Январь выдался невыносимо холодный. Из кут-эль-имарских дортуаров начался массовый исход. Первыми снялись с мест женатые – им разрешалось ночевать в городе. Разрешение обрастало поправками – следом за женатыми ушли холостые, но удачно расквартированные члены командно-преподавательского состава, а там и вообще все, кому было по карману снимать приличное жилье. Гай переехал в гостиницу «Гранд», удачно расположенную между Кут-эль-Имарой и яхт-клубом. Гостиница была из крупных, строилась с расчетом на курортников, теперь же, зимой, да еще в войну, пустовала. Гай недорого снял очень хороший номер. Эпторпа приютил сэр Лайонел Гор. К концу января в Кут-эль-Имаре и половины курсантов не осталось. В обиход вошли выражения «пансионер» и «приходящий курсант». Городские автобусы редко придерживались расписания, уж конечно, никак не учитывавшего времени построений. Многие «приходящие» квартировали далеко от школы и автобусных остановок. Потепления не ожидалось. Путь от автобусной остановки до Кут-эль-Имары по причине гололеда стал сам по себе испытанием. Участились случаи опоздания на плац по уважительным причинам. Спортзал не отапливался – о продолжительных занятиях не могло быть и речи. В результате сократили все занятия вообще. Теперь начинались они в девять, заканчивались в четыре пополудни. Горниста Кут-эль-Имаре не полагалось. Однажды Сарум-Смит шутки ради позвонил в школьный звонок за пять минут до построения. Майор Маккинни счел эксперимент удачным и велел в дальнейшем всегда пользоваться звонком. Занятия проводились строго по учебным пособиям, без отступлений от программы. Словом, в Кут-эль-Имаре ожил дух подготовительной школы. Курсантам предстояло пробыть здесь до Пасхи – как раз семестр.

В феврале, паче чаяния, не потеплело. Казалось, зима теперь будет всегда. В полдень силилось выглянуть солнце, но обычно рыхлый свод, серый по контрасту с грязно-белым побережьем, сгущался, не пускал, тяжело ворочался над головами, а на горизонте переходил в глухой свинцовый оттенок. Лавровая роща вокруг Кут-эль-Имары стояла вся в инее, на подъездной аллее чуть ли не торосы выросли.

В первый день Великого поста Гай поднялся рано и пошел к мессе.

Все еще с пепельным крестом на челе, он позавтракал и отправился в Кут-эль-Имару, где обнаружил поистине мальчишеское оживление в рядах товарищей.

– Слыхал, дядя? Бригадир приехал.

– Я его еще вчера вечером видел. Захожу в холл, а он там, весь в красном, на доску объявлений пялится.

– Я решил до конца месяца ужинать в школе, но, как бригадира увидел, тут же через боковую дверь смылся. И все так делали.

– Ох, чую – теперь добра не жди.

Прозвенел школьный звонок. Эпторп, уже совершенно поправившийся, теперь занимался в Гаевой группе.

– Бригадир здесь.

– Мне уже сказали.

– По-моему, он вовремя приехал. У нас тут полный бардак, знай успевай разгребать. Начальство бы выстроить в первую очередь.

Курсанты прошли в спортзал и, как обычно, разделились на четыре подгруппы. Сегодня им предстояло приобщиться таинств стрельбы по отметкам, или кинжального огня.

– Материальное обеспечение занятий, – начал прапорщик, – включает пулемет, запасной ствол, учебные патроны, диски, сумку подносчика, пулеметный станок, прицельный колышек и приспособление для ночной стрельбы. Ясно?

– Да, сэр.

– Хорошо. А теперь, джентльмены, скажите, что из перечисленного отсутствует. Не знаете? Ну а где колышек? Где фонарь? Их нет. Мелок видите? Будем считать, что он и есть колышек и фонарь. Ясно?

Через каждые полчаса на десять минут давалась команда «Вольно». Во второй по счету ледниковый период поступило предупреждение:

– Не курить. Офицеры идут. Смир-рно!

– Продолжайте, джентльмены, – скомандовал голос, многими слышимый впервые. – Никогда не прерывайте занятий. На меня не обращайте внимания. Только на пулеметы, джентльмены, смотрим только на пулеметы.

Так им явился Ричи-Хук в бригадирском мундире, сопровождаемый начальником школы и его заместителем. Ричи-Хук ходил от подгруппы к подгруппе. Отдельные его реплики, адресованные другим подгруппам, доносились до Гая. Реплики по большей части были гневные. Наконец Ричи-Хук добрался до Гаевой подгруппы.

– Первый расчет, приготовиться!

Двое молодых офицеров распластались на дощатом полу и доложили:

– Диски и запасной ствол в порядке.

– Огонь.

Бригадир смотрел внимательно и по окончании упражнения заявил:

– Вы двое, вставайте. Всем вольно. Ну-ка, расскажите, в чем смысл стрельбы по отметкам.

– В том, чтобы путем создания перекрывающих друг друга зон обстрела не давать противнику высунуться, – отрапортовал Эпторп.

– Впечатление, будто вы намерены не давать противнику десерта. Не желаю слышать о том, чтобы чего-то врагу не давать; ваша задача – врага повергать, разить, крушить. Зарубите это себе на носу, джентльмены. Всякая боевая операция имеет целью уничтожение врага. Эй, вы, номер первый у пулемета. Вы только что прицеливались в мелок. По-вашему, вы не промажете?

– Никак нет, сэр.

– Уверены?

Сарум-Смит снова улегся и тщательно прицелился.

– Так точно, сэр.

– При том, что прицельная рамка стоит на тысяче восемьсот?

– Нам такую дистанцию задали, сэр.

– Черт вас подери, какой смысл целиться в кусок мела с расстояния в десять ярдов при прицельной рамке в тысячу восемьсот?

– Это стрельба по отметкам, сэр.

– Ну и что здесь отметка?

– Мелок, сэр.

– Кто может помочь?

– Нам не выдали прицельного колышка и приспособления для ночной стрельбы, сэр, – пояснил Эпторп.

– Ну и что?

– Поэтому мы взяли мелок, сэр.

– Вы, молодые офицеры, вот уже почти два месяца изучаете стрелковое оружие. Неужели вы до сих пор не усвоили, для чего нужна стрельба по отметкам?

– Для уничтожения, сэр, – предположил Триммер.

– Для уничтожения чего?

– Прицельного колышка или приспособления для ночной стрельбы, сэр, а если их не выдали – тогда для уничтожения мелка.

– Все, с меня хватит! – И бригадир широким шагом вышел из спортзала. За ним поспешили начальник школы с заместителем.

– Ну спасибо, джентльмены, – съязвил прапорщик. – Хорошую же свинью вы мне подложили.

Через несколько минут было объявлено, что в полдень бригадир ждет всех офицеров в столовой.

– Теперь всем на орехи достанется, – заметил Сарум-Смит. – Наверняка у начальства тоже денек не из самых приятных выдался.

Судя по мрачным начальственным лицам, Сарум-Смит попал в точку. Столы были уже накрыты, из кухни тянуло вареной брюссельской капустой. Офицеры притихли, точно в монастырской трапезной. Поднялся бригадир, грозен ликом; впечатление было, что он вздумал прочесть молитву. Вместо этого бригадир изрек:

– Джентльмены, попрошу не курить.

Никто и не собирался.

– Да расслабьтесь, команды «Смирно» для сидящих не существует, – смилостивился Ричи-Хук, видя, что офицеры сидят будто штыки проглотили. Ослушаться команды «Расслабьтесь» не посмели, но попытка не удалась. Один только Триммер легкомысленно поставил локоть на стол, попал по вилке, вилка звякнула о тарелку, бригадир вскинулся:

– Обедать еще не пора.

Гай невольно подумал о розгах. Он бы ничуть не удивился, достань сейчас бригадир хорошую розгу и призови Триммера к ответу. Бригадир еще не озвучил ни единой претензии, никого, кроме Триммера, не отличил замечанием, но под свирепым взглядом этого одиночного глаза на курсантов уже тяжкою ношею легло чувство вины во всем и вся.

Над головами множились призраки раз навсегда напуганных школяров; стало трудно дышать. Меж потолочных балок густел запах вареной капусты; Гай почти слышал голоса, тонкие и ломающиеся: «Директор совсем озверел», «Кто нынче будет козлом отпущения?», «А почему как что, так Браун?»

В тот день слова литургии долго отдавались в Гаевом мозгу: Memento, homo, quia pulvis es, et inpulverem reverteris[17].