Но поскольку подвижник еще неискусен и не обладает подобающим знанием, которое нужно, чтобы различить промысл человеколюбивого Бога, ибо на этой ступени еще слабы его мысленные очи и он равняет свет с тьмою, добродетели же смешаны в нем со страстями, то и мыслит он недолжным образом, начиная принимать помыслы высокоумия, которые недавно отверг, и снова погружается в них. Но и здесь действует домостроительство Создателя, служащее к обучению труждающегося. Мы же в песнях по достоинству почтим Спасителя, Который многими способами заботится о пользе души нашей, приводя нас к жизни бесконечной и пребывающей во веки вечные. Аминь!

И снова, возлюбленный читатель, речь побуждает нас побеседовать, снова слушателя ищет изложение, кроткой мыслью постигается явление, и в этом польза для нас обоих, ибо, если кто поймет сие писание, в этом будет и за труд воздаяние.

Ибо тот, кто желает состязаться в беге, и препятствия встречает, и спотыкается о камни, и разбивает себе ноги. Точно так же и всезлобный враг угрожает спасению нашему, ниспровергая в мгновение ока все труды наши, стоит только прислушаться к его словам. Мы немного порадовались, обучаясь, и немного повеселились, слушая о божественных предметах и мысленно укрепляясь; в третьей главе пришла радостная победа, в четвертой же удостоились мы посещения просвещения. Теперь же раздается известие страшное, скорбное и погибельное, подобное горькому иссопу, возвещающее нечто противное прежнему, и сейчас мы будем говорить о вещах печальных. Рука цепенеет, прикасаясь к тому, о чем мы скажем. Ум не решается помыслить об этом. Уста, губы и язык медлят произнести то, о чем пойдет речь.

Что же для меня столь печально и приводит в великое смущение труждающегося? Я готов сказать тебе, а ты, слушая меня, напряги ум, подари мне свое внимание и уразумей мою мысль. Ибо сия ступень, о которой я буду говорить, установлена домостроительством Божиим для отнятия благодати! Так устроил Господь для показания виновности человека, чтобы тот непрестанно питался укорением и сделался причастником смирения. Итак, стоит удалиться благодати, как тотчас становится явной виновность, так что вместо сияния, света и несказанной радости немедленно приходят страдания и рождают смирение. Началом же сокрушительного падения является уже упомянутая и побежденная мать всех зол — немилосердное САМОМНЕНИЕ, которое начинает, как некогда и перед праматерью нашею Евою, рассеивать свой бесовский яд, пытаясь вызвать сочувствие к себе, ведущее в бездну преисподнюю.

Оно говорит, как духовник, и лобызает, как Иуда. Беседует с великой кротостью и рассуждает о спасении. Слух наш тщательно проверяет и безумие бесовское влагает, желает нашего падения и сейчас же предлагает исцеление. Волю нашу привлечь желает, прочих бесов на подмогу призывает, чтобы все они возле нас пребывали и на путь прелести нас увлекали.

«Итак, — говорит оно монаху, — видишь бездельников, которые теперь утверждают, что Господь не дает благодати? Они поскольку сами не хотят подвизаться, то и другим препятствуют, ссылаются на опасность прелести и кричат, что ты впадешь в нее, как и все. Так отступись же от их наставлений и внимай моим словам. Что же? Разве Бог, как и прежде, не дает крепости и не увеличивает нашу силу?»

Так лжец, то есть жалкий бес, подобно гадалкам, которые крестятся и упоминают Бога, сами же занимаются колдовством, ссылается на божественное Писание, чтобы забросить свой крючок, выставляет себя богословом, и спасение наше, как волк, похищает, и в своих целях совсем иному нас обучает, лишь бы заставить нас не заботиться о своем спасении.

А оный младенец, не зная ни этой сети, ни того, что сей советчик есть древнее зло, радуется его прелести, ложь за истину принимает, всех кругом порицать начинает и отцов в надменности своей осуждает. Или же, точнее, враг обрушивается на душу его. Меч же, что дал ему Христос для защиты, он против себя обращает и душу свою закалает из‑за своего невежества и начинает говорить так: «Человек может, если захочет и если приложит силу, стать вместилищем благодати». И вот, яростно сражаясь с противоречащими ему, он понемногу начинает впадать в прелесть и становится игрушкой бесов, думая и полагая, что все его противники будут наказаны за свое небрежение и невежество. Он совершенно не повинуется их словам, но, оттолкнув всех, затворяется в полном одиночестве и творит то, что подсказывает его сообщник — бес. В таком случае предоставим этого человека милосердию Божию, ибо знаем, что бес многих повесил и задушил, внушая им, что они, якобы, станут мучениками. Другие же впали в небрежение и безразличие, совершенно забросив свои обязанности. А самое главное, они полагают, что это и есть истина и путь Божий.

Такие беды наводит диавол на несчастного человека, и даже если тот захочет подняться и начнет искать исцеления, он старается ослепить его описанным способом. А человеколюбивый Господь, опечаленный, ждет, не осознает ли человек падение свое и не взыщет ли врачевания.

Итак, брат мой, многие прельстились из‑за этого темного изменения. Средство же, служащее для исцеления такого человека, заключено в уразумении причины падения своего и в поиске духовника, способного стать врачом, который бы подходящими лекарствами вылечил и спас его. Мы же, достигнув главного момента своей речи, вновь обратимся к предыдущему и скажем вот что: если бы подвижник, о котором шла речь, не покинул пути своего, то не думал бы в невежестве своем, что собственными силами стяжал благодать, и не доказывал бы, что все способны получить ее, если понудят себя. Но со страхом и природной рассудительностью он бы, поразмыслив, сказал: «Кто я такой, чтобы осуждать других, думая, будто все они коснеют в невежестве, я же, несчастный, только один и получил просвещение?» И, возражая словам змия, сказал бы ему: «Оставь, лукавый враг, свое диавольское превозношение!» И так, сопротивляясь волнам губителя, он с нетерпением ожидал бы часа, когда сможет увидеть избавление, которое бы скоро пришло, если бы только испытание было выдержано как должно.

Божественное же утешение понемногу отступает ради пользы нашей, а его место тем временем занимает тьма. Тогда, попущением Божиим, впадает человек все в новые искушения, чтобы научиться прекрасному смирению. Не имея же сил вынести внезапности появления и необычности вражьих помыслов, о которых мы говорили раньше, и боясь, как бы не впасть в прелесть, он плачет, с болью и страхом разыскивая опытного врача, который исцелил бы его. Но как ни благи и добродетельны все отцы, каждый из которых делает по поводу его свое заключение, тот нисколько не исцеляется, ибо не настал еще час, когда явит ему Бог и врача, и лекарства. Ибо ему нужно слово, укрепленное величайшей силой дела, так как он не принимает просто и как случится извещение, что ему нужно смириться и отвергнуть превозношение. И поэтому он не находит то, чего ищет, поскольку не имеет терпения для того, чтобы дождаться, когда Господь захочет подать ему это, а также потому, что нуждается в испытании, чтобы открылось, что доброе он способен совершить собственными силами, и чтобы было сокрушено надмение, принимающее силу особенно тогда, когда увидит, что человек совершает что‑то втайне, чего нет у других. Поэтому ему попускаются искушения, чтобы он познал немощь человеческого естества.

Когда совершенно удалится благодать, тело слабеет и изнемогает, не в силах, как прежде, выполнять свои обязанности, и тогда овладевают человеком небрежение и сопутствующее ему уныние, то есть тяжесть телесная, сон неумеренный, расслабленность членов, помрачение ума, безутешная печаль, помыслы неверия, страх прелести. И тогда он, неспособный более терпеть безмолвие, выбегает на дорогу в поисках помощи. И один говорит ему: «Ешь сыр, молоко, яйца, масло, чтобы укрепиться!» Другой говорит: «Ты впадешь в прелесть!» Третий же: «Ты прельстился, как и многие!» А он, не зная, что делать, поскольку потерял терпение, ревность же и горячность веры его остыли, становится как бы безумным, ибо слушает слова многих людей, каждый из которых основывается на своем собственном разуме, по любви давая ему советы ради его пользы.