А вот что я после трех месяцев каникул вошел в конце августа в квартиру и посередине комнаты лежала желтая, тонкого аромата, с подсохшим уже, уходящим в пол стеблем, идеально спелая дыня “колхозница”, — правда восхитительная. И само собой, бесспорная.

Ну, могла лежать — какая разница?

У реальности, которая узурпировала звание невыдуманной, эта правда вызывает отторжение, холодное безразличие, смех. Но подлинная жизнь, со всеми ее перипетиями, изломами, катастрофами, — она.

Жанр написанного на этих страницах — вещица . Через “е” и через “ять”. Пустяк, вещдок, регистрирующий отзвуки вещего. Все три части: история о дедушках, реках, девочках, насекомых, раешная пьеса и заключительное эссе — суть одно. Все три можно просто читать подряд. Все три можно разыгрывать на сцене как единое действо. Все три одинаково существенны и эмоциональны, рассудительны и иллюстративны: собственно мемуар, театральная полупритча и, так сказать, минус-биография. Авта, Био, Граф и Фия — тоже бездействующие, действующие и сильнодействующие лица, только не драмы, а балета. Как и сами Мемуар, Травма и Автобиограффия.

Я упустил свою биографию. Мемуар задушил ее, после чего вампир власти выпил из мемуара кровь. Кровь моей биографии — мою кровь.

Я упустил ее — и как бы я хотел, чтобы это воистину так и было! Чтобы я прожил жизнь, не удостоившись биографии. Жалкой, общепринятой, неподвижной, мертвой.

Цветкова Анна Николаевна родилась в 1983 году. Окончила Центральную музыкальную школу при консерватории и факультет журналистики МГУ (кафедра литературно-художественной критики). Публиковалась в альманахах “Илья”, “Ступени”, журналах “Рец”, “Новый берег” и “Новый мир” (2006, № 2). Участник Форума молодых писателей в Липках. Стихи Анны Цветковой входили в шорт-лист премии “Дебют” в номинации поэзия (2004). Живет в поселке Луговая Московской области.

В подборке сохранена авторская пунктуация.

*     *

 *

Только время одно различит

И повесит на двери щит.

Скажет — вот человек. И он, наконец, молчит.

Сунет руку под ребра — нет, ничего не стучит.

Скажет — все, побежден. А он —

Человек — превращенный в осину клен —

Думает про себя — вот уже март, апрель,

Скоро флот, севший зимой на мель,

Двинется. Скоро вены распухнут так,

Что манжеты станут узки, а на руках —

Липкий пот, который не смыть никак.

Не на что примерять печаль. Некуда класть вину.

Ветер виден водой — гонит волной волну.

Нет — думает человек — больше я не уйду.

Нет мне ног уходить. Нет мне любви любить.

Месяцы кругом — счастьем наполнен дом.

С той стороны очень хотелось жить.

С этой — хочется быть стеклом.

*     *

 *

Тогда легла и стала, что засну потом.

Весь мир казался мало, грешно, сыто.

Ты знаешь, после нас здесь будет дом

И лес с прожилками из малахита.

А может, нет. Я вру. Два куба тишины.

Громоздкий дуб. Ларёк с мерцанием у входа.

И мы — наверно всё же будем мы.

И эта — как её — природа.

Крахмала развели. Посыпали песком.

Скажи уснувшим, что покой теперь повсюду.

В дверь постучи и разбуди звонком

Мобильного. Пусть это будет чудо.

А дальше жизнь как жизнь. Цветы вполне цветы.

Сплошные небеса, которые над нами.

То снег, то дождик временами,

То вымокшие из земли кусты.

*     *

 *

что есть — то ощущение тепла,

неубранного света со стола,

невымытой посуды, старых кед,

запачканных землей, того, что нет,

но было. ветви сторожат

промокший воздух, и ногой прижат

какой-то стебель. рядом мир другой,

с древесным запахом, полусырой, нагой.

обратный счет от плода к черенку,

от ветра к иве, от нее к нему.

так светел срез на дереве, когда

из ничего встает кругом вода.

так плотно слово, поросль ясна,

и кровоточит небо, как десна,

когда там произносят воробьем

причину, по которой мы живем.

*     *

 *

проще простого. земля, вода, небеса шириной в окно.

разумеется, облака. беспричинная тоска по себе самому.

граффити на стене повторяют упрямо одно

и то же слово. уличный фонарь напоминает луну.

не поверишь никак — неужели всё действительно есть как есть?

ветер, продолжая божий замысел, расчёсывает листву.

жизнь и смерть — горькая, словно водка, смесь

тихо капает с этой стороны на ту.

всё по правде. обещанные рай и ад, тридцать второе число.

закрывая глаза, теребишь пальцами скатерть сам не свой.

темнота увеличивает пространство тебе назло —

ни огня, ни ангела под рукой.

*     *

 *

зайти с той стороны, где тень и сырость —

в ведре воды полнеба отразилось —

и ясно видеть каждый темный лист,

где твердый ствол и ветви поднялись.

есть вечное добро — земля и влага,

клеенка на столе, стакан, бумага,

тропинка, заводящая туда,

где тихий сад и время не беда.

сырая черепица, старый дом,

веревка к ветке плотным узелком,

и лебеды зеленой по колено,

пока что жизнь вполне обыкновенна.

лечь не раздевшись, глядя в потолок

узнать, что смертен и совсем не бог,

пока в окне все яблони и сливы

шумят о том, что бесконечно живы.

*     *

 *

стелют сухую газету. раскладывают хлеб, вино.

все скамейки заняты, поэтому пусть будет вот здесь.

это по крайней мере лучше, чем в кафе или кино.

согласись, счастье хмельная смесь.

но — это по крайней мере лучше.

биться то так, то так,

убеждая друг друга в боге, боли, в тугом кольце

кольцевой метро, называясь по именам,

чтобы встретиться в центре зала или его конце.

голуби ходят с миром. склёвывают с руки.

медленно отмираешь от вереницы дней.

ветром заламывает газетные уголки

жизни. мелкий петит на ней.

так не бывает. не бывает. закрываешь глаза рукой

на минуту-другую. слышатся воробьи.

знаешь, всё, что произошло с тобой,

было проявлением чужой любви.

*     *

 *

всё равно будет то же небо, те же листья, тот же срез

пространства, который жизнь. разворачиваясь кольцевой

метро, время не трогает расположенья мест

и на скором поезде увозит тебя домой.

не вспомнить сразу — сколько было зим и лет.

человек — земная тварь, одна из многих других.

если предположить, что бога нет,

кто же тогда наполняет дождями лужи, отражаясь в них.

есть ли смысл в разлуке и возвращенье назад?