Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Ах!.. — вскрикнула вдруг притворно удивленная Дениза.

— Что случилось? — спросил Юлиан.

— Смотри, пожалуйста: дверь!.. Что же это значит?

— Гм!.. Обыкновенно дверь служит для входа и выхода, то есть средством для сообщения, — сказал добродушно Юлиан.

— Ты смеешься надо мной! — топнув ножкой, вскрикнула действительно рассерженная Дениза. — Тут скрывается какая-то тайна… Я хочу знать ее!

— Я вам ее открою, — раздался вдруг звучный и приятный голос.

Из-за таинственной двери показалась дама в сопровождении молодой девушки и молодого человека.

— Графиня Валенфлер! — с восторгом закричала Дениза, бросаясь в объятия графини.

— Гадкий! Как ты меня испугал! — обратилась она к мужу, с любовью глядя на него. — Бог с тобой! Я тебе прощаю: я так счастлива!

Начавшиеся рассказы и расспросы обещали затянуться так долго, что Юлиан напомнил, что пора идти встречать ожидаемых гостей.

— Я и мои дети сами напрашиваемся к вам на обед! — сказала графиня. — Всего час, как я приехала в Париж, и у меня еще ничего не готово.

— Разумеется, милая Леона! — радушно отвечала Дениза. — Но как жаль, что у нас гости! Как хорошо было бы провести вечер наедине!

— Что делать, — улыбаясь, сказала графиня. — Но вы теперь знаете, что муж ваш купил для меня соседний отель; нужно надеяться, что мы будет часто видеться.

Юлиан молчал и радостно потирал себе руки.

Едва все общество вошло в гостиную, как послышался стук экипажей, и почти тотчас же лакей доложил:

— Сеньор дон Кристобаль де Карденас, синьора донна Луиза, донна Мерседес де Карденас, дон Панчо де Карденас.

Невозможно описать радость, поцелуи, объятия, которые затем последовали! Доктор, Бернардо и Мариетта вошли тем временем в комнату и приняли участие в этих сердечных излияниях.

За обедом дон Кристобаль горячо благодарил Юлиана и Бернардо. Дениза узнала, что более месяца все приготовлялось к приезду асиендеро. В отеле, купленном на его имя, комнаты устроены были по образцу флоридских; наемная прислуга состояла исключительно из французов, говоривших по-испански, или испанцев, говоривших по-французски.

Сам дон Кристобаль никакого другого языка, кроме испанского, не знал.

— Вы не поверите, как это все меня тронуло! — говорил он. — Я на чужбине, а между тем чувствую себя, как дома!

Воспоминаниям не было конца.

— Кстати, — сказал дон Кристобаль. — Знаете ли вы, что майор воскрес?

Все, кроме Юлиана, были поражены.

— Да, — продолжал асиендеро. — Еще раз дьявол спас его! Целый год, после нападения на асиенду, о нем не было ни слуха ни духа; потом вдруг он начал опять разбойничать, и только полгода тому назад исчез вторично и, как уверяют, — окончательно. Что касается Фелица Оианди…

— Уж этот-то, наверное, умер? — спросил Бернардо.

— Ничуть! Ему удалось бежать как раз накануне дня, в который он должен был быть расстрелян. С тех пор о нем ничего не известно. Вероятно, он где-нибудь нашел своего Майора; эти молодцы созданы друг для друга.

— Во всяком случае, я не советовал бы им показываться в Париже, — заметил Юлиан.

— Боже мой! — прошептала Дениза. — Я не могу быть совершенно спокойной, пока эти люди живы!

— Полно, милая, — нежно сказал ей Юлиан. — Ни тот, ни другой не могут более вредить тебе.

Три года прошли незаметно для наших друзей. Они вполне наслаждались так дорого купленным счастьем.

Все наведенные о двух бандитах справки ни к чему не привели. Их считали погибшими. Один Юлиан, а также Бернардо, продолжали сомневаться и решили быть настороже.

В 1870 году, когда вновь начинается наш рассказ, Арману Валенфлеру минул двадцать один год, а Ванде исполнилось шестнадцать лет.

С ними случилось то, что они обещали в детстве.

Оба были прелестной наружности, и начали замечать, едва отдавая в том себе отчет, что родные братья и сестры любят друг друга не такою любовью, как они.

ГЛАВА IV

Наступил май. Яркое солнце отражалось всеми цветами радуги на покрытой утренней росой молодой листве.

В одной из отделенных аллей Булонского леса ехали верхом на чудных испанских лошадях Ванда и Арман. За ними, несколько поодаль, следовали два грума. Молодые люди казались задумчивы. Более получаса ими не было произнесено ни одного слова. Ванда не раз поворачивала свою прелестную головку, быстро взглядывая из-под бархатных ресниц на своего молчаливого спутника.

— Знаете, Арман, — сказала она, выведенная наконец из терпения, — вернемтесь домой! Вы сегодня ужасно рассеяны… О чем вы думали?

Молодой человек слегка улыбнулся.

— О вас, Ванда! — отвечал он.

— Очень любезно!.. Но я вам не верю. Разве брат может постоянно думать о сестре своей? — сказала она не без намерения.

— Вы мне не сестра!

Вспыхнувшая девушка сильно ударила хлыстом свою лошадь и поскакала галопом. Арман следовал за ней.

— Арман, — сказала она, когда он догнал ее. — Вы меня огорчаете… Скажите, что с вами?

— Ванда, я страдаю!

— Вы страдаете? И вы молчите? О милый брат, прежде вы мне поверяли все ваши горести!

— Прежде!.. — усмехнулся молодой человек.

— Брат мой…

— Не называйте меня так, Ванда. Зовите меня Арманом, как я вас называю Вандой.

Молодая девушка остановила на нем долгий взгляд.

— Арман, — проговорила она, — вы меня больше не любите.

— Я!.. — воскликнул он.

— Вы! — грустно подтвердила она. — А я вас люблю по-прежнему.

— Как сестра! — горько улыбаясь, сказал Арман.

Они замолчали. Лошади шагом шли по усыпанным песком аллеям.

Арман первый прервал молчание.

— Ванда, — сказал он, — вам скоро будет шестнадцать лет. Вы хороши, божественно хороши, богаты…

— Богата?

— Разве вы не знаете, что у вас более ста тысяч годового дохода?

— Откуда же? Вы шутите, Арман…

— Неужели вы забыли, какая сумма денег была с вами, когда…

— Когда вы меня нашли, Арман? Но я должны вам сознаться в одной вещи, друг мой. С того дня, как вы меня спасли, а ваша мать приняла меня, покинутую сироту, как свою дочь, я всеми силами старалась вычеркнуть из моей памяти все, что относилось к мрачной и безотрадной поре моего первого детства. Я все забыла, кроме ласк вашей матери, ничего не желаю помнить, что было вне вашего дома… И вы говорите, у меня нашли много денег? Положим, но что ж из этого?

— Очень много… Главное уже то, что всюду вы будете окружены…

— Так что же?

— Вам вскружат голову… Ванда, Ванда! Вы сами полюбите кого-нибудь.

Отчаяние звучало в его голосе. Ванда вдруг выпрямилась и, положив руку на плечо молодого человека, твердо сказала:

— Арман, я давно уже люблю единственного человека, которого могла бы когда-нибудь полюбить.

— Ванда! — страстно прошептал он. — Что вы хотите этим сказать?

— Ничего, если вы меня не поняли!.. Но тогда я очень несчастна!

— Боже мой, возможно ли!.. Вы меня любите?

— Довольно, Арман, ради Бога, довольно… Вернемся домой, переговорим с мамой!

Занятые собою, молодые люди не замечали, что какой-то всадник с некоторого времени неотступно следовал за ними.

Лицо этого человека поражало бы своей красотой, если бы оно не было изуродовано длинным шрамом, идущим от виска вдоль всей щеки. Густая серебряная борода покрывала его подбородок, верхняя часть лица скрывалась широкими полями великолепной панамской шляпы, на глазах были темно-синие очки. Все движения отличали человека хорошего общества, по ловкости, с которой он управлял своим великолепным скакуном, можно было угадать лихого наездника.

Взор его был устремлен на молодых людей. Несколько раз он, казалось, хотел к ним подъехать, но останавливался в раздумье, и продолжал молча следовать за ними.

Поравнявшись с озером, он наконец решился.

Подъехав к Арману, он вежливо поклонился.

— Позвольте мне, — сказал он, — задать вам один вопрос.

Арман отдал ему поклон и приостановил лошадь.

46
{"b":"31495","o":1}