Теперь вода стала еще мутнее, и он вообще ничего не видел и поэтому просто потянул маму на себя, не понимая, за что он тянет, за руку или за комбинацию, но это не дало никакого результата. Потом он понял в чем дело, почему она лежит на боку, как русалка: ее ногу придавила лодка. Он принялся толкать лодку, но это было бесполезно, и ему опять не хватило дыхания. Он вынырнул и почувствовал в голове странную легкость. Для него наступил момент полной ясности, концентрации силы и целеустремленности. Он четко подумал: «Я должен спуститься туда, обхватить ее за пояс и упереться ногами в лодку». На этот раз он поплыл прямо к ней и рванулся так, что ударился головой о край лодки. Боли от удара он не почувствовал и обхватил ее тело обеими руками. Он потянул, и она пошевелилась; его охватила бешеная радость, и он оттолкнулся от дна, но она неожиданно начала отчаянно извиваться; она обхватила его, и они оба остались внизу. Вода над ними казалась очень тяжелой; Элизабет так и не высвободилась полностью, и они боролись вместе, и он уже не понимал, за что они борются, а только чувствовал, что совсем не осталось воздуха, и грудь разрывает сильная боль. Он начал задыхаться. Ее пальцы вцепились в него и тянули вниз. Он начал глотать воду и в ужасе снова сильно оттолкнулся от дна; он выкрутил ее руки в стороны и освободился, но когда вынырнул, над поверхностью оказалось только его лицо, полностью всплыть у него не получалось. «Почему она не всплывает, — думал он, — почему она не выныривает из воды?» Он попытался приподняться и набрать в легкие воздуха; он был очень зол на нее, но снова нырнул: частично — с конкретной целью, частично — потому что просто не мог этого не сделать. Между ними, перед ее лицом, плавали ее волосы, вокруг в воде повсюду клубились поднятые со дна песок и ил. Он снова попытался потянуть ее, но на этот раз она почему-то оказалась тяжелее, и, хотя теперь она уже не хваталась за него, он все равно не мог ничего с ней поделать. Он взял ее за руку и попробовал плыть, но он уже сильно устал, и сил у него не было. Льюис тянул ее руку и пытался плыть — как будто вел ее за собой, чтобы что-то ей показать, — но рука выскальзывала. Он снова всплыл. Он очень ослаб и не мог сообразить, что ему делать. В голове тоже растекалась слабость, тело не слушалось его, и он как бы со стороны услышал вырвавшийся изо рта звук, хотя и осознавал, что сам издает его.
Он снова попытался нырнуть, но оказалось, что не может это сделать. Он пробовал смотреть под воду, но его дыхание и суетливые движения слишком взбудоражили все вокруг, чтобы можно было что-то разглядеть. Вокруг было так мутно, что он уже не знал, где она находится. Он почувствовал, что его тело сводит судорогой: его ноги, его дыхание и все остальное, что делало его пловцом, вдруг перестало работать, и он понял, что сейчас утонет. Он знал, что сам не в состоянии выбраться из воды. Затем он подумал, причем совершенно спокойно: «Все это длится не так уж долго, я могу побежать за помощью». Было такое чувство, что все это, сколько бы оно там ни длилось, вообще никогда не происходило. Он много раз слышал о людях, которые едва не утонули, которые не дышали целую вечность, а потом их спасли.
Это было совсем близко к берегу, — не к тому, где они устроили пикник, а к противоположному, — и он рванулся туда. Он едва смог на него выбраться, а когда это ему удалось, он упал. После нескольких безуспешных попыток подняться, злясь на свое непослушное тело, он побежал к деревьям, пытаясь вспомнить, к какому дому ближе всего отсюда, и не мог. Он не мог вспомнить ни одного дома, не соображал, где деревня, куда ведет эта тропинка; перед ним был только лес, и он не имел ни малейшего представления, что находится за лесом. Он опять побежал к воде, но это казалось бесполезным, и он был так напуган, что снова бросился к лесу. Он представлял себе, как кто-то идет по лесу со своей собакой как раз навстречу ему, и думал, что этот кто-то обязательно ему поможет. Он кричал «помогите!», думая, что человек с собакой услышит его, но потом осознал, что никакого человека с собакой нет, что его мама находится под водой, и у него нет времени искать какого-нибудь человека с собакой. Поэтому он опять побежал к реке и остановился у края воды.
Муть улеглась, и теперь он мог видеть ее; он мог видеть белизну ее тела и темную тень там, где была голова, только лица не было видно. Она находилась под водой, недвижимая. Казалось, что она двигается, но на самом деле это двигалась вода. Он должен был вернуться за ней. Он очень четко представил себе, как он заходит в воду, как ныряет, чтобы спасти ее, какой она будет на ощупь, когда он обхватит ее, но внезапно он оказался на земле. Его сознание рисовало ему сотни картинок, как он находится в воде, как он тянет ее, как к нему подходит человек с собакой и смотрит на него, но при этом он оставался лежать на берегу. Его мама была под водой. Она находилась на расстоянии десяти футов от него и неподвижно лежала под водой.
Сначала капли дождя падали редко, потом они стали холоднее. Он оставался на месте. Он думал, что зайдет в воду и вытащит ее, когда сможет двигаться. Он не знал, когда это может произойти. Временами дождь усиливался, но по-настоящему так и не пошел; а потом прекратился, и небо опять стало таким же белесым, и лес остался точно таким же, как был.
Льюис лежал у воды. Глаза его были полуприкрыты, и он уже перестал дрожать. Его вырвало, и он передвинулся с этого места немного ближе к воде. Уже начало темнеть, но он, не отводя взгляда, продолжал смотреть на другой берег и по-прежнему видел там корзинку на покрывале, полотенца и мамину книжку. Он видел лежащую на боку бутылку из-под вина и стоявшие рядом на земле свои туфли. Время текло мимо него, и он уже потерял ощущение времени, но все еще продолжал смотреть на противоположный берег и на вещи, оставшиеся после их пикника.
Утро было туманным, а взошедшее солнце окрасило все вокруг в перламутровые цвета и сделало очень ярким. Джилберт, выйдя вместе с полицейским на солнечный свет из леса, увидел Льюиса и следы пикника на земле на том берегу. Мальчик не отвечал ни на какие вопросы и, казалось, даже не видел их. Джилберт поднял его на руки, чтобы отнести домой, и голова Льюиса прижалась к отцовской груди. Джилберт рассуждал о том, что могло здесь произойти, высказывая самые ужасные предположения, а шедший рядом с ним полицейский отвечал ему, когда вдруг Джилберт остановился. Он опустил Льюиса на землю и пошел назад, к реке. Он посмотрел в воду, а затем опустился на колени, не сводя с нее глаз. Уилсон подбежал к нему, и теперь уже оба мужчины смотрели в воду, а Льюис, лежавший на земле, даже не пошевелился.
Глава 4
Кейт, старшая сестра Элизабет, приехала из Дорсета в понедельник накануне похорон. В поезде она думала, что нужно будет сделать для Льюиса, если он станет жить вместе с ней, ее мужем и сыновьями. Ехать пришлось с пересадкой, путешествие было долгим, она взяла с собой бутерброды и поделилась ими с маленькой девочкой, которая ехала одна, — ее мама попросила Кейт присматривать за ней. Они с девочкой играли в «разори соседа»[7], раскладывая карты на сиденье между ними, и Кейт абсолютно не нервничала, хотя ехала на похороны своей сестры. Она, аккуратно раскладывая карты на наклонном сиденье, планировала проведение похорон и представляла себе, как увозит Льюиса к себе домой.
Джилберт встретил ее на вокзале в Уотерфорде. Дом показался Кейт странным и холодным, и она пыталась быть деятельной, тогда как Льюис и Джилберт почти все время молчали и оба старались держаться особняком.
Во вторник утром к ним пришли коронер, доктор, два полисмена и стенографистка, чтобы поговорить с Льюисом и выяснить, как погибла его мать. В дальнейшем, уже на следующий день, расследование должно было проходить в Гилфорде. Кейт привела Льюиса в гостиную и усадила на принесенный из холла стул с прямой спинкой.
