В поясе Байкало-Амурской магистрали — запасы коксующихся углей, железа, меди, свинца, молибдена, алюминиевого сырья, асбеста. Тайга подступает к железнодорожной колее, и разумная вырубка полезна для спелых и перестойных лесов с непроходимым буреломом.

Второй Транссиб, как единая сквозная магистраль, включает ранее построенные восточные и западные участки, которые теперь связала превышающая три тысячи километров колея БАМа.

На западе второй Транссиб ответвляется от первого в Тайшете. К этому железнодорожному узлу с юга Красноярского края приходит линия из Абакана. Взгляните на карту: Тайшет — это лишь немного восточнее границы, отделяющей край от соседней Иркутской области. Какая-нибудь сотня километров…

Бам достигает на востоке Комсомольска-на-Амуре, сокращая по сравнению с Транссибом примерно на тысячу километров расстояние до Советской Гавани, до Ванино. А из этих портов корабли идут на Сахалин, Камчатку, Чукотку, на трассу Северного морского пути, в просторы Мирового океана…

Я был на БАМе перед укладкой «золотого звена». Проехал от Северобайкальска по западному участку. И на станции Кунерма с волнением провожал пассажирский поезд, уходящий в Красноярск. Обычный поезд с точным расписанием по московскому времени.

БАМ — в работе.

Предстоит тонкую ниточку стального пути превратить р первоклассную электрифицированную артерию с высоким уровнем автоматизации, достроить города и поселки, возвести депо. А главное — создавать, развивать мощные ТПК для использования природных богатств, которые сделала доступными новая магистраль.

Первый из них, Южно-Якутский, круто повернул жизнь отдаленного уголка республики, не знавшей железных дорог. Малый БАМ, ответвление от главного, пришел к месторождениям угля и железа. Возникли угольный разрез большой мощности, обогатительная фабрика, теплоцентраль, город Нерюнгри. Комплекс экспортирует часть коксующегося угля в Японию. В перспективе — развитие металлургии.

Другая, северная ветвь Малого БАМа, дает начало Амуро-Якутской магистрали. Она уже строится. Новый путь протяженностью 830 километров пройдет через Беркакит и Томмот к Якутску по территории, щедро наделенной богатствами недр, даст новый выход на Лену, близкий к ее низовьям, к арктическому порту Тикси.

Мне кажется, что роль рек в освоении северных окраин Сибири еще не оценена полной мерой. Реки и полярные моря исторически работали и продолжают работать друг на друга.

Новый тип судов класса «река — море» появился на реконструированной Большой Волге. Он дал ей прямые рейсы в Скандинавию, в порты Средиземного моря, к берегам Африки.

Но гораздо раньше, чем суда нового класса, появились у нас капитаны «река — море». Веря в будущее, они на обычных пароходах отваживались уходить в ледовые моря.

На Енисее среди таких капитанов первенствовал Константин Александрович Мецайк.

В Пясинском походе я лучше узнал его. Расспрашивал тех, кто с ним долго работал. Наше знакомство стало более тесным. Я навещал капитана каждый свой приезд в Красноярск. Рассказы заполнили толстую тетрадь, куда были вклеены и разные беглые записи.

Последний раз застал Константина Александровича за сборами. На рассвете он, тогда уже капитан-наставник, уходил в плавание. В небольшом чемодане, аккуратно застеленном газетами, лежали мореходные таблицы, шерстяные носки, меховая шапка и несколько жестяных коробочек с любительским чаем.

Константин Александрович отправлялся на Север. Это была его шестьдесят третья навигация.

Почему я решил вернуться к судьбе этого человека? Уже сама профессия, казалось бы, отсекала его от исследователей и открывателей, оставивших свои имена в истории Севера: речной капитан. «Отдать швартовы!», «Полный вперед!», от пристани до пристани, там погрузка, тут выгрузка…

Я возвращаюсь к судьбе капитана потому, что она — как бы зеркало знаменательных перемен, превративших Енисей в брата океана.

Странно звучащую фамилию Константин Александрович унаследовал от далеких предков-венгров. Красноярцы украинизировали се, переделав в Мецайко. Был на Енисее другой известный капитан, Очеретько, по прозвищу «Кажу». Вот и получилось: Мецайко и Очеретько.

Из шестидесяти трех навигаций Константина Александровича полсотни пришлись на Енисее. Сибирский богатырь формировал его биографию. Можно, конечно, сказать, что капитан стал живой историей реки. Но так говорят и о свидетелях событий. Мецайк же относился к действующим лицам, притом к главным.

На полсотню его енисейских навигаций выпали последние годы царизма, революция, гражданская война, колчаковщина, первые годы Советской власти, довоенные пятилетки, Великая Отечественная, полтора десятка послевоенных лет.

На них выпали также первые попытки регулярных плаваний через Карское море, закладка портов в северных енисейских плёсах, появление ледоколов, рождение Комсеверпути, реальная транспортная связка Енисея с рождающейся сквозной дорогой во льды — дело, которому капитан отдал годы жизни, — и многое другое, предопределившее особое значение великой реки в судьбах Севера.

Перебирая записи в своей тетради «К. А. Мецайк», я старался выявить то главное, что определило жизненную позицию этого резковатого, «неуютного» человека, лицо которого часто выражало сдерживаемое недовольство, а улыбка казалась усмешкой.

Думаю, что главным в его жизни всегда было дело, служба реке и морю, к которой подошло бы почти забытое теперь слово «беспорочная». Беспорочная служба. Требовательность к себе и к другим. Порядочность. Сохранение чувства достоинства при любых обстоятельствах. Никогда не видел я в нем и тени угодничества, заискивания перед начальством.

Судьба далеко не всегда была к нему благосклонна.

Мецайк родился не в Сибири, но в северных краях, под Мурманском. Плавать на промысловом суденышке начал с девяти лет. Отец, потомственный моряк, ходил из гаваней Кольского полуострова на Новую Землю, бывал в портах Норвегии.

В двенадцать лет Костю определили юнгой на сторожевой крейсер «Вестник». Командир крейсера, называвший юнг за тонкие ребячьи голоса «чижами», считал, что из них без подзатыльника ничего путного не выйдет, для закалки заставлял спать вместо коек на бочках или прямо на палубе.

Потом Мецайк стал матросом второй статьи на «Андрее Первозванном», построенном для научных исследований под руководством знатока морей, профессора Книпо-ича. По совместительству смышленого матроса определили учеником к молодому ихтиологу Исаченко. Тот участвовал в студенческих выступлениях, однажды казаки исполосовали его нагайками. На корабле он слыл вольнодумцем. Матрос получал от него брошюрки, которые можно было читать ночами без свидетелей, а на день прятать понадежнее.

На «Андрее Первозванном» Мецайк ходил до тех пор, пока страшный ураган не выбросил судно на камни. Он успел к этому времени окончить курс мореходки и получил диплом штурмана малого каботажного плавания.

После аварии Мецайк вместе с частью команды «Андрея Первозванного» перешел на корабль «Св. мученик Фока».

Это был парусный барк со слабой машиной. Он ходил на промысел зверя в горле Белого моря, возил грузы в норвежский порт Вардё.

Во время стоянки в Архангельске Мецайк познакомился с молодым офицером, гидрографом Георгием Яковлевичем Седовым. Тот расспрашивал о льдах, ветрах, течениях, о работе научно-промысловой экспедиции. Видимо, Седов не был удовлетворен своей службой и искал какое-то большое интересное дело. Однако об экспедиции к Северному полюсу речь тогда как-то не заходила.

Седов понравился Мецайку. И если бы штурман оставался на «Св. мученике Фоке» до 1912 года, когда корабль был арендован для экспедиции Седова, он, возможно, тоже отправился бы к полюсу. Но к тому времени в жизни Мецайка произошли неожиданные — перемены.

Началось с того, что после удачной летней навигации он поехал в Петербург в училище, выпускающее штурманов дальнего плавания. Но тяжелая болезнь вынудила бросить учение. Оставшись «на мели», дал телеграмму в Архангельск. Ответ был неутешительным: «Фока» продан шкиперу Дикину, стоит пока на приколе, работы в порту нет.