– Итак, – начала она холодным тоном. – Значит, вы используете ваше положение в обществе для охоты за молодыми женщинами, которые не имеют выбора… и которым вы… вероятно, иногда милостиво намекаете на то, что в один прекрасный день женитесь на них? Да ведь такое отношение хуже чем поведение крисджо! Те, по крайней мере, не скрывают своих намерений, преследуя намеченную ими жертву.

Глаза Дауло полыхнули гневом.

– Вы не знаете о нас ничего, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Ни о нас всех, ни обо мне в частности. Я не пользуюсь женщинами в качестве игрушек в моих любовных играх, равно как и не даю обещаний, которые не намерен выполнять. Уж это вам давно следовало бы уяснить – иначе зачем я здесь?

– Тогда, думаю, никаких проблем не возникнет, – примирительно сказала Джин.

Огонь в глазах Дауло постепенно погас.

– Ну вот, теперь ты играешь мною. Я рискую ради тебя своим положением и честью, а взамен ты вызываешь во мне ярость, захлестывающую все другие чувства.

– Не нужно говорить, что ты руководствовался какими-то, как ты выразился, «другими чувствами», согласившись сопровождать меня, – отпарировала Джин. – Но раз уж ты затронул эту тему, скажи мне: прими я твои.. предложения, мог бы ты допустить, что я сама манипулировала тобой, пользуясь положением твоей сексуальной партнерши?

Дауло отвел взгляд и, немного помолчав, вздохнул.

– Мог бы, наверное. Но разве ты уже не манипулируешь мною, окружив себя завесой таинственности, которая, вероятно, рассеялась бы, прояви ты себя как обыкновенная женщина, нуждающаяся в мужчине?

Джин покачала головой.

– Я не манипулирую тобой, Дауло Сэммон. Ты помогаешь мне, руководствуясь рациональным семейным своекорыстием, это мы с тобой уже обсуждали. Ты слишком умен, чтобы принимать решение, основанное лишь на зове гормонов.

Юноша горько улыбнулся.

– Ловко ты подвела к тому, что, держась от тебя подальше, я тем самым сохраняю честь своей семьи. Ты способный игрок, Жасмин Моро.

– Это не игра…

– Ладно, прекратим эту дискуссию, – повернувшись к девушке спиной, Дауло потопал к сумкам и, порывшись в одной из них, извлек одеяло. – Ложитесь-ка лучше спать, нам придется встать рано, чтобы не опоздать к молебну.

Он подошел к дивану и расстелил одеяло.

«Молебен? – удивилась Джин. – В Милике ничего подобного не было. Или места для молебнов существуют только в городах»?

Она открыла было рот, чтобы спросить… но решила, что не следует продолжать разговор.

– Понимаю, сказала она. – Спокойной ночи, Дауло.

Тот буркнул в ответ что-то нечленораздельное. Джин вошла в спальню и закрыла за собой дверь.

Присев на кровать, она задалась вопросом, правильно ли поступила, отказавшись разделить ложе с Сэммоном-младшим. Не лучше ли было принять его недвусмысленное предложение?

Джин решительно тряхнула головой. Нет, не лучше. Нельзя связывать себя эмоциональными узами с деловым партнером… почти врагом к тому же.

«Не забывай, зачем ты здесь и кто ты есть. Ты – Кобра. И, будучи Коброй, ты обладаешь сверхмощным оружием. Так что нет никакой нужды использовать в качестве оружия ещё и собственное тело».

Дауло должен понять её. Джин надеялась.

Дауло разбудил её сразу же после восхода солнца, и, умывшись по очереди в необычайно тесной ванной комнате, они вышли из дома.

При дневном свете Азрас представлял из себя совершенно иное зрелище, нежели ночью. Как и во всех городах Квазамы, о которых рассказывал дядюшка Джошуа, нижние этажи зданий были выкрашены в невообразимые, неистовые цвета, пульсировавшие, казалось, какой-то внутренней энергией. Над этим буйством красок верхние этажи зданий сияли ослепительной белизной, демонстрируя ухоженность, которая предполагала или «здоровый» городской бюджет, или высокую гражданскую гордость горожан. А может, и то, и другое.

Но Джин больше всего интересовали люди.

Несмотря на ранний час, их было на улице довольно много – по меньшей мере сотни три в пределах ближайшей видимости – и все они шли, будто влекомые неведомой силой, в одном направлении. В том же, в каком двигались Джин и Дауло. «Неужели все спешат на молебен»?

– Куда конкретно мы идем? – тихо спросила Джин.

– В одну из городских сахад, – ответил Дауло. – Всем – даже приезжим следует посещать пятничный молебен.

«Сахада». Слово показалось знакомым. Ну да, правильно – Дауло показывал ей миликовскую сахаду во время первой прогулки по деревне, но тогда Джин все ещё выдавала себя за квазаманку и побоялась задавать вопросы. Но почему Дауло не удосужился сводить её в деревенскую сахаду? А, ну конечно. Видимо, подобного рода богослужения осуществляются еженедельно, а первую свою пятницу на Квазаме Джин провела, лежа пластом, выздоравливая от полученных при крушении шаттла ран. И Нот теперь Джин столкнулась ещё с одной непредвиденной проблемой: она не имела ни малейшего представления о том, что являет собой эта са-хада и как там надлежит вести себя.

– Дауло, я ничего не знаю о здешних молебнах, – пробормотала она.

Он бросил на неё недоуменный взгляд.

– Что значит «не знаю»? Молебен есть молебен.

– Верно, но в разных местах их совершают по-разному.

– Я думал, твой отец рассказал тебе о нас все. Джин почувствовала, что лоб её покрылся испариной.

– Хозяева, у которых он останавливался, не все ему показали, – напряженно пробормотала она. – Не мог бы ты говорить немного потише. Мы можем привлечь внимание.

Дауло раздраженно повел плечами, но ничего не ответил. «Вот оно что, – догадалась девушка, – он ещё не простил мне ночного разговора». Оставалось только надеяться, что оскорбленное самолюбие Дауло не заставит его совершить какую-нибудь опасную глупость.

Спустя несколько минут они оказались возле сахады – внушительного золотисто-белого здания, которое выглядело увеличенной копией храма в Милике. И теперь, когда Джин задумалась об этом, она вспомнила, что видела похожие, почти идентичные этим, строения во время просмотра видеокассет с отчетом о предыдущей миссии Кобр на Квазаме.

Сходство, которое – принимая во внимание замечание Дауло о том, что «молебен есть молебен» – предполагает религиозное единообразие на территории всей Квазамы. Значит, религия, контролируется здесь государством? «Впрочем, не стоит гадать, – подумала Джин. – Задам этот вопрос, когда Дауло немного успокоится».

Влившись в людской поток, они поднялись по ступенькам и вошли в храм.

– Ну? – спросил Дауло, когда они час спустя покинули сахаду. – Твои впечатления?

– Никогда прежде мне не доводилось испытывать чего-либо подобного, – честно призналась Джин. – Это было очень трогательно.

– Другими словами, примитивно?

В голосе Дауло слышался неприкрытый вызов.

– Вовсе нет, – заверила его Джин. – Возможно, излишне эмоционально до сравнению с тем, к чему я привыкла… но, в конце концов, не затрагивающее эмоций богослужение – пустая трата времени.

Дауло, казалось, немного оттаял.

– Согласен, – кивнул он.

Джин заметила, что толпа устремившихся по домам людей была не такой плотной, как час тому назад.

– Многие остались в сахаде со своими хейатами, – сказал Дауло.

– Хейаты?

– Друзья и соседи, которые встретились для дальнейшего богослужения, – объяснил он, бросая на девушку странный взгляд. – Разве у вас не такой же порядок… у вас дома? – добавил юноша, понижая голос и оглядываясь на прохожих.

– Ну… у нас они не называются хейатами, – медленно произнесла Джин, усиленно думая над тем, каким образом ей следует развивать дальше тему разговора.

Она уже поняла, что квазаманцы чрезвычайно серьезно относятся к отправлению своего религиозного культа. Для того, чтобы вернуть прежнее расположение Дауло, нужно найти ответ, который подчеркнул бы сходство между квазаманской и авентинской религиями и свел бы к минимуму различие.