привозил им дорогие подарки и мешки, наполненные золотом.

Мать звали донна Люс, она рассказывала дочери, что ее отец владеет золотыми приисками и сам заведует их разработкой.

Иногда дон Пабло приезжал ночью в сопровождении нескольких людей суровой и отталкивающей наружности, громкие крики и грубые возгласы которых очень пугали Ванду.

Но при малейшем изъявлении неудовольствия со стороны ее отца, эти люди немедленно умолкали и становились скромными и вежливыми.

Последнее посещение дона Пабло было гораздо продолжительнее всех предыдущих, он несколько раз собирался уезжать и все откладывал свой отъезд, точно не решаясь расстаться с своей семьей… Наконец он уехал, весело объявив, что уезжает в последний раз и что вскоре он вернется навсегда. Накопив достаточно золота, он решил отдохнуть.

Прошло шесть недель со дня отъезда дона Пабло, когда однажды ночью девочка была разбужена матерью. Красное зарево освещало их комнату. Дом их горел с такой силой, что нечего было думать о его спасении.

На дворе, в саду, вокруг дома толпа каких-то странных людей кричала, ревела и стреляла в окна.

Донна Люс схватила дочь в объятия и успела незамеченной выбежать из дома по тайному ходу в сад. Она добежала до калитки, которая находилась в отдаленном углу, калитка была отперта, тут же стояла оседланная лошадь.