– Эй вы, мазилы косоглазые, а слабо в меня попасть?

И снова забегал по окопу, теперь уже подставляя под пули собственную голову, хохотал, подпрыгивал, приседал на корточки, пока не выдохся. Стоит ли говорить, что и теперь бригадир был совершенно невредим.

В те годы боеприпасы экономили. На стрельбах на одного человека приходилось пять патронов, не больше. У бригадира Ричи-Хука все «Брены» палили одновременно и безостановочно, стволы дымились, заменялись, с шипеньем остывали в заранее принесенной воде, сам же бригадир Ричи-Хук на четвереньках вел своих курсантов под яростным пулеметным огнем, и расстояние между их спинами и смертоносною полосою составляло считаные дюймы.

Газеты пестрели сообщениями о победах Финляндии. Гай по диагонали читал одно и то же: как лыжные отряды-невидимки гонят механизированные советские дивизии по бессолнечным северным лесам – дивизии, стало быть, оснащенные портретами Сталина, раскатавшие губу на распростертые финские объятия. Русские военнопленные, утверждала пресса, все как один обморозились, оголодали, и вдобавок очень слабо представляют, против кого воюют и чего ради. Ввод английских войск отсрочен только издержками дипломатии; англичане уже спешат на помощь. А пожалуй, никаких русских и в природе нет. В сердцах британцев Маннергейм занял то же место, что бельгийский король Альберт во время Первой мировой. И вдруг оказалось, что финны разбиты.

В Кут-эль-Имаре новость эта, похоже, особого впечатления не произвела. В Гае же усилила тошнотворную догадку (которую он пытался отметать – и в отметании которой весьма преуспел, едва вступил в Полк алебардщиков) – догадку, что на этой войне мужество и справедливость веса не имеют.

– Что и требовалось доказать, – заметил Эпторп, прочитав о капитуляции Финляндии.

– Так ты знал? Эпторп, ты с самого начала знал, что они проиграют? Что ж ты молчал?

– Капитуляция Финляндии была очевидна, дружище, для всякого, кто хоть изредка дает себе труд взвесить за и против. Польша номер два, без вариантов. А трезвонить об этом действительно не стоило. Только панику да уныние среди слабой духом братии сеять. Лично я вижу в данной ситуации даже некоторые преимущества.

– Это какие же?

– Например, стратегия теперь упрощается, если, конечно, сечешь, о чем я толкую.

– Скажи, Эпторп, следует ли считать данное заявление твоим личным вкладом в кампанию против паники и уныния?

– Считай чем хочешь, старина. У меня своих забот полон рот.

Гай понял: личная Эпторпова драма, что на протяжении всего Великого поста разворачивалась на фоне новых порядков, введенных бригадиром, теперь получила новый виток. Самая острота драмы обуславливалась новыми порядками и их же куда как ярко иллюстрировала.

А началась она в первое при новых порядках воскресенье.

После обеда учебный корпус Кут-эль-Имары опустел – курсанты либо спали в своих комнатах, либо развлекались в городе. Гай, по обыкновению, читал в холле еженедельные газеты. На шорох шин поднял взгляд и в зеркальное окно увидел, как Эпторп вместе с таксистом тащит что-то большое и квадратное. Гай поспешил на крыльцо – помогать.

– Спасибо, я сам, – весьма нелюбезно отказался Эпторп. – Просто передислоцирую кое-какие вещи.

– И где ты наметил дислоцировать эту конкретную вещь?

– Я пока не наметил. Но справлюсь без посторонней помощи.

Гай вернулся в холл и стал смотреть в окно. Смеркалось; читать без электричества было уже нельзя, а денщик, ответственный за затемнение, все не шел. Вдруг из парадной двери появился Эпторп, крадучись пробрался по двору и стал рыскать в кустарнике. Гай смотрел как завороженный. Минут через десять Эпторп двинулся назад. Парадная дверь вела прямо в холл. Сначала показался Эпторпов тыл, за ним – все остальное, включая загадочный и явно очень тяжелый ящик.

– Эпторп, может, все-таки помочь?

– Нет, спасибо.

Под лестницей имелся довольно большой чулан. Туда-то Эпторп не без труда запихнул свою ношу. Снял перчатки, шинель и фуражку и с деланно беззаботным видом приблизился к огню.

– Командор тебе привет передает. Сказал, без нас с тобой в клубе скучно.

– А ты разве не из клуба?

– Не совсем. Я просто заглянул к старику за одной вещицей.

– Уж не за этой ли?

– В общем, да.

– Там, в ящике, должно быть, что-то очень личное. Верно, Эпторп?

– Да уж, вещь не из тех, что можно всякому показать. Далеко не из тех.

В этот момент вошел денщик, ответственный за затемнение.

– Эй, Смизерс! – окликнул Эпторп.

– Слушаю, сэр.

– Тебя ведь Смизерс зовут?

– Нет, сэр. Крок, сэр.

– Не суть. Я хотел, гм, узнать насчет, гм, подсобных помещений.

– Сэр?

– Видишь ли, мне нужен сарай, или кладовка, или времянка для садовника. Сгодится прачечная или маслобойня – что-нибудь в этом роде. Есть такие помещения?

– Вам только на сейчас, сэр?

– Нет: на все время, что мы здесь пробудем.

– Право, не знаю, сэр. Я не уполномочен. Вам лучше обратиться к интенданту, сэр.

– Ладно, разберусь. Я только спросил.

Денщик ушел, и Эпторп дал себе волю:

– Редкий болван. Всегда думал, что его фамилия Смизерс.

Гай снова уткнулся в газету. Эпторп сидел подле, изучал свои ботинки. Внезапно он встал, прошелся до чулана, приоткрыл дверь, заглянул и возвратился в кресло.

– Пожалуй, для хранения чулан сойдет, а вот для пользования… Для пользования вряд ли. Твое мнение, Краучбек?

– По поводу чего?

– По поводу удобства пользования.

Последовала пауза, в течение которой Гай прочел статью о том, как не сдаются врагу болота Миккели (стояли золотые деньки оптимистических новостей из Финляндии). Наконец Эпторп продолжил мысль:

– Хотел спрятать в кустах, да оказалось, они не создают никакой защиты от погодных явлений.

Гай не ответил – только перевернул страницу «Тэблет». Было ясно: еще минута – и Эпторп расколется.

– К интенданту идти никакого смысла. Где ему понять. Дело тонкое – не всякому объяснишь.

Эпторп выдержал еще одну паузу и проговорил:

– Если тебе до сих пор интересно, речь о моем бушбоксе.

Гай на такое и не рассчитывал. Он думал, в ящике провиант, или медикаменты, или огнестрельное оружие; максимум – ботинки из кожи муравьеда.

– А мне можно посмотреть? – замирая от благоговения, попросил Гай.

– Почему бы и нет? – расщедрился Эпторп. – Ты-то, пожалуй, относишься к числу людей понимающих. Вещь, доложу я тебе, раритетная – таких больше не выпускают. Видимо, потому, что производство слишком дорогое – нерентабельно выходит.

Эпторп проследовал к чулану и выволок свое сокровище – дубовый ящик с медными накладками.

– Сам теперь видишь: работа тончайшая.

Эпторп снял крышку, и Гаю открылось устройство, комбинирующее медное литье и расписной фаянс – тяжелое наследие Эдвардианства. На внутренней стороне крышки была гравированная табличка следующего содержания: «Клозет с химической стерилизацией фирмы Коннолли».

– Ну, Краучбек, что скажешь?

Гай не знал, в каких выражениях принято восторгаться подобными артефактами.

– Сразу видно, что за вещью был надлежащий уход, – вывернулся Гай.

Кажется, он угадал с терминологией.

– Он достался мне от верховного судьи. Дело было в Каронге. В тот год как раз правительственные здания оборудовали канализацией. Я за него пять фунтов выложил. Нынче такой и за двадцать не купишь. А все почему? Мастера перевелись, секрет утерян.

– Ты, должно быть, гордишься, что у тебя такой раритет?

– Горжусь, – потупился Эпторп.

– Я только не понимаю, зачем он тебе в Кут-эль-Имаре.

– Нет, ты серьезно? – Нездешний свет счастливого обладания померк, на Эпторповом лице застыла смесь благоговения с недоумением. – Разве не знаешь, как оно бывает: трах-бах, и пожалуйста, триппер тут как тут. А ты говоришь – зачем!

Гай выпучил глаза.

– Бедняга Эпторп. Мои соболезнования. Мне и в голову не приходило. Вот, значит, как ты со своими зенитчиками в Лондоне развлекался. Перебрали, загуляли – вот тебе и трах-бах. Слушай, а ты у врача был? Может, тебя госпитализировать надо?