– Подтверждаю подозрение, что в плане обуви у ваших подчиненных все запущено.

Фиаско, понял Данн. Искупить такое оскорбление можно только физической расправой, каковая расправа неминуемо повлечет самые серьезные последствия.

– Позже поговорим. Сейчас мои люди должны быть на построении.

– Только не делайте взысканий сержанту. Он несколько раз напоминал мне о построении. Это я задержал солдат.

Засим офицеры разошлись: Данн – в замок, жаловаться начштаба бригады, Эпторп – к себе в кабинет. Намерения его были куда более экзотические. Он бросил Данну вызов – предложил помериться силами перед всеми связистами на предмет знания морзянки. Данну разрешалось пользоваться гелиографом.

Бригадир был в замке. Он приехал лондонским ночным поездом, совершенно раздавленный новостями из Франции.

– К сожалению, сэр, у нас возникла серьезная проблема дисциплинарного характера. Как бы не пришлось передавать дело в офицерский военный суд, – осторожно произнес начштаба бригады.

– Слушаю вас, – откликнулся бригадир. Он смотрел в окно. Ему было не до дисциплины – бригадир тщился осмыслить страшные события, о которых узнал в Лондоне.

– Один офицер из второго батальона, – начштаба бригады несколько возвысил голос, – обвиняется во вторжении в палатки штаба бригады и намеренной порче солдатских ботинок.

– Вот как, – не удивился бригадир. – Он что же, был пьян?

– Никак нет, сэр, трезв.

– Что он говорит в свое оправдание?

– Уверяет, что ботинки никуда не годятся, сэр.

– Вот как, – повторил бригадир.

И отворотился от окна. Начштаба бригады с предельною точностью изложил суть конфликта между Данном и Эпторпом. Бригадир внимательно выслушал и спросил:

– А что, ботинки годились для отступления?

– Я пока не уточнял. Разумеется, когда у нас будет полная картина инцидента, этот момент тоже прояснится.

– Если ботинки годны для отступления, значит они годны для нашей армии. А солдат без ботинок, черт возьми, может попасть в плен. Проблема, как вы выразились, серьезная.

– Так я буду готовить дело для передачи в военный суд, сэр?

– Ни в коем случае. На это нет времени. Вы хоть понимаете, что вся наша армия, и французы заодно, бегут, бегут так, что только пятки сверкают, и даже отстреливаются только через раз? Пусть эти молодые придурки поработают вместе. Устройте для связистов бригадные учения. Посмотрим, хорошо ли они знают дело. Пусть используют средства связи – хоть в ботинках, хоть босиком. И довольно об этом.

Итак, два дня спустя, после лихорадочной работы в замке и канцеляриях, бригада алебардщиков строевым шагом зашлепала по раскисшему Мидлотиану.

Тот день остался в Гаевой памяти как самый бессмысленный и пустой за все время армейской службы. Гаев взвод залег на склоне холма и лежал в полном бездействии и жидкой грязи. Они оказались довольно близко от бригадного поста связи. Оттуда, с самого рассвета и до полудня, доносился монотонный, как дождь, и заунывный, как шаманское заклинание, речитатив:

– Нэн? Нэн? Как слышно? Как слышно? Прием. Нэн? Нэн? Как слышно? Как слышно? Прием. Кинг? Кинг? Как слышно? Прием. Нэн? Кинг? Ничего не слышно. Конец связи. Эйбл? Эйбл? Слышу тебя на единицу, наложение радиочастот пять баллов. Конец связи. Всем станциям! Эйбл? Бейкер? Чарли? Дог? Изи? Фокс? Как слышно? Прием…

Тщетно взывал обессилевший шаман – духи были не в духе и мольбам не вняли.

Гаевы солдаты кутались в защитные накидки, жевали отсыревшие бутерброды. Наконец из тумана появился измученный связист. Его встретили язвительными замечаниями. Связист приблизился к станции и извлек из-под плаща лист бумаги, тоже сырой. Капрал-радист доставил бумажку Гаю. «Эйбл, Дог, – прочел Гай, – прекратить работу радиостанции. Сообщение о конце учений будет передано через посыльного. Получение подтвердить».

Прошло еще два часа. Наконец с вершины холма к Гаю заковылял «посыльный». «От ком. 4 р. – ком. 2 вз. Учения прекращены. Сбор на перекрестке 643202 немедленно». Гай не видел смысла информировать связистов. Он построил свой взвод и направился к указанному перекрестку, а связисты остались на посту.

– Ну-с, – уже в столовой подытожил подполковник Тиккеридж, – о сегодняшнем безобразии рапорт мною уже составлен. Рекомендую отослать от нас бригадных связистов и вплотную заняться их подготовкой.

В полку сочли, что заслуга целиком и полностью Эпторпова. То как раз было время, когда Тиккеридж запретил травлю Эпторпа по поводу отдания чести, и целых два дня Эпторп наслаждался всеобщей угодливостью. А в день фиаско Королевских связистов он буквально купался в обожании. Наутро у палаток второго батальона остановились два мобилизованных автобуса. В них были погружены Королевские связисты – и увезены прочь.

– Хоть раз бригада показала, на что способна, – заметил де Суза.

Алебардщики поздравляли друг друга. То был настоящий триумф.

На самом же деле приказ об отозвании из полка Королевских связистов был отдан днем раньше и вдали от Лондона. В это время в дождливом Пенкирке еще только устанавливали антенны, а причиной отозвания явилась отнюдь не непригодность гелиографа.

Впрочем, знай алебардщики об этой причине, они бы только сильнее ликовали. Ибо причина была – начало военных действий для полка.

Каждую пятницу после построения для получения жалованья майор Эрскин в лекционной форме информировал свою роту о делах на фронте. В последнее время в его речи все чаще мелькали слова «клинья», «выступы», «прорыв линии обороны танками противника», «расширение плацдармов», «клещи» и «мешки». Эрскин давал полную – и мрачную – картину событий, а солдаты, в предвкушении отпуска, который начнется сразу после лекции, слушали вполуха.

В ту пятницу события развивались иначе. Через час после отъезда Королевских связистов вышел приказ, запрещающий все отпуска; следовательно, майор Эрскин имел дело с аудиторией внимательной и возмущенной.

– Сожалею, что вы остались без отдыха. Но приказ касается не только алебардщиков. Отпуска отменены во всех воинских частях Метрополии. Из коего факта можете делать выводы о чрезвычайной серьезности положения. Как вам известно, нынче утром были отозваны Королевские связисты. Некоторые из вас, вероятно, полагают, что их отъезд – результат вчерашних неудачных учений. Это не так. Днем у нас заберут все транспортные средства. Причина в следующем: наши подготовленность и оснащенность, что ни для кого не секрет, далеки от идеала. Специалисты и транспорт нужны во Франции. Немедленно. Из коего факта можете делать дальнейшие выводы о серьезности положения.

Далее Тиккеридж заговорил о «клиньях», «выступах», прорыве обороны танковыми войсками и расширении плацдармов. Кажется, в первый раз слушатели проецировали эти события на собственные жизни.

В тот вечер писари распространили слух, будто бригаду немедленно переводят на Оркнейские острова. Бригадир опять уехал в Лондон, вокруг замка скопились автомобили Шотландского военного округа.

На следующее утро денщик разбудил Гая следующими словами:

– Похоже, сэр, недолго мне у вас служить осталось.

Денщик этот, по фамилии Гласс, был из кадровых. Новобранцы, как правило, гнушались такою службой – утверждали, что «не для того пошли в армию, так ее и так». «Старики», напротив, знали, что «лакейство» гарантирует множество удобств и привилегий, и соперничали из-за каждого теплого местечка. Алебардщик Гласс отличался угрюмым нравом – любил ошарашить Гая какой-нибудь скверной новостью вроде: «Двое наших нынче из увольнительной опоздали», «Майор Тренч вечером палатки инспектировал. Нашел хлеб в помойных ведрах. Ужасно был недоволен», «Капрал Хилл застрелился под мостом. Его уже несут». Эти обрывки информации, подчас непроверенной, Гласс выпаливал явно в расчете испортить Гаю настроение на целый день. Однако нынешняя новость носила куда более серьезный характер.

– Что ты имеешь в виду, Гласс?

– Весь лагерь гудит, сэр. Джексон слыхал вчера вечером в сержантской столовой.