Я спросил его о первых комсомольцах.

— Сначала было несколько ребят, не больше. Первое значительное дело — дорога. Времянку к зиме заменили настоящей узкоколейкой. А как повалил снег, началась пурга, вызвал меня Завенягин: «Поднимай комсомолию на расчистку пути, выручайте стройку». Снега намело такие, что пришлось кое-где пробивать тоннели. Да что там: пускали в ход и взрывчатку. А потом сопровождали поезда. Иной раз налетит ветер, паровоз буксует в свежем сугробе, опять берись за лопаты.

Перфилов окончил Военно-строительную академию. О нем говорили как об инженере знающем, ищущем, изобретательном. Высшая оценка в годы, когда Норильску трудно было рассчитывать на завоз издалека того, в чем нуждались его стройки.

— У нас нет выражения «не можем сделать», — без тени рисовки заметил Перфилов. — Как это «не можем»? Должны. От магистрали далеко, время военное. Надо делать — делаем.

И верно — в Норильске многое было своим, норильским, сработанным умелыми и находчивыми.

Вот заводская труба, которую тогда считали самой высокой в Азии, а, может, и в Европе. Сложили ее из трех миллионов кирпичей. Как же их привезли сюда?

Никак не привезли — сделали на месте. Так же, как и электровозы марки «ЭР-24». Научились делать ковши экскаваторов. Скреперные лебедки — их тогда выпускал в стране лишь один завод, — железнодорожные стрелки. Блоки из местного сырья для строительства домов. Сваи для фундамента. Запасные части к автомашинам до свечей зажигания включительно. Свою взрывчатку. Серную кислоту из газовых отходов. Декоративные вазы из цветного стекла.

Перфилов считал себя учеником Завенягина. Вспоминал, как тот частенько приходил на комсомольские собрания. Никогда не был на них чужим, несмотря на возраст и чин. Обладал поразительным тактом. Мог долго сидеть, внимательно слушать, выступал коротко и обычно тогда, когда его об этом просили.

Я все яснее осознавал, что без Завенягина нельзя представить себе последние предвоенные и первые военные годы комбината. Никогда не видел его, но сколько о нем наслушался!

Авраамий Павлович Завенягин в 1938 году сменил прилетавшего к нам на Пясинский караван начальника Но-рильскстроя Матвеева, человека в горном деле и металлургии разбиравшегося слабо.

Завенягин же был крупным металлургом, прошедшим школу строителя и хозяйственника у Серго Орджоникидзе. Начинал как партийный работник в Донбассе, потом окончил Горную академию. За его плечами была такая всемирно известия стройка, как Магнитка. Не он ее закладывал, но принял в самую тяжелую пору срывов и сбоев. Когда Завенягина назначили директором Магнитки, было ему 32 года. И в такие-то годы взвалить на свои плечи флагман черной металлургии страны!

Взвалил — и потянул, сдюжил. Легко и привычно писать — сумел, мол, подобрать кадры, заботился о людях. Как это ему удалось на Магнитке — рассказано другими.

В те годы говорили: сначала — домны, а домики — потом. Завенягин же, занимаясь домнами и прокатными станами Магнитки, не забывал не только о домиках, но и

о детских садах и даже о такой неслыханной на стройках роскоши, как Театр рабочей молодежи.

Этот же стиль он принес и в Норильск, куда его, тогда уже заместителя наркома тяжелой промышленности, направили вскоре после трагической гибели Серго Орджоникидзе. Он пробыл в Норильске три года. И какую же славную память оставил о себе и своих делах!

Завенягин видел далеко, мыслил широко. Первоначально Норильск планировался как небольшой поселок с меняющимся населением. Авраамий Павлович повернул круто: создадим большой благоустроенный город. Приказал составить проект именно такого города и начал его строить.

Комбинат нацеливали на получение полуфабриката, так называемого файнштейна. И здесь крутой поворот: будем выпускать готовый никель. Пароходам, идущим Северным морским путем, нужен уголь — будем наращивать его добычу, отправлять на Диксон. Часто повторял: «Смотрите вперед! И дальше!»

Интересовался, как ссыльным декабристам удавалось выращивать овощи в Туруханске. Там теплее, конечно, но почему бы не попробовать в Норильске? Ведь наука с тех пор продвинула земледелие на север.

Был смел в решениях. В одной из книг я прочитал одно из его любимых выражений:

— Трусость — родная сестра Паники. И у них одна дорога — Поражение.

Узнав побольше о Завенягине, о его стиле, о его даре большевика-организатора, я начал понимать, как непросто было Панюкову стать во главе стройки на место человека, у которого он работал заместителем и, вероятно, немало перенял. Методы, приемы перенять можно, характер, внутреннюю силу — едва ли…

Перед войной Норильск был только на подходах к выпуску никеля. Действовавший крупный никелевый комбинат находился в Мончегорске.

Это Кольский полуостров, Заполярье, правда, не такое жесткое, как таймырское: там все же дышит теплом Гольфстрима. Мончегорск построили возле месторождения медно-никелевых руд, у берега озера Большая Имандра.

Комбинат «Североникель» был пущен незадолго до войны. А граница — рядом. Для бомбардировщика меньше получаса полета.

В 1941 году Завенягин, вызванный в Москву и назначенный заместителем наркома внутренних дел, поехал в Мончегорск, чтобы в случае осложнения обстановки подготовить «Североникель» к срочной эвакуации в Норильск.

Когда началась война, гитлеровцы Мончегорск не бомбили. Фашистская Германия остро нуждалась в никеле. Предполагалось захватить город молниеносным броском. Воздушные разведчики доносили, что комбинат работает, над трубами виден дым.

На самом деле эвакуация мончегорцев началась с шестого дня войны. Срочно демонтировали и грузили в вагоны все, что можно было вывезти. Дым же из труб был своеобразной дымовой завесой: жгли старые спецовки, доски, столы, деревянные перегородки бытовок.

Комбинат снялся с места целиком. Четыре тысячи рабочих и инженеров вместе с семьями, а также самое ценное оборудование. Поезда попадали под бомбежки. Тревожно было в портах погрузки. Шесть морских судов пошли Северным морским путем. В середине августа 1941 года первое судно — пароход «Щорс» — стало под разгрузку в Дудинке.

В сорок четвертом уже трудно было понять, кто норильчанин, кто мончегорец. Да, в сущности, и те и другие были на Таймыре людьми приезжими. «Все мы теперь здешние», — слышал я, когда спрашивал, кто откуда.

Главный геолог комбината Александр Емельянович Воронцов со своими помощниками с 1930 года вел разведки норильских руд. Были найдены богатые месторождения никеля, меди, кобальта. Однако норильская руда имела свои, не простые для металлургов, особенности. Мончегорцы, имевшие дело с никелем дольше норильчан, помогали отлаживать технологию.

Первая тонна норильского никеля была отправлена самолетом весной 1942 года.

Тогда же. Завенягин ненадолго прилетел на Таймыр и выступил перед норильчанами.

Он говорил, что Норильск живет до некоторой степени в привилегированном положении: страна выделяет ему больше, чем очень многим и многим предприятиям. Но война и предъявляет к Норильску чрезвычайно большие, срочные требования.

Завенягин напомнил, что комиссию, которой поручено двигать вперед производство никеля, возглавляет Сталин. От работы норильчан зависит успех борьбы Красной Армии против фашизма, значит, в значительной степени зависит и победа.

Могло ли тогда прийти в голову Авраамию Павловичу, что ему предстоит еще поработать вместе с Игорем Васильевичем Курчатовым, руководившим созданием атомного и термоядерного оружия, использованием энергии атома в мирных целях? Что его, Завенягина, именем впоследствии назовут Норильский комбинат, что ледокол «Авраамий Завенягин» будет нести вахту на водных путях к Дудинке? Что заместителю Председателя Совета Министров СССР, дважды Герою Социалистического Труда Заве* нягину поставят памятник в Норильске, что прах его примет Кремлевская стена?

Те десять или двенадцать норильских дней 1944 года я спал едва ли больше-четырех часов в сутки. Да и как заснешь, когда после дневного перенапряжения норильчане, отдыхая, бродят по светлым ночным улицам. Тут-то и поговорить с ними без поглядывания на часы.