[33] Об этом см.: Ronen Omry. An approach to Mandel’вstam, p. 245. Принимая эту параллель, М. Л. Гаспаров видит в образе умирающего «века-властелина» «образ „голодного государства”, которое отлучено от культуры и заслуживает жалости» (комм. в кн.: Мандельштам Осип. Стихотворения. Проза. М., 2001, стр. 770).

[34] Об этом см.: Стратановский Сергей. Что такое «щучий суд»? О стихо­творении Мандельштама «1 января 1924». — «Звезда», 2008, № 12.

[35] Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 4. М., 1982, стр. 212.

[36] Развитие этой символики см. в «пушкинском» стихотворении «Я больше не ребенок!» 1931 года; другое развитие «глиняной» темы» см. в двух «греческих» стихотворениях 1937 года — «Гончарами велик остров синий…» и «Флейты греческой тэта и йота…».

[37] Подробно о символике яблока у Мандельштама см.: Сурат И. Мандельштам и Пушкин. М., 2009, стр. 277 — 287.

[38] Мандельштам О. Стихотворения. Л., 1978, стр. 285 (комм.).

[39] См.: Ronen Omry. An approach to Mandel’вstam, p. 342 — 346.

[40] В последних изданиях поэзии Мандельштама эта строфа неправомерно исключается из канонического текста со ссылкой на сложную цензурную историю стихотворения.

[41] Аверинцев С. С. Судьба и весть Осипа Мандельштама. — В кн.: Мандельштам Осип. Сочинения, т. 1, стр. 36.

[42] Историю этого образа у Мандельштама см.: Сурат И. Мандельштам и Пушкин, стр. 219 — 222.

[43] Цит. по: Мандельштам Осип. Полн. собр. соч. и писем, т. 1, стр. 558.

[44] Ronen Omry. An approach to Mandel’вstam, p. 86; Лекманов О. А. Книга об акмеизме и другие работы. Томск, 2000, стр. 496 — 504; Сурат И. Мандельштам и Пушкин, стр. 48, 53 — 54, 58, 60 — 65, 78, 87, 158 — 159, 178.

[45] Мережковский Д. С. Собр. соч. в 4-х т. Т. 3. М., 1990, стр. 530.

[46] «Узкая походная кровать неуютно поставлена рядом со стеклянным книжным шкапом; кожаный матрац набит сеном; к такому спартанскому ложу приучила его бабушка» — это говорится о Николае I (Мережковский Д. С. Собр. соч. в 4-х т., т. 4, стр. 26).

[47] Мережковский Д. С. Собр. соч. в 4-х т., т. 3, стр. 159.

[48] Там же, стр. 384.

[49] Там же, стр. 518.

[50] Там же, стр. 530.

[51] Там же, стр. 531, 532.

[52] Там же, стр. 533.

[53] Мандельштам Н. Я. Вторая книга, стр. 214.

[54] Лекманов О. А. Осип Мандельштам. Жизнь поэта. М., 2009, стр. 139.

[55] Мережковский Д. С. Собр. соч. в 4-х т., т. 3, стр. 134.

[56] Мандельштам Осип.Сочинения, т. 1, стр. 460 (комм. П. М. Нер­­лера); Мандельштам Осип. Полн. собр. соч. и писем, т. 1, стр. 533 (комм. А. Г. Ме­ца).

[57] Лекманов О. А. Книга об акмеизме и другие работы, стр. 499.

[58] В этом отношении интересен очерк Михаила Булгакова «Часы жизни и смерти», написанный и опубликованный в те же дни, — в нем нет этой обязательной, казалось бы, темы ленинского бессмертия, зато в самом конце неожиданно возникает аналогия Ленин — Христос: «К этому гробу будут ходить четыре дня по лютому морозу в Москве, а потом в течение веков по дальним караванным дорогам желтых пустынь земного шара, там, где некогда, еще при рождении человечества, над его колыбелью ходила бессменная звезда».

В и к т о р  П е л е в и н. T . М., «Эксмо», 2009, 384 стр.

Новый роман Виктора Пелевина, по уже сложившейся традиции, вызывает самые различные отклики. Кто-то не видит в нем вообще никакой эстетической ценности; кто-то радуется, что он лучше предыдущей книги; кто-то жалеет, что роман «T» по художественному уровню все же недотягивает до ранних вещей Пелевина вроде «Жизни насекомых» и «Чапаева и Пустоты», тогда как рассуждениями о природе абсолюта перегружен сверх всякой меры. Однако есть и такая категория читателей, для которых по-настоящему захватывающим этот роман делает именно философская интрига. На этот раз Пелевин обходится без трактатов-приложений, как в «Священной книге оборотня». Мысль движется вместе с героем, живет в диалогах, но нигде не застывает окончательно, как это порой случается с философскими суждениями в учебниках.

Главного героя романа зовут граф Т., он непротивленец, отлучен от церкви и пробирается в Оптину пустынь. Власти, однако, почему-то намерены ему помешать и посылают наперехват агентов Охранки.

Потерявший память из-за того, что ему в чай подсыпали специальный препарат, граф Т. толком не знает ни кто он такой, ни что такое Оптина пустынь. Различия между возможными версиями по последнему пункту более чем серьезны: это может быть и монастырь с реальными старцами-схимонахами, и обозначение предельного мистического рубежа, вершины духовного восхождения в исихазме.

Трудно не заметить, что в романе воспроизводится ситуация человека, вставшего на путь духовного самосовершенствования и именно потому не знающего, кто он и куда идет. Естественным образом включается в нее и читатель, который только взялся за чтение книги и еще не знает «всего» о герое, с которым уже отождествил себя.

Вскоре граф Т. узнает, что его ситуация куда хуже, чем могло показаться на первый взгляд. Оказывается, что окружающий его мир — обман, более того, второсортное литературное произведение, которое клепает группа российских литработников начала XXI века. Выходит, что и его самого нет вовсе.

Кроме Т. в романе есть еще три героя, знающих, что мир графа Т. — художественный вымысел. Это — бригадир литработников Ариэль Эдмундович Брахман, знакомый Т. философ Владимир Соловьев и говорящая лошадь, по-видимому — один из соавторов Брахмана Дмитрий Бершадский.

Наделяя главного героя знанием его истинной, то есть литературной, природы, Пелевин, казалось бы, и читателю сообщает о недостоверности того, что тот видит. Однако, разделив внутренний мир своего произведения на «плохую литературу», в которой живет граф Т., и «истинный мир» Брахмана, писатель в конечном счете лишь усиливает эффект правдоподобия.

Такого у Пелевина еще не было. В «Generation „П”» и «Ампир V» свободу теряли «реальные люди». Стремясь к власти и богатству, они становились временной ипостасью некоего языческого божества, князя мира, чья абсолютная власть ограничена лишь удавкой или жертвенным ножом служителей соответствующего культа. Однако предложенная Пелевиным в этих текстах модель мира такова, что у этих персонажей была возможность выбрать что-то другое. У графа Т. всё иначе:

с самого начала под сомнение ставится не то что его свобода, а сам факт его суще­ствования. Выражаясь словами Декарта, Т. убежден: «...не всеблагой Бог, являющийся верховным источником истины, но какой-нибудь злой гений, настолько же обманчивый и хитрый, насколько могущественный, употребил все свое искусство для того, чтобы меня обмануть» [1] . Именно за такого «гения» и выдает себя Ариэль Эдмундович Брахман, постоянно вступающий с графом в контакт и пытающийся убедить его в своей безграничной власти над ним.

Впрочем, в ходе сеансов связи Ариэль Эдмундович о многом проговаривается. Во-первых, он не единственный автор романа, а скорее редактор. Всего их пятеро, и есть среди них один «метафизик абсолюта», который считает главным автором себя и даже конфликтует с Брахманом. Во-вторых, граф Т., возможно, все-таки реален и является душой покойного писателя Льва Николаевича Толстого, которую Ариэль Эдмундович подчинил себе при помощи каббалистической процедуры. Причем как она работает, Брахман и сам до конца не понимает.

Воздействие, которое Брахман и его соавторы оказывают на графа, иллюстрируется в романе при помощи развернутой аналогии — неоязыческих откровений княгини Таракановой. По ее словам, не только граф Т., но и любой другой человек не обладает сколько-нибудь реально целостным «я» и свободной волей, поскольку его непрерывно создают разные боги, время от времени сменяющие друг друга: «Вот представьте себе — некий человек зашел в церковь, отстоял службу и испытал религиозное умиление. Дал себе слово всегда быть кротким и прощать обидчиков… А потом отправился гулять по бульвару и наткнулся на компанию бездельников.