— Я пить хочу. Дайте мнѣ, пожалуйста, воды.
— Испей, испей, жалостливый, отъ слезъ, что отъ поту, жажда пронимаетъ. И откуда ты такой — жалостливый? Родители у васъ есть?
— У меня никого здѣсь нѣтъ…. Я одинъ, мнѣ скучно…. У меня былъ братъ, я любилъ его крѣпко, больше самого себя любилъ, но онъ умеръ, и я теперь одинъ живу въ гимназіи…. Я вчера видѣлъ на улицѣ ее. Она такъ похожа на брата Васю….
Онъ остановился. Дѣвочка принесла и держала около него деревянный ковшъ съ водою. Онъ выпилъ жадно всю воду изъ ковша.
— Еще принести? серьезно смотря на него, спросила дѣвочка.
Онъ не отвѣчалъ, а пристально смотрѣлъ на нее.
Дѣвочка была, дѣйствительно, сильно похожа на покойнаго Васю. Такіе, же большіе голубые глаза, только не такъ сильно выдались впередъ и болѣе густаго, темносиняго цвѣта, такой же большой, высокій лобъ, такіе же мягкіе, свѣтлые волосы и длинныя, темныя рѣсницы; но кожа на лицѣ не такъ сильно бѣла и прозрачна, въ лицѣ болѣе беззаботности, веселости, здоровья, и, когда она улыбалась, она мало походила на Васю; но когда она смотрѣла серьезно, причемъ глаза ея подавались впередъ, она была поразительно похожа на поздоровѣвшаго Васю.
— Позвольте мнѣ быть братомъ ей! Будьте моей матерью! горячо вырвались у него слова, когда дѣвочка, не получая отъ него отвѣта на свой вопросъ, повернулась и пошла отъ него. — Я буду любить васъ, буду учить ее, мнѣ ничего не нужно, я буду сытымъ приходить въ вамъ! Онъ всталъ и хотѣлъ броситься къ ногамъ торговки.
— И что это тебѣ вздумалось, жалостливый? ласково усаживая Могутова на скамью, говорила торговка. Гдѣ таки тебѣ любить насъ, да еще и сыномъ моимъ быть? Ишь мы какія барыни! Въ шелкахъ да въ бархатахъ! А вы — баринъ, бѣленькій, чистенькій.
Дѣвочка поставила на столъ чашку съ раками и положила краюху чернаго хлѣба.
— Покушай лучше, жалостливый мой, рачковъ, выдвинувъ изъ стола ящикъ и доставая оттуда солонку и ножикъ, продолжала говорить торговка. — Мои рачки всегда на отличку! Пропорцію соли знаю для каждаго рака, а въ соли-то вся отличка и есть. Ну, и варить тоже, по раку глядя, нужно. Попробуй, жалостливый, рачковъ.
Онъ взялъ рака и началъ медленно чистить его, а торговка отрѣзала кусовъ хлѣба и положила около него. Дѣвочка принесла чашку горячаго картофеля.
— Сядь, Аленушка, около барина. Вишь онъ — чудной да жалостливый какой! За тебя, дурочку, плакалъ, жалѣючи тебя, у меня, бабы, руки цѣловалъ? Ты на братца, покойничка, ихняго похожа; ну и пущай, жалостливый баринъ, на тебя посмотритъ, братца любимаго вспомянетъ.
Дѣвочка сѣла на лавку рядомъ съ нимъ и посматривала на него.
— Будешь, Леля, моей сестрой? Я буду любить тебя крѣпко, крѣпко! Буду учить тебя!
Рука его перестала чистить рака, а глаза съ любовью и мольбою смотрѣли на дѣвочку.
— Буду, отвѣтила дѣвочка.
Онъ обхватилъ ее руками, прижалъ къ себѣ и цѣловалъ въ лобъ, глаза, носъ, по всему лицу.
— Господи, Іисусе Христе, Сыне Божій! Защити, помилуй и сохрани насъ Твоею благодатью! крестясь, говорила торговка и крестила его и Лелю.
Съ этого дня онъ чуть не цѣлые дни проводилъ въ домикѣ торговки. Торговка, обыкновенно, вставала въ четвертомъ часу утра, варила въ двухъ большихъ чугунахъ раки и картофель, потомъ укутывала чугуны ватнымъ старьемъ, ставила ихъ на двухколесную телѣжку, увозила ее на базаръ и торговала «варевомъ»; въ десять часовъ, возвратясь домой, она баловалась чайкомъ и въ то же время варила свѣжіе раки и картофель, потомъ опять отправлялась торговать до двухъ часовъ; въ третьемъ часу обѣдала, засыпала на часокъ, потомъ опять варила раки и картофель, опять отправлялась торговать и возвращалась домой часовъ въ девять, ужинала и, усталая отъ работы, жары, пыли, суеты и крику, ложилась спать, послѣ счета мѣдяковъ, короткой молитвы и болтовни съ дочерью. Она была вдова, очень недурна и не стара, имѣла собственный домикъ съ садикомъ и огородомъ и сильно любила свою единственную дочь, которая была прижита ею не съ покойнымъ мужемъ солдатомъ, а съ приглянувшимся ей, когда она была еще дѣвкою, красивымъ, молодымъ и доброй души офицеромъ. Онъ-то и выдалъ ее замужъ за солдата, и купилъ ей домикъ съ садомъ и огородомъ, и погибъ, вмѣстѣ съ солдатомъ, мужемъ торговки, въ крымскую войну. Много было торговкѣ хлопотъ съ маленькой Лелей, часто болѣло у ней сердце, когда, суетясь и крича на базарѣ, она вспоминала о любимой дочери, запертой одной-одинешенькой въ домикѣ, гдѣ только Жучка, большая злая собака, караулила и домъ, и дитя. Дѣвочка росла, заботы о ея одиночествѣ рѣже тревожили мать; но и теперь, когда дѣвочкѣ минуло двѣнадцать лѣтъ, могда разсказывали торговки городскія происшествія, — у матери поднималась тревога за дочь. У ней не было охоты къ новому вступленію въ бракъ; но она подумывала о немъ, какъ о единственномъ исходѣ для охраненія дочери во время своего отсутствія. У ней даже былъ на примѣтѣ вдовецъ сапожникъ, у котораго тоже есть дочь и который, если будетъ обижать ея Лелю, будетъ видѣть отъ нея обиду своей, сапожничьей дочери. «Нежданный сынъ», какъ она называла Могутова, былъ кладомъ для нея. Онъ такой скромный, добрый, не только не мѣшаетъ Лелѣ помогать матери, но еще самъ помогаетъ ей, ловко ставитъ чугуны на телѣжку, носитъ воду изъ колодца, рубитъ дрова, полетъ огородъ, собираетъ и сушитъ вишни и чуть не моетъ съ Лелей бѣлье, — и торговка любитъ его, какъ сына, рада его ежедневному приходу, спокойна теперь за дочь, оставляя ее уже не одну, а съ такимъ жалостливымъ, и какимъ ни на есть, мужчиной. И не приходитъ ей на умъ мысль о сапожникѣ.
А Могутовъ? Онъ на седьмомъ небѣ, и небо это дѣлается все прекраснѣе и прекраснѣе, ослѣпляетъ его, онъ блаженствуетъ въ немъ. Его сестра оказалась умненькой, доброй, способной, смѣлой, любопытной, какъ ни одна дѣвочка въ мірѣ, какимъ не могъ быть самъ Вася, такъ какъ онъ былъ больной мальчикъ, а она здоровенькая, хорошенькая, улыбающаяся…. Онъ весь поглощенъ Лелей, онъ сдѣлаетъ изъ нея…. Онъ не знаетъ въ мірѣ еще никого, съ кѣмъ можетъ сравниться въ будущемъ его Леля! Она будетъ выше, о, гораздо выше! всего, что доселѣ было на свѣтѣ во образѣ человѣка…. Его не смущаетъ мысль, что скоро конецъ каникулъ. Онъ знаетъ, что съ пятаго класса гимназистамъ разрѣшается имѣть уроки въ домахъ, онъ скажетъ, что у него есть урокъ, его будутъ отпускать каждый день на два часа и…. Этого времени вполнѣ довольно, чтобы превратить Лелю въ чудо на весь міръ!.. «Надежда дѣлаетъ раба царемъ, послѣдняго жъ равняетъ съ Богомъ», сказалъ Шекспиръ. А въ союзѣ съ юношей! «Надежда юношей питаетъ!» Этого мало…. Шекспиръ! Отъ чего ты не повѣдалъ намъ объ этомъ?
II.
Утро воскреснаго дня. Гимназисты-пансіонеры стоятъ по росту въ рядъ въ рекреаціонной залѣ и по ней порывисто ходитъ высокій, худой, во фракѣ и съ книгою въ рукахъ директоръ гимназіи и объясняетъ, по заведенному имъ обычаю, евангеліе, которое будетъ читаться къ обѣднѣ.
Директоръ сперва, какъ бы весь погруженный въ текстъ евангелія, прочелъ его мелодично, слащаво, потомъ дѣлаетъ въ нему комментаріи и объясненія, причемъ онъ еще болѣе ускоряетъ шаги, голосъ его переходить въ крикливый, изо-рта брызжутъ слюнные фонтаны.
— Не десять-ли очищешеся, а девять гдѣ? Какъ не пришли они воздать хвалу Богу? Только одинъ иноплеменникъ пришелъ! Я васъ спрашиваю, гдѣ же девять? гдѣ же остальные девять? и директоръ подбѣгаетъ къ одному изъ гимназистовъ, хватаетъ его за пуговицу сюртука и еще визгливѣе спрашиваетъ: гдѣ же девять? Я тебя, Ярмаркинъ, спрашиваю: какъ они осмѣлились не пасть ницъ передъ Христомъ?
Къ это время въ залу вошелъ въ полной генеральской формѣ, высокій, статный, пожилой мужчина. Онъ остановился при входѣ въ залу и, скрестивъ руки на груди и смотря внизъ, простоялъ неподвижно все время, пока директоръ не окончилъ объясненія евангелія.
— Какъ они не пали, не только не оросили Его ногъ слезами, но не сказали Христу даже спасибо, даже совсѣмъ не пришли во Христу! О, какъ окаменѣли въ нихъ души! Какое черствое, неблагодарное сердце у нихъ! Какъ черства, грязна, отвратительна, какъ та зараза, отъ которой ихъ исцѣлилъ Христосъ, была ихъ совѣсть, если они не обратили вниманія на Его святое лице, не пришли пасть къ Его ногамъ!.. Дѣти мои! старайтесь, просите Бога, чтобы ваши души не сдѣлались такими черствыми, грубыми, какъ у этихъ неблагодарныхъ девяти, исцѣленныхъ Христомъ. Старайтесь помнить добро, которое дѣлаютъ для васъ ваши наставники, ваши учители, ваше начальство. Благодарите, благодарите крѣпко ихъ! Какъ Христу пріятно было видѣть даже иноплеменника, возвратившагося жъ нему съ благодарностью; такъ и вашимъ начальникамъ пріятно видѣть мягкость вашихъ душъ, полныхъ благодарности къ нимъ, услужливыхъ для нихъ, а не черствыхъ, грубыхъ, неблагодарныхъ, какъ эти девять прокаженныхъ, очищенныхъ Христомъ.
