Стали разносить портвейн и нюхательный табак. Компания распалась на мелкие группки.

У алебардщиков имелся собственный гарнизонный театр. Помещался он в казарме. Гай с Эпторпом пришли, когда мест уже почти не осталось. Первые два ряда держали для офицеров. В середине сидел дородный полковник, которого алебардщики почему-то называли капитан-комендантом, с женою и дочерью. Гай с Эпторпом осмотрелись. Два свободных места было только подле полковника. Этот факт у обоих вызвал замешательство, Гай даже хотел уходить. Эпторп, наоборот, сделал шаг вперед.

– Ну, чего заробели? – прогрохотал капитан-комендант. – Не хотите с начальством рядом сидеть? Познакомьтесь: мое семейство.

Гай с Эпторпом уселись.

– Вы ездите домой на выходные? – спросила полковничья дочка.

– Нет. Видите ли, мой дом – в Италии.

– Не может быть. Вы, наверно, художник или музыкант? Как интересно.

– А я одно время жил в Бечуаналенде, – встрял Эпторп.

– Вам, видно, есть что порассказать, – констатировал полковник. – Ну да после об этом. В конце концов, мы на концерт пришли.

На полковничий кивок зажглись огни рампы. Полковник поднялся на сцену.

– Все мы с нетерпением ждем концерта, – начал он. – Эти очаровательные леди и достойнейшие джентльмены проделали долгий и трудный путь, чтобы нас развлечь. Так давайте же устроим им теплый прием, какой могут устроить только в Полку алебардщиков.

Под бурные аплодисменты полковник уселся на свое место и вполголоса пояснил:

– Вообще, это капелланова обязанность. Просто я изредка даю старику отдохнуть.

Раздались звуки фортепьяно. Занавес стал подниматься. Не дождавшись, пока сцена откроется полностью, полковник погрузился в глубокий, но беспокойный сон. Под гербом алебардщиков, на авансцене, возник театральный коллектив, состоящий из трех пожилых дам, сильно переборщивших с гримом, дышащего на ладан старика, которому грима не хватило, и бесполого существа неопределенного возраста – это оно насиловало инструмент. Все были в костюмах Пьеро и Пьеретт. На коллектив обрушился аванс аплодисментов. Концерт открывал невозмутимый хор. Головы в первых двух рядах одна за другой укладывались на жесткие воротнички. Гай тоже заснул.

Через час он был разбужен песнею, что слышалась на расстоянии буквально в несколько футов. Оказалось, в немощное тело престарелого северянина вселился южный тенор, буйный и безбрежный. Он и полковника разбудил.

– Это ведь не «Боже, храни короля»? – встрепенулся полковник.

– Нет, сэр. Это «Да пребудет Англия вовеки».

Полковник напряг слух и мозг.

– Вы правы. Пока слов не услышу, ни за что мелодию не узнаю. А у старикана изрядный голос, верно?

Это был последний номер программы. Вскоре все стояли по стойке «смирно». Тенор пошел дальше. Он стоял по стойке «смирно», пока артисты и зрители вместе пели государственный гимн.

– Мы в подобных случаях обязательно приглашаем артистов выпить. Назначьте кого-нибудь из молодых, пусть предложат нашим гостям. Вы, верно, получше нашего знаете, как театральную братию развлечь. Кстати, если в воскресенье здесь останетесь и более интересного занятия себе не придумаете, ждем вас к обеду.

– Большое спасибо, сэр, обязательно, – поспешил с ответом Эпторп, к которому приглашение никоим образом не относилось.

– Как, и вы придете? То есть, конечно, тоже приходите. Будем рады.

В офицерский дом полковник не пошел. Комитет по приему артистов был сформирован из пары срочников и троих-четверых Гаевых товарищей. Леди смыли густой грим, сбросили боа и фальшивые брильянты. Теперь их было не отличить от обычных домохозяек, полдня проведших в очереди за продуктами.

Гая притерли к тенору. Тот снял парик, на темени красовались редкие, словно наклеенные, клочья седых волос. Как ни странно, клочья эти тенора молодили, хотя все равно он казался ископаемым. Щеки и нос испещряли кляксы синюшных прожилок, выцветшие слезящиеся глаза утопали в морщинах. Гай давно не видел этакой развалины. Он счел бы тенора алкоголиком, но тот из напитков спросил только кофе.

– В последнее время стоит выпить виски – и бессонница обеспечена, – оправдывался тенор. – Военные все такие гостеприимные, просто чудо. Особенно алебардщики. Вы, «Медные лбы», всегда в моем сердце.

– «Медные подковы».

– Да, конечно, подковы. Я это и имел в виду. В последней кампании мы, артисты, двигались за алебардщиками. Мы вообще всегда с вами ладили. А я ведь все фронты Первой мировой с концертами объездил. Причем, заметьте, добровольцем. Я уже тогда по возрасту не подходил.

– А я с трудом пролез.

– Ну, вы-то молодой. Послушайте, а нельзя ли мне еще чашечку этого восхитительного кофе? Пение, знаете ли, заставляет полностью выкладываться.

– У вас прекрасный голос.

– По-вашему, слушателей проняло? Никогда ведь не знаешь, если сам поёшь.

– Ну что вы. Огромный успех.

– Мы, конечно, на коллектив первой категории не тянем.

– Все номера были замечательные.

Повисла пауза. За столом, куда попали дамы, слышались взрывы смеха. Там-то атмосфера непринужденная, думал Гай.

– Может, еще кофе?

– Нет, спасибо, достаточно.

Пауза.

– Нынче новости с фронта оптимистичнее стали, – заметил тенор.

– Разве?

– Намного оптимистичнее.

– У нас времени на газеты не хватает.

– Еще бы, при такой-то нагрузке. Завидую я вам. Врут ведь напропалую, в газетах, я имею в виду, – печально добавил тенор. – Ни единому слову верить нельзя. Но это правильно. Правильно, несмотря ни на что. Поддерживает население, – донеслось из глубин тенорова уныния. – Нужно ведь каждое утро слышать что-нибудь воодушевляющее, верно?

Вскоре компания растворилась в ночи.

– А этот, с которым ты разговаривал, похоже, интересный человек, – заметил Эпторп.

– Да, интересный.

– Художник с большой буквы. Я было подумал, он в опере поет.

– Не иначе.

– В Гранд-опера, да?

Десять минут спустя Гай лежал в постели. В детстве его приучили на сон грядущий экзаменовать собственную совесть и каяться. Теперь, на военной службе, в ход сего похвального упражнения вклинивались уроки, усвоенные за день. Гай постыдно срезался на навыках составления винтовок в козлы… «Четные номера из средней шеренги должны наклонить дула в сторону первой шеренги и взять винтовки под правую мышку, сначала гарду, в то же время перехватить вертлюг…» Гай уже не мог сказать, у кого больше ребер – у кролика или у кота. Жалел, что не он, а Эпторп выгнал нахальных капралов с мячом. Жалел, что осадил милого, печального старика на предмет «Медных лбов». Разве такого «теплого приема» ждали от него? Да, Гаю было в чем каяться и куда совершенствоваться.

В субботу, в полдень, имел место массовый исход из казарм. Гай, как обычно, остался. Потребность в тишине и одиночестве у него была постоянная; именно она, подобно клейму, выделяла Гая из ряда вон, а вовсе не воспоминания, с каждым годом становившиеся все горше; не скромный банковский счет, не синяя форма, не отвращение к спортзалу и не любой из множества мелких симптомов возраста. Эпторп с утра ушел играть в гольф с одним кадровым офицером. Сегодня, думал Гай, времени достаточно: можно переодеваться без спешки – а можно и не переодеваться; можно выкурить сигару после обеда, пройтись по главной улице и купить в ларьке еженедельные газеты – «Спектейтор», «Нью Стейтмен» и «Тэблет», можно подремать над ними у камина в собственной спальне. Именно последнее Гай и практиковал, когда явился Эпторп. Дело приближалось к полуночи. На Эпторпе были фланелевые брюки и твидовый пиджак, изобилующий кожаными заплатками. По лицу его блуждала дурацкая улыбка, глаза стеклянисто поблескивали. Пил, догадался Гай.

– Добрый вечер. Ужинал?

– Нет. И не собираюсь. Слышал пословицу – «Ужин отдай врагу»? Полезно для здоровья.

– Ты что, никогда не ужинаешь?

– Дружище, разве я сказал «никогда»? Кое-когда ужинаю. Нечасто. Даю организму отдохнуть. Видишь ли, в бушах с докторами напряженка, приходится самому. Правило первое: держи ноги сухими. Правило второе: не перегружай организм едой. А третье правило знаешь?