В голове был провал, словно пропущенный шаг. Он догадался, что собеседование закончено. Дики, похоже, чего-то от него ждал. И явно не того, чтобы он продолжал держать язык за зубами.

Льюис напряженно думал.

— Благодарю вас, сэр, — сказал он.

Выйдя из конторы, он сел в машину Тамсин. Руки его дрожали.

— Тебя не было целую вечность! — воскликнула она, запуская двигатель, и автомобиль снова затрясся по колее, прежде чем выехать на дорогу с твердым покрытием. — Ну? Как все прошло?

— Что прошло?

— Тебя взяли на работу?

— А… Да.

— У-и-и-и-и! — завизжала она и, хохоча, замахала высунутой из окна рукой. — Молодец!

Она снова засмеялась, а он закрыл глаза. Его пугало, что он не мог вспомнить сказанного ему Дики и даже сколько он там находился. Ему нельзя было снова становиться таким. Он не собирался опять возвращаться к этому. Он теперь был не в тюрьме, он был у себя дома.

Она притормозила, потом съехала на обочину и заглушила мотор. Он посмотрел на нее.

— Что?

Он видел, как она вздохнула и при этом слегка выгнулась на сиденье, словно наслаждаясь, что она та, кто она есть — Тамсин.

Дорога была пустынна, солнце палило машину, но в кабине стоял полумрак. Он ждал. Ему уже доводилось чувствовать себя парализованным, а сейчас его заполняло ощущение этого легкого полумрака и близости Тамсин, которая смотрела на него.

— Ты не мог бы опустить верх? — сказала она.

Он вышел и сделал то, о чем она просила, стараясь при этом не смотреть на нее.

Льюис снова сел в машину. Она не заводила мотор, а стала снимать свой кардиган. Она снимала его очень продуманно, подчеркивая то, как она это делает, и то, как она вся светится под солнцем.

— Господи! — сказала она.

— Жарко?

— Ужасно.

Она выглядела как девушка, которая хочет, чтобы ее поцеловали. Нет, не так: он сам хотел ее поцеловать, это было не ее желание. С чего бы Тамсин Кармайкл хотеть с ним целоваться? Он старался не думать об этом, но она, казалось, дарила ему себя и к тому же мотор так и не завела.

Она медленно заправила локон за ухо, и теперь он уже не мог оторвать глаз от нее, от щели между ее ключицами и платьем, платьем из легкого ситца, которое хоть и скрывало ее формы, но все же давало понять, какие эти формы под ним. Он не двигался, смотрел на нее, думал о том, что может поцеловать ее, и одновременно старался не подавать виду, что думает об этом.

— Помнишь, как мы играли, когда были детьми?

Она сказала это шепотом, как будто собиралась поведать какую-то тайну. Он кивнул, пристально глядя на нее. Она немного подалась к нему.

— Я очень хорошо помню твою маму, — продолжила она, заглядывая ему в глаза. — Это была прекрасная женщина. И очень красивая. Когда я узнала, как она погибла, я плакала. — Ее широко раскрытые глаза смотрели ему прямо в душу. — Помнишь, какой терпеливой она была по отношению ко всем нам? Ко всем нашим шумным играм? Тебе было десять, когда она утонула — прости мне эти подсчеты! Значит, мне тогда было двенадцать…

Похоже, она не замечала, что с ним делает, а может быть, как раз замечала и получала от этого удовольствие.

— Давай не будем говорить о ней, — тихо сказал он.

— Да, конечно! — небрежно бросила она. — Твой отец встретил Элис в тот же год! Мне кажется, что она тогда не выносила даже звука имени твоей мамы! Для тебя это было ужасно, не так ли?

С него было достаточно.

— Послушай…

Она положила руку ему на плечо.

Руки ее были в коротких белых перчатках, она касалась его рукой, и это уже не походило на то, как она флиртовала с ним перед этим, — вероятно, он заблуждался относительно этого флирта, он уже не был уверен, но это выглядело жутко сердечно. Ее легкие пальцы по-прежнему лежали у него на плече, и он чувствовал ее всем своим телом.

— Мы приглашаем всех вас в воскресенье пообедать у нас и поиграть теннис.

Льюис старался взять себя в руки.

— Хорошо. Спасибо.

— Отлично, — сказала она и завела мотор.

Она казалась очень довольной, но больше не проронила ни слова, за исключением короткого «до свидания», когда высаживала его из машины.

Льюис вошел в холл. В доме стояла тишина. Он ослабил узел галстука и сел на нижнюю ступеньку лестницы. Дверь в кухню открылась, оттуда выглянула Мэри, но, увидев его, слегка прищурилась и снова скрылась за дверью.

За неделю до освобождения его вызывал для разговора начальник тюрьмы Брикстон. На стенах его кабинета висели плакаты, предлагающие работу по разным специальностям, которыми Льюис не владел, а начальник задавал ему вопросы насчет учебы в школе и планов на будущее. Он, несомненно, был потрясен тем, что в Брикстон попал «сынок аристократов». Что ж, начальник тюрьмы был бы им сейчас доволен. В воскресенье он отправляется на званый обед и будет играть в теннис, а в понедельник начинает работать. Все выглядело так, будто он реабилитирован. Глядя в пол, Льюис улыбнулся, прикрывая рот ладонью, словно боялся быть застигнутым в этот момент. Похоже, для него было рискованно улыбаться, он не был уверен, что этим каким-то образом не скомпрометирует себя. Затем он лег спиной на ступеньки, стал думать о Тамсин Кармайкл и снова улыбнулся, потом встал и вышел в залитый солнечным светом сад.

Льюис не пошел в воскресенье в церковь вместе с Джилбертом и Элис; для них было весьма неприятно молиться рядом с людьми, которые знали, что он вернулся, даже если его с ними не было.

Они ехали домой под палящим солнцем, чтобы забрать его и отправиться к Кармайклам, и не разговаривали между собой; Джилберт только раз прервал молчание:

— Когда Льюис участвовал в теннисном турнире против другой подготовительной школы, ты не помнишь, что это была за школа?

— Я не знаю, — сказала Элис, — думаю, это было, когда мы с тобой еще не познакомились.

Тогда он повернулся к ней и с нежностью сказал:

— Ждешь званого обеда с нетерпением?

— Да, очень, — ответила она.

— Я думаю, что все пройдет замечательно, — произнес он, — а ты?

Машина Кармайклов остановилась у дома, из нее вышел Престон, который сначала открыл дверцу для Клэр, потом для Дики, а затем обошел машину и выпустил Тамсин и Кит. Оказавшись на свободе, Кит галопом ринулась в дом и взлетела наверх в свою комнату, на ходу стаскивая с себя платье.

Она натянула шорты, плеснула в лицо холодной воды и, быстро спустившись по лестнице, побежала в сад, успев на ходу схватить свою ракетку со стойки возле задней двери. Домоправительница выставляла бокалы на длинный стол на террасе. На полпути к теннисному корту Кит вдруг вспомнила о Льюисе и резко остановилась, по инерции немного проехав подошвами по земле. Она посмотрела на свои загорелые голые ноги в шортах, на парусиновые туфли на резиновой подошве, изрядно потрепанные. Что она могла сделать со своим внешним видом? Возможно, ей следовало бы надеть платье. Но ей этого не хотелось. Он все равно на нее не посмотрит. А вот она на него может смотреть, разве не так? Она засмеялась и побежала дальше.

Тамсин неподвижно стояла перед зеркалом и улыбалась своему отражению. Сейчас она уже больше не целовала его, как делала еще совсем недавно. Она слышала, как съезжаются гости, возможно, среди них были и Олдриджи, и вспоминала выражение лица матери, когда рассказала ей, что специально пригласила Льюиса. Она видела, как ее глаза в зеркале улыбаются и горят, она немного приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать, хотя на самом деле ей просто хотелось посмотреть, как при этом двигаются ее губы. Затем она слегка застенчиво улыбнулась сама себе и, бросив через плечо еще один, последний взгляд в зеркало, вышла из комнаты.

Усыпанная гравием площадка перед домом Кармайклов была заставлена автомобилями. Двери парадного входа были раскрыты, и возле них стояла опрятного вида горничная. Льюис последовал за Элис и Джилбертом в дом, где после яркого дневного света было темно. Полированное дерево казалось совсем черным, солнечные лучи не проникали сюда. Это был дом не для лета.