«Гордѣй Могутовъ».
VI.
Къ концу мая мѣсяца городъ покинули всѣ, кто только имѣлъ возможность провести лѣто въ деревнѣ или на водахъ. Губернаторъ, вмѣстѣ съ Кожуховымъ, уѣхалъ въ Петербургъ, чтобы лично представить на разсмотрѣніе, кому слѣдуетъ, проектъ «о реорганизаціи губернской власти», и, вскорѣ послѣ ихъ отъѣзда, по городу прошелъ слухъ, что будто бы губернаторъ и Кожуховъ получили ордена и четырехмѣсячный отпускъ, съ сохраненіемъ жалованья, для поѣздки за границу на воды, вслѣдствіе ихъ разстроеннаго здоровья; потомъ прошелъ слухъ изъ-за границы, что губернаторъ и Кожуховъ проживутъ въ Петербургѣ до декабря, такъ какъ имъ, будто бы, поручили руководить преніями чуть не самого государственнаго совѣта… Полная и обрюзглая губернаторша и губернская предводительша, сильно пикировавшія между собою изъ-за предсѣдательства въ дамскомъ комитетѣ «утоли печали въ голодной губерніи», послѣ отъѣзда губернатора примирились и обѣ уѣхали вмѣстѣ въ Крымъ… Ирина Андреевна поручила сестрѣ завѣдываніе пансіономъ, а сама на три мѣсяца поѣхала сперва въ Петербургъ, а потомъ за границу для лучшаго ознакомленія съ организаціею пансіоновъ… Софья Михайловна, возвратясь изъ ревизіи имѣній, нашла мужа сильно измѣнившимся къ худшему и увезла его въ пригородное, имѣніе, воздухъ котораго, по ея словамъ, всегда дѣйствовалъ благотворно на Дмитрія Ивановича. Онъ ни слова не говорилъ ей о своемъ разговорѣ съ Кожуховымъ; онъ старался быть съ женой по-старому, какъ будто рѣшительно ничего не зналъ объ ея отношеніяхъ къ Кожухову; но, вслѣдствіе этого старанія, его внимательность и доброта къ женѣ удвоились и уже стали отзываться приторностью. Софья Михайловна скоро замѣтила эту приторность. старалась тоже быть какъ ни въ чемъ не бывало, и, вслѣдствіе этого старанія, ея веселость, суетливость, довольство удвоились и стали казаться ложными, искуственными, противными для ея мужа… И не дѣйствовалъ благотворно на Рымнина воздухъ пригородной деревни, и чаще и чаще онъ думалъ о необходимости умереть, и чаще и чаще образъ Кожухова носился предъ Софьей Михайловной; но Рымнинъ крѣпился, писалъ и ѣздилъ въ городъ по дѣламъ земства, а Софья Михайловна мечтала чаще, но тоже крѣпилась и занималась имѣніями, и ни разу не приходила ей мысль воспользоваться предложеніемъ мужа о разводѣ или о необходимости вызвать Кожухова.
Военные и Орѣцкій, вмѣстѣ съ ними, выступили куда-то, чуть не на конецъ губерніи, чтобы соединиться тамъ съ своими товарищами, квартировавшими гдѣ-то, тоже далеко, и производить вмѣстѣ маневры. Львовъ, послѣ гимназическихъ экзаменовъ, на которыхъ онъ былъ не добръ и не строгъ, а только справедливъ, что очень понравилось ученикамъ и начальству, — уѣхалъ проводить каникулы въ другую губернію, къ какимъ-то дальнимъ родственникамъ. Словомъ, городъ опустѣлъ и скучно стало въ немъ. Изъ нашихъ знакомыхъ только Переѣхавшій, Вороновъ да полицеймейстеръ оставались въ городѣ. Но изъ нихъ скучалъ и томился городскою жизнью только одинъ Вороновъ. Полицеймейстеру было некогда скучать: дѣла полицейскія не уменьшились, а увеличились къ лѣту, такъ какъ толпа голодныхъ дѣтей и взрослыхъ нахлынула въ городъ и увеличивала число дѣлъ въ полиціи; кромѣ того усиленная дѣятельность по организаціи подгородняго имѣнія отнимала у него много времени. Переѣхавшій тоже не скучалъ. Онъ усиленно спалъ, усиленно игралъ на віолончели, часто ходилъ на охоту — и его здоровье начало поправляться; онъ замѣтилъ это, радовался этому и, на радостяхъ, еще болѣе спалъ, игралъ и гулялъ.
VII.
А Катерина Дмитріевна поручила уже извѣстному намъ Ивану отнести, послѣ ея отъѣзда изъ города, Могутову томы сочиненій Шекспира и слѣдующее письмо къ нему:
«Милостивый Государь
„Гордѣй Петровичъ!
„Вы были такъ добры, что подарили мнѣ сочиненія Шекспира. Я очень и очень благодарна вамъ за этотъ подарокъ, но вы позволите мнѣ возвратить вамъ первый тонъ, на которомъ надпись вашего друга, и прибавить къ нему остальные томы изъ моей библіотеки. Ваши три тома я оставляю на память о васъ, какъ вашъ подарокъ, которымъ я сильно дорожу.
«Не правда ли, вы считаете меня очень глупой? Я васъ видѣла всего одинъ разъ, — нѣтъ, два раза: другой разъ въ земскомъ собраніи, — не сказала съ вами ни одного слова — и пишу къ вамъ письмо, говорю въ немъ о глубокомъ уваженіи къ вамъ и что память о васъ мнѣ очень дорога! Но что бы вы подумали, еслибъ узнали, что я распрашивала многихъ о васъ, старалась узнать о васъ все, что только можно, думала о васъ долго, много и часто и, узнавъ, что вамъ нравится Порція, захотѣла быть похожей на нее: я поранила сама себя, весело смѣялась при этомъ и, позабывъ, что кровь струей бѣжала изъ моей раны, продолжала читать Шекспира и выпачкала книгу своею кровью?… Но и это еще не все: я сама увѣдомляю васъ обо всемъ этомъ… Не правда ли, вы должны считать меня очень и очень глупой дѣвчонкой?
„Но что бы вы ни думали обо мнѣ, я буду просить васъ, Гордѣй Петровичъ, объ одномъ: познакомьтесь со мной, когда я пріѣду въ городъ изъ деревни, куда я уѣзжаю завтра, чтобы, по примѣру Эсфири изъ „Феликсъ Гольта“ (она вамъ тоже нравится), учить крестьянскихъ дѣтишекъ грамотѣ… Вы не похожи на всѣхъ моихъ знакомыхъ, — вы лучше всѣхъ ихъ. Мнѣ тоже хочется быть не дурной, но я не знаю, что нужно дѣлать для этого. Я нѣсколько разъ собиралась быть у васъ и не была только потому, что боялась показаться смѣшной предъ вами, — боялась, что не съумѣю начать говорить съ вами…
„Простите глупую дѣвчонку, что безпокоитъ васъ своими письмами, и не откажите ей въ ея искреней просьбѣ, если вы будете тогда въ городѣ.
«Уважающая васъ К. Рымнина».
Поселившись въ небольшой помѣщичьей усадьбѣ, расположенной почти у самаго края небольшой крестьянской деревни, Катеринѣ Дмитріевнѣ если и не было особенно весело, то и не было особенно скучно. Она любила лѣтомъ деревню, она почти каждый годъ проводила весну или лѣто не въ городѣ, а въ пригородномъ имѣніи; она поселилась теперь въ деревнѣ не для того, чтобъ отдыхать, а съ цѣлью практиковать въ педагогіи, приготовлять себя къ дѣлу жизни, къ роли матери семьи, для которой почти исключительно предназначила судьба женщину, какъ увѣрялъ ее отецъ, какъ подсказывала ей, хотя и неопредѣленно, жизнь людей, съ которыми она была знакома… И ее не тянуло теперь въ безцѣльному гулянью по полямъ, лѣсамъ, холмамъ, обрывамъ, къ рѣкѣ, крестьянскимъ хатамъ, какъ тянетъ ко всему этому горожанина и горожанку, первый разъ попавшихъ въ деревню. Она нарочно не привезла съ собою фортепіано, нотъ, литературныхъ книгъ, желая посвятить все свое время, отдать рѣшительно всю себя, всю силу своего ума и терпѣнія — дѣлу обученія крестьянскихъ ребятишекъ грамотѣ. Но лѣтомъ крестьянскимъ дѣтямъ не до науки: у нихъ нѣтъ лѣтомъ времени учиться чему другому, кромѣ какъ страдному труду, — и Катеринѣ Дмитріевнѣ пришлось учить грамотѣ только двухъ дѣвочекъ, дочерей скотницы усадьбы. Но и у этихъ ученицъ было много дѣла; ихъ не посылали на работу въ поле только потому, что для нихъ было много работы въ усадьбѣ, на дому: онѣ мыли горшки для молока, вѣшали ихъ провѣтриваться на колья изгороди, сбивали масло, мяли сыръ, помогали убирать коровъ, кормить телятъ, убирать удой, держать въ чистотѣ погребъ съ молочными продуктами, — и Катеринѣ Дмитріевнѣ только часъ-другой въ сутки, да и то урывками, удавалось учить дѣвочекъ. Какъ же ухитрялась она проводить время въ деревенской глуши, безъ фортепіано и безъ чтенія интересныхъ романовъ и повѣстей, чтобы не особенно скучать? Вѣроятно, вблизи усадьбы нашлись сосѣди-помѣщики, съ которыми она, конечно, познакомилась, у которыхъ она, случайно, встрѣтилась съ молодымъ помѣщикомъ и у ней завязался романъ съ нимъ? — Увы, ничего подобнаго, какъ нарочно, не случилось съ Катериной Дмитріевной. Чтобы не скучать, у ней прежде всего явилось желаніе помогать въ работѣ скотницѣ и ея дѣтямъ, ускорить своею помощью ихъ работу и тѣмъ дать болѣе свободнаго времени дѣвочкамъ для ученія грамотѣ,- и Катерина Дмитріевна скоро и незамѣтно втягивается въ работу скотницы и ея дѣтей, ей начинаетъ нравиться ихъ трудъ, она — «съ пѣснею трудъ человѣка спорится» — съ наслажденіемъ поетъ сама и подтягиваетъ скотницѣ и дѣвочкамъ во время совмѣстной работы съ ними… Трудъ и пѣсня скоро сближаютъ людей, и Катерина Дмитріевна скоро и незамѣтно дружится со скотницей и ея дѣвочками, она слушаетъ ихъ довѣрчивую болтовню и сама откровенно говоритъ съ ними. Жизнь и интересы скотницы становятся не чужими для нея: она начинаетъ знать, когда будетъ телиться корова Машка, когда отнимутъ отъ соски бычка у коровы Бурки, отчего потрескалось вымя у Сивой и ее неспокойно доить. Она присутствуетъ и помогаетъ при родахъ коровъ, при ихъ нехитромъ лѣченіи, участвуетъ въ дойкѣ коровъ, въ уходѣ за телятами, въ обработкѣ и сохраненія молочныхъ скоповъ, въ приготовленіи простыхъ крестьянскихъ кушаньевъ, въ изготовленіи квасу изъ сока березъ и клена… Скотница-крестьянка — изъ деревни, ея родственники — въ деревнѣ, деревня — вблизи усадьбы, родственники и ихъ дѣти часто забѣгаютъ перемолвиться словомъ другимъ къ скотницѣ, «позычить» отъ нея того-другаго, да и скотницѣ часто бываетъ нужно посовѣтоваться съ деревенскими бабами о многомъ, относящемся до коровъ, — и Катерина Дмитріевна, ставъ уже близкой и не чужой для скотницы и ея семьи, скоро и незамѣтно становится не чужой и для деревенскихъ родственниковъ скотницы, а потомъ и для обитателей цѣлой деревни: она часто бываетъ въ деревнѣ, ей почти всѣ знакомы, она — добрая, ласкова, она пишетъ для безграмотныхъ обитателей, деревни письма, читаетъ имъ письма, ласкаетъ ихъ ребятъ, — и ей довѣряютъ, ее любятъ, съ нею дѣлятся радостью и горемъ, ее просятъ участвовать въ деревенскихъ весельяхъ, на свадьбахъ, крестинахъ, хороводахъ въ праздничные вечера… И не особенно скучно идетъ время у Катерины Дмитріевны: она не только наблюдаетъ, но и участвуетъ въ жизни сотенъ людей, — въ жизни бѣдной, мелкой, жалкой, но, какъ жизнь людей, она тянетъ ее къ себѣ,- вѣдь она тоже сама человѣкъ. И она теперь хорошо знаетъ, какъ тяжела крестьянская жизнь, какъ много въ ней непосильнаго, тяжелаго труда, какъ мало въ ней радостей, какъ много въ ней нужды, лишеній, горя и слезъ. Она знаетъ теперь, что жизнь крестьянки еще тяжелѣе, что ругается часто надъ ней и во хмѣлю и безъ хмѣля крестьянинъ, что тяжела для нея и ласка крестьянина, нелегко носить ребенка подъ сердцемъ, нелегко рожать его, нелегко глядѣть, какъ безъисходная бѣдность губитъ дѣтей. И она сперва съ удивленіемъ, а потомъ съ невольнымъ благоговѣніемъ видитъ, что не ропщетъ на свою жизнь крестьянка, что не падаетъ духомъ она при этой подавляющей бѣдности, грубости и трудѣ, что сохраняетъ она при этомъ полный образъ и ясную душу человѣка, съ надеждою, вѣрою, любовью, прощеніемъ и самопожертвованіемъ. И она начинаетъ страстно любить этихъ бѣдныхъ женщинъ и ихъ дѣтей, ей сильно хочется облегчить ихъ горе, сдѣлать веселѣе ихъ радости, сдѣлать сноснѣе ихъ обыкновенную жизнь, — и она креститъ дѣтей у крестьянъ, она — дружкой на свадьбахъ, она читаетъ псалтырь по покойникахъ, она дискантомъ поетъ на клиросѣ за обѣдней вмѣстѣ со старымъ, слѣпымъ солдатомъ-теноромъ и пузатымъ дьячкомъ-басомъ….
