Будучи безмолвником, наш трудолюбивейший старец предлагает свой распорядок, который мы изложим впоследствии, основанный на его собственном уставе и системе. Этот распорядок, конечно, не обязательная заповедь, предназначенная для точного исполнения, но идея благочиния и подвижничества, которой каждый может следовать в соответствии с местом и образом своей жизни. Приснопамятный безмолвник (как и я, живший вместе с ним) во все времена года уделял время с утра до полудня ручному труду. После полудня была главная трапеза, или обед, и это он упоминает как первый пункт своего распорядка.
«Когда съешь ты пищу, полагающуюся тебе по уставу, поспи довольное время». Излишне подчеркивать значение воздержания как первой ступени для желающего подвизаться. После обеда старец рекомендует телесный покой, чтобы вслед за отдыхом сил телесных и душевных можно было с готовностью начать свое чисто духовное делание. Действительно, сколь многого может достичь человек, если подготовится к этому своему занятию! Тело, не угнетаемое ни голодом, ни пресыщением, поскольку после обеда прошло достаточно времени, находится в самом подходящем состоянии, для того чтобы по мере сил потрудиться, как наставит человека его произволение. С другой стороны, ум, когда человек проснется после спокойного отдыха, с первым же усилием легко направляет свою первую мысль и слово, свою молитву или соответствующее созерцание куда ему угодно, то есть, конечно, к Богу. За время своего долгого безмолвнического подвижничества старец с точностью определил способы, содействующие духовному совершенствованию и преуспеянию, превосходно объединив то, что для этого предлагали наши древние отцы. В результате теперь в кратких правилах, которые он оставил нам, можно встретиться с воплощенным и воспроизведенным в неизменном виде отеческим преданием. Можно сказать, что мы «якоже слышахом, тако и видехом» [266] неувядающее Священное Предание нашего святого Православия. После полуденного отдыха приснопамятный старец советует подвижнику начать с последования вечерни, обычно совершаемой по четкам (согласно достоверному преданию, она должна состоять примерно из пятнадцати сотниц). Делать это следует без спешки, спокойно, с пониманием смысла произносимой молитвы. После этого он разрешает, если нужно, выпить кофе или чего‑нибудь подобного, а затем, в безмолвии, приступить к повечерию, соединенному, согласно монашескому обычаю, с акафистом Владычице нашей Богородице. Согласно другому совету старца, во время молитвы предпочтительнее находиться в темноте, поскольку это помогает с большей легкостью удерживать ум, который при свете обыкновенно рассеивается. Благодаря этому подвижник вступает в более глубокую степень молитвы, по слову Господа: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне». [267] Хотя главной заботой и постоянным занятием старца была, в соответствии с отеческим преданием, краткая молитва: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», он, однако, советовал начинать с какой‑либо молитвы в виде исповедания, способной вызвать теплоту сердечную. Одну такую молитву я приведу дословно, как она была написана им самим:
«Господи Сладчайший Иисусе Христе, Отче Боже, Господи милости и всякой твари Содетелю! Призри на смирение мое и прости мне все грехи мои, во все время моей жизни, которые я совершил до сего дня и часа. И пошли Пресвятого Твоего Духа, чтобы Он просветил, направил, очистил, покрыл, сохранил меня и удостоил больше не грешить, но с чистым помышлением служить и поклоняться Тебе, славословить, благодарить и любить всей душой и всем сердцем Тебя, Сладчайшего моего Спасителя и Благодетеля Бога, достойного всяческой любви и поклонения. Ей, Сладчайшая любовь, Иисусе, пища и наслаждение моего смирения, сподоби меня просвещения Божественного и духовного знания, чтобы, созерцая сладчайшую благодать Твою, с ее помощью перенести мне тяжесть этого моего ночного бдения и в чистоте воздать Тебе мои молитвы и благодарения, молитвами Сладчайшей Твоей Матери и всех святых. Аминь».
В качестве главного практического средства, способствующего молитве, блаженный старец предпочитал стояние по мере сил на ногах, служащее приношением со стороны тела, и лишь после утомления позволял ненадолго присесть, но без особенного удобства. Никакого вида молитвы он не отвергал и никакого не предписывал исключительно, хотя и считал центром тяжести, как уже говорилось, краткую молитву. Старец рассматривал вхождение в молитву и пребывание в ней в качестве главной задачи монаха и ожидал особой молитвенной благодати, почему и обращается в первом же своем слове к молящимся: «Не допускай, чтобы ум твой оставался в праздности, но направляй его, если движущая сила позволит тебе действовать…». Здесь старец имеет в виду поддержку благодати, которая, согласно Писанию, «дает молитву молящимся и доставляет людям знание». [268] О Божественной благодати, содействующей молитве, говорит святой апостол Павел: «Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными». [269]
Утомившимся от пребывания в молитве, которому содействовала Божественная благодать, старец советует, продолжая бдение, направлять свой ум к различным созерцаниям, чтобы тем самым удержать его от обычного парения. Он предлагает вспомнить о смерти, Суде, осуждении на вечные мучения, обо всем, что вызывает плач и слезы, особенно если подвизающийся уже достиг в созерцании преуспеяния. Существует и другое созерцание, состоящее в воспоминании вообще о благих предметах, включая Царствие Небесное, лики святых, небесную славу, которую Бог уготовал любящим Его. Все это побуждает к благодарению и славословию Христа, Подателя благ, о чем сказано: «Благослови, душе моя, Господа и не забывай всех воздаяний Его». [270] Подвижник, переходя от одного полезного созерцания к другому, пребывает в подвиге, бдении и молитве, пока не закончит около полуночи [271] свое правило и все, что полагается. Затем он может немного поспать до рассвета. Таков устав для монаха, подвизающегося в бдении.
Утро после отдыха начинается так. Для человека, сосредоточившегося на внутренней жизни, первой мыслью и словом после всякого отдыха непреложно является молитва, совершаемая, какою бы она ни была, с усердием и терпением. То, в какой степени он понудит себя к доброму началу, согласно словам старца, обыкновенно бывает ключом к преуспеянию в течение предстоящего дня и мерой всего этого преуспеяния. Старец разрешает также выпить утром чая или кофе с несколькими сухарями, а затем заняться привычным рукоделием, которому должна сопутствовать усердная молитва, совершаемая или про себя, если подвижник может сосредоточиться, или шепотом, поскольку это лучше всего помогает уму пребывать в ней. В праздники работать не полагается, так что каждый предается либо молитве, либо чтению и духовным занятиям, всегда в безмолвии. Так продолжается до полудня, когда завершается дневной труд и начинается подготовка к совершаемому ночью делу бдения и молитвы.
Относительно обеда, который является главной трапезой, поскольку старец рекомендовал есть один раз в день, он, как всегда, указывает на необходимость воздержания, предоставляя каждому возможность самостоятельно определить его меру в зависимости от особенностей своего организма. Хотя он и назначает определенное количество хлеба, составляющее примерно 150–200 граммов, а также умеренную порцию какого‑либо блюда, однако дает понять, что подвижников скорее должны научить их собственная рассудительность и опыт. Он настаивает на том, что привычка является главным фактором в человеческой жизни, так что не нужно следовать какой‑либо привычке, если нет уверенности в ее полезности. «Все мне позволительно, но не все полезно». [272]
