Наконец бригадир заговорил:

– Сдается мне, джентльмены, никому из вас не повредит недельный отпуск. – Серое бригадирово лицо исказила улыбка, от которой аудитория содрогнулась, паче чем давеча – от хмурого взгляда. – Отдельным персонажам не придется даже озаботиться возвращением в полк. Они получат соответствующие уведомления через так называемые соответствующие каналы, простите за скверный каламбур.

Начало было блистательное. Бригадир и не думал брюзжать и метать громы и молнии – он лишь слегка припугнул. Он вообще тяготел к эффекту обманутого ожидания. Потакая своей склонности, он нередко прибегал к жестокости, порой к откровенной несправедливости – но безо всякого удовольствия, а единственно ради конечного результата. Сейчас, обозревая пришибленных офицеров, Ричи-Хук, пожалуй, мысленно торжествовал победу.

– О чем я действительно сожалею, джентльмены, так это о том, что не приехал к вам раньше, – продолжал бригадир. – Сформировать бригаду – дело куда как сложное; многие из вас даже приблизительно не представляют всего объема работ. В этом-то аспекте я ваш полк и рассматриваю. Я давно за вами слежу. Например, мне известно, что в Кут-эль-Имаре вы не обнаружили элементарных удобств. С другой стороны, офицеры-алебардщики должны учиться сами создавать себе условия для комфортной жизни. Я прибыл к вам как друг. Вчера я рассчитывал обнаружить, что вы уже вполне обустроились в Кут-эль-Имаре. Я приехал в семь вечера. И что же? В лагере не было ни единого офицера. Конечно, нигде не написано, что офицеры должны ужинать вместе. Я предположил, что у вас некий праздник, вот вы и покинули эти стены. Спросил поставщика провизии из гражданских и выяснил, что вечер самый обычный. Кстати, этот джентльмен не сумел назвать по фамилии ни одного члена клубного комитета. Короче, я понял, что корабль ваш, фигурально выражаясь, дал течь еще до спуска на воду.

Сегодня утром я наблюдал ваши занятия. Что я могу сказать? Посредственно, джентльмены, – вот моя оценка. Специально для молодых офицеров, которые не в курсе, что значит «посредственно», перевожу: «посредственно» в армии значит «курам на смех». Не стану утверждать, что вина целиком и полностью ваша. По крайней мере, на вашем счету ни одного воинского преступления. Однако хороший офицер хорош не потому, что не совершает воинских преступлений.

Но главное, джентльмены, вы пока не являетесь офицерами. Ваше двусмысленное положение имеет свои преимущества. Как для вас, так и для меня. Ни одному из вас его величество не присвоил офицерского чина. Вы находитесь на стажировке. Я хоть завтра могу отправить вас по домам без дальнейших объяснений.

Как вам известно, сейчас во всех остальных военных подразделениях офицерский чин можно получить, только если пройти все ступени службы, а потом еще проучиться в Офицерском кадетском корпусе. Алебардщикам дана привилегия – набирать и обучать офицеров, минуя эти стадии. Привилегия временная и разовая. Военное министерство пошло на такие меры исключительно потому, что свято верит в традиции полка алебардщиков. Вашему полку разрешено обучить одну-единственную группу офицеров. В министерстве знают: в полк алебардщиков не просочится всякое отребье. Те, что встанут в строй, когда вы сами будете пущены в расход, – Ричи-Хук сверкнул циклопьим глазом, – угодят прямиком на жернова современной военной мельницы, а потом, если выдержат, – в Офицерский кадетский корпус. Вы – последние, кого обучают военному делу по старинке. И я скорее напишу рапорт о полном провале плана, нежели назову офицером человека, в котором сомневаюсь.

И не рассчитывайте пролезть в офицеры по черной лестнице. Если не возьметесь за ум, будете лететь с этой самой лестницы вверх тормашками, а я еще сапогом подсоблю.

Правило атаки гласит: «Никогда не пытайся реанимировать провальную операцию». Для особо одаренных перевожу: если видишь, что у какого-нибудь болвана песенка спета, не вздумай подпевать. Лучшая помощь в таком случае – обнаружить слабое место противника и язвить его, язвить, язвить!

Курс вашей подготовки и есть полный провал. Я не собираюсь штопать да склеивать. В это же время на следующей неделе вы начнете все сначала. Под моим руководством.

Обедать бригадир не стал. Вскочил на свой мотоцикл и помчался по торосам. Майор Маккинни и прочее начальство с комфортом укатили в личных авто. Офицеры-стажеры остались. Как ни странно, их охватило радостное возбуждение, и отнюдь не от перспективы недельного отпуска (с ним-то как раз хлопот не оберешься), но потому, что в последние недели все они, или почти все, испытывали неудовлетворение разной глубины. Все они, или почти все, были храбрые, чуждые романтики, сознательные молодые люди, в армию пошли, ибо рассчитывали прилагать несколько больше усилий во имя родины, нежели прилагали в мирное время. Понятие «честь мундира» сначала вызвало скептические усмешки, потом – жажду подвигов. В Кут-Кошмаре патриотизм скукожился от холода – офицеры стали искать спасения в танцах и азартных играх.

– Очень уж резко он говорил, – посетовал Эпторп. – Всех под одну гребенку постриг. Нет чтобы хоть намекнуть: есть, дескать, ребята, среди вас и исключения.

– Как по-твоему, под «отдельными персонажами» он и тебя имел в виду?

– Вряд ли, старина, – открестился Эпторп и добавил: – Пожалуй, раз такое дело, отужинаю нынче в нашей столовке.

Гай пошел в «Гарибальди» один. Немало труда стоило объяснить мистеру Пелеччи, католику глубоко суеверному, но, подобно своим соотечественникам, не привыкшему ни в чем себе отказывать, чтобы мяса нынче не подавал. Пепельную среду соблюдала только миссис Пелеччи. Мистер Пелеччи в День святого Иосифа[18] объедался – этим гастрономические подтверждения его веры и ограничивались.

В тот вечер Гаю казалось, что он тоже объелся мяса, что он – лев, подоспевший к кровавой Ричи-Хуковой жатве.

Не иначе, бригадир полагал, что посредством недельного отпуска не только расчищает себе поле деятельности, но и подслащивает пилюлю не желающим уезжать. «Пансионеры» едва не прыгали от радости; «приходящие курсанты», изрядно потратившиеся на размещение в городе своих жен, проявляли куда меньше энтузиазма. Каждому светило пять дней вынужденного безделья в обществе примелькавшейся «половины». Гаевы сбережения тоже истощились. В последнее время он, можно сказать, жил не по средствам. Гай решил, что нет смысла менять шило на мыло, то есть номер в саутсендской гостинице на номер в гостинице лондонской, априори более дорогой. Словом, Гай остался в Саутсенде.

На второй одинокий вечер он пригласил мистера Гудолла отужинать в «Гарибальди». Потом они поехали в яхт-клуб, где славно провели время в маленькой столовой, за глухими ставнями и среди навигационного реквизита. Вечерние новости порадовали обоих – сообщалось об обнаружении «Альтмарка»[19]; впрочем, мистер Гудолл не замедлил пересесть на своего любимого конька. Вино развязало Гудоллу язык – в разговоре он стал касаться вопросов чуть более щекотливых, чем обычно.

Мистер Гудолл говорил нынче об угасании (по мужской линии) одного старинного католического семейства, каковое угасание началось лет пятьдесят назад.

– Они в родстве с вашими Роттменами из Гэйрсби. История презанятная и поучительная. Последний из рода взял в жены девушку, семья которой (не стану называть фамилии) в целом ряде поколений проявляла постыдное непостоянство. У них родилось две дочери, а потом эта презренная женщина сбежала с соседом. Скандал получился ужасный. Тогда еще разводы были редкостью. Их все же развели, и неверная жена вышла замуж за своего любовника. Оставим и его имя в тайне, если не возражаете. Проходит десять лет. Обиженный муж за границей случайно встречает свою жену – жену в глазах Господа, я хочу сказать. Она одна. Между ними, гм, возобновляются супружеские отношения, однако сия заблудшая душа возвращается к своему так называемому мужу. В положенный срок у нее рождается сын. Сын истинного мужа, вашего, мистер Краучбек, родственника. Муж нынешний, так называемый, признает ребенка своим. Этот сын жив по сей день, и в глазах Господа он является полноправным наследником всего родового имущества своего истинного отца.