Солнце поднялось уже довольно высоко, небо по-прежнему было чистым и ясным. Вражеские бомбардировщики продолжали налеты на наш передний край, но каждую их атаку отбивали истребители.

Шура Мягкова спешно сообщила о приближении новой группы бомбардировщиков противника и увидела над своим аэродромом зеленую ракету. Вслед за ней, взблеснув крыльями, взлетали «яки».

Степан Молчанов шел ведомым у заместителя командира эскадрильи старшего лейтенанта С. М. Купаво. Серебряные машины одна за другой, как птицы, взмыли вверх, развернулись и пошли к передовой навстречу врагу. Девушка вела свой бинокль за машиной Степана и тихо приговаривала, как заклинание, одни и те же слова» не замечая никого вокруг: «Вернись живым, Степа… Вернись живым…»

Иногда в линзы бинокля попадал самолет Купаво или «юнкерс», к которому приближалась пара. Купаво и Молчанов с ходу атаковали врага. Трассы их снарядов пересекались почти рядом. Летчики, повторив заход, догнали одного из «юнкерсов» и сбили его. На третьем заходе они разрушили боевой строй фашистов. Сбросив бомбы на свои войска, противник развернулся на запад. Но тут на наших ребят навалилась стая врагов. Четыре «мессершмитта» насели на Купаво и Молчанова.

Силы явно неравные. Два истребителя, применяя фигуры высшего пилотажа, плотно держатся друг возле друга, отчаянно отбиваясь от наседающих врагов. Вошел в штопор еще один Me-109. Но остальные, словно осы, вьются со всех сторон. Воздух то и дело прорезают густые пулеметные трассы.

Шура опрометью бросается к телефонному аппарату, торопится запросить помощь, но с аэродрома уже взмывают в небо новые пары «яков».

Самолет Молчанова наконец выходит из боя. Его отсекают от наседающих «мессершмиттов» взлетевшие свежие пары. Степан проходит над аэродромом, но не может с первого захода попасть на расчищенную от снега полосу и идет на второй круг. Шура теряет серебристую точку из виду. Напряженно всматривается она в бездонное синее небо над горизонтом. Спустя несколько мгновений где-то за высотками вырастает черный столб. Глухие раскаты взрыва доносятся до НП. Позже станет известно, что смертельно раненному летчику не удалось справиться с поврежденной машиной.

«Я долго не могла оторвать взгляд от этого дыма. Все надеялась: вдруг самолет со знакомым номером появится с другого направления и приземлится на аэродроме… — рассказывала впоследствии Шура. — Но не дождалась…»

Степана Молчанова похоронили с воинскими почестями у села Калачево, вблизи Великих Лук, могилу украсили еловыми ветками.

Март выдался на редкость теплым. Снег с земли начал сходить рано, солнце пригревало все сильнее. Четко наладилась наша воздушная работа.

2 марта с утра до вечера мы прикрывали штурмовики. Все атаки истребителей противника отбили успешно, и «илы» свою задачу выполнили. 3 марта был особый день. Впервые перехватываем самолеты противника с помощью радиолокационной станции наведения «Редут». По ее наведению я сбиваю «Юнкерс-88», пытавшийся внезапно под нижней кромкой облаков проскочить в глубь нашей обороны.

Станция наведения «Редут» — это теперь наши глаза. И то, чего раньше мы не замечали, теперь отлично просматривается по всему фронту и в глубину обороны.

16 марта меняем дислокацию. Новый аэродром находится в лесу, здесь же укрытия для самолетов и личного состава. Однако вражеской разведке удалось раскрыть наше перебазирование, и противник нанес бомбовый удар. Из строя выведены три самолета, несколько человек ранено.

Затем полеты прекращаются из-за сильной распутицы. Но летчикам требуется постоянно поддерживать свое мастерство на высоком уровне. Лучшая академия — непрерывные полеты, воздушные бои.

— Не волнуйтесь, — успокаивает нас заместитель командира полка Ершов. — Мы с вами еще повоюем. Отдых человеку тоже необходим.

Дают о себе знать старые раны, и меня отправляют на лечение. Госпиталь находится в городе Вышний Волочек.

Усадив меня в маленький По-2, подполковник Миронов и полковой врач капитан медицинской службы Титов долго машут нам на прощанье ушанками: в добрый путь!

По прибытию в Вышний Волочек разыскиваю свой госпиталь. Он размещен в каком-то старинном добротном здании. В палатах чисто, уютно. На кроватях белоснежные простыни, мягкие подушки. Не верится, что где-то недалеко отсюда кровопролитная война. О ней напоминают раненые. Их много. Лежачие, ходячие, с перебинтованными руками, ногами, головами…

После осмотра мне назначили процедуры. Операция предстояла несложная. Скорейшему излечению способствует строгий распорядок дня: завтрак, обед, ужин в определенное время. Какое это блаженство — отдых! Улегшись в чистую постель, я отсыпаюсь за все годы войны. На шутки товарищей по палате замечаю:

— Лучше переспать, чем недоесть.

За годы войны приходилось спать где угодно: в скирде соломы, в землянках, под открытым небом. Спал, но и во сне ожидал, когда прошелестит снаряд или в небо взлетит сигнальная ракета — приказ на немедленный вылет…

Удивительно, но приходится привыкать… к тишине! Угнетает вынужденное безделье. Таков закон войны. Сегодня ты раненый, завтра — боец, а послезавтра — победитель, если выжил в смертельных схватках.

Известный хирург Бурденко как-то заметил: «Эту войну выигрывают раненые». В правде этих слов великая заслуга всего медперсонала Советской страны. Земной им за это наш солдатский поклон.

13 апреля — день моего рождения, исполняется двадцать четыре года. Последние приходятся на период войны. Каков мой жизненный итог? Войну начал в 21 год, на фронте без малого три. За эти годы меня шесть раз подбивали. Садился не раз на подбитом самолете, как говорят, в огонь и в воду. Трижды ранен, но оказался крепче крупповской стали. Сбил более двадцати самолетов противника. Прожито мало, но пройден длинный и тяжелый путь борьбы. Не случайно в послужном списке ветеранов каждый год войны впоследствии засчитают за три…

Выхожу в коридор, прохаживаюсь из одного конца в другой. Останавливаюсь у окна, наблюдаю, как апрель вступает в свои права. Набухли почки на деревьях. Вот-вот лопнут и раскроются, зазеленеют молодые листочки. Прилетели скворцы.

Хочется на фронт, к боевым товарищам. Как там они без меня? Думаю о своем заместителе Семене Купаво. Справится ли? Вообще парень мне нравится. Требовательный, честный, справедливый. Улыбаюсь, вспоминая Семена. Худой, высокий, он чем-то напоминает мне генерала Савицкого. Может, своей пунктуальностью, выразительностью жестов, своеобразной манерой речи.

Мимо меня снуют врачи, сестры, санитарки, больные; хлопают, открываясь и закрываясь, двери палат. Озабоченные, занятые люди здороваются кивком головы — в госпитале все равны. Но вот опять воцаряется тишина.

Вдруг слышу негромкое:

— Вы капитан Степаненко?

Оборачиваюсь. Передо мной пожилой человек в очках — почтальон.

— Так точно.

— Вам телеграмма.

Разворачиваю листок бумаги с наклеенными белыми полосками, читаю:

«Сердечно поздравляем днем рождения и присвоением почетного звания Героя Советского Союза. Желаем быстрейшего выздоровления и прибытия в часть. Миронов, Ершов, Рязанов, Шмелев».

Я так и застыл на месте. Неужели это правда? Может, кто пошутил? Но сегодня не первое апреля.

Все будто переменилось вокруг, стало ярким и праздничным. Куда и девалось мое плохое настроение!

— Что там нового? — обступили меня товарищи по палате. — Может, радостные вести с фронта?

В тот день телеграмма побывала в руках многих раненых бойцов, врачей, сестер, санитарок. Меня все поздравляли, обнимали, желали быстрейшего выздоровления. А под вечер прилетел Николай Иванович Миронов. Подполковнику надо было пройти медицинское обследование, вот он, воспользовавшись случаем, и встретился со мной. Мы долго разговаривали, вспоминали бои, товарищей. Командир рассказывал о полковых новостях, а затем по его инициативе состоялась встреча с медицинским персоналом, на которой он рассказал о боевых делах 4-го истребительного. Ясное дело, речь шла и обо мне, что меня крайне смущало.