Наверное, многим летчикам знакомо это чувство «черты», «грани», переступив которую, они как бы переходят в более высший класс мастерства и профессионального совершенства и им теперь только «везет». Лично я ощутил это при последней лобовой атаке, в которую пошел, по-видимому, на незаурядного аса.

С каждым днем нарастало напряжение воздушных боев. Никто никому не хотел уступать. Лобовые атаки участились. Противник изо всех сил цеплялся за прежние позиции, но мы понимали, что за этим наступит перелом в нашу пользу.

Бои под Сталинградом продолжаются. Впереди — и новые горькие утраты, и победы. Летчики будут равняться на моих боевых товарищей, бывалых, закаленных воздушных асов Лавриненкова, Амет-Хан Султана, Рязанова, молодых пилотов Погорелова, Лещенко, Борисова… Последнее время количество сбитых моими товарищами вражеских самолетов значительно возросло. Я не считался лучшим, но и у меня на личном счету 9 фашистских машин.

И хоть как тяжело бороться за преимущество в воздухе, наши успехи налицо.

Из Солодников попадаю в госпиталь, а оттуда в свою часть. Самолет, на котором я совершил вынужденную посадку, доставлен в полк и отремонтирован.

Первым встречает меня Миша Погорелов.

— Мы уже думали: переведен в пехоту… — шутит он и внимательно осматривает следы нового ранения возле правого уха.

— Да… — удивляется он. — Бронированная у тебя голова, Ванюша. Выдержала удар не только сзади, но и лобовую атаку…

Миша улыбается, буйные кудри вьются из-под шапки-ушанки, и я откровенно любуюсь им. Красивый парень! Поскрипывая новыми сапогами, навстречу бежит Володя Мочалин. В мое отсутствие он уже летал на боевые задания с другими летчиками, успешно их прикрывал, но о нашем бое помнит со всеми подробностями. Считает, что я спас ему жизнь, прикрывая на посадке. Подходят Иван Возный, Яков Спирин, Григорий Письменный, Алексей Флейшман, старший техник эскадрильи Алексей Мельников, Алексей Ермоленко, моторист Макар Ухань, мастера по вооружению — Прокофий Левченко и по кислородному оборудованию — Амет Асанов. Улыбаются, рады, как брату, поздравляют с возвращением. Почему-то не вижу Амет-Хан Султана. К его шуткам мы привыкли и считали их неотъемлемой частью полкового быта. Один техник как-то пошутил: «Полк без Амет-Хана — что свадьба без музыки».

Нет и Владимира Лавриненкова, чей прямой и теплый взгляд привлекал к себе каждого, особенно молодых летчиков. Не видно и Ивана Борисова, о котором последнее время немало говорили и даже писали в армейской газете как о замечательном воздушном бойце.

В штабе от полкового писаря Мордухая узнаю новость: несколько дней тому из части убыл в 9-й гвардейский истребительный авиационный полк подполковник Морозов. Вместе с ним уехали Лавриненков, Амет-Хан Султан и Борисов.

— В списке значилась и твоя фамилия, — сообщил мне Арон. — Но ты опоздал. Долго ремонтировался.

Какая досада! За ужином чувствую себя неважно. Угнетает отсутствие ветеранов полка — близких друзей. После отбоя долго не могу уснуть, вспоминаю товарищей, будто слышу их голоса, смех, шутки.

Командир полка Морозов. Много раз он назначал меня своим ведомым при вылетах на боевое задание, я сопровождал его самолет при перегонке «харрикейнов» на перевооружение, а это означало признание и моего роста как авиатора — не на каждого возлагалась такая задача. От ведомого командир требовал действовать так, как действовал сам: молниеносно, на большой скорости совершать маневр, не спускать глаз с его самолета, но также не забывать и о своем хвосте. Очень хорошо понимал летчиков, ведь недавно сам прошел эту школу. Умел подбодрить, помочь, объяснить причины неудач и поражений. Человечность и простота в отношениях не мешали Морозову быть строгим и беспощадным к тому, кто пытался без оснований уклониться от боя. Как-то один из летчиков, фамилию которого я не хочу называть, без приказа оставил боевой порядок и уклонился от встречи с противником. Подполковник строжайше предупредил его перед строем всего летного состава: при повторении он будет отдан под суд военного трибунала. Однако тот не внял предупреждению — в очередном воздушном бою оставил свое место и попытался удрать на бреющем полете. Немецкие асы воспользовались этим и легко расстреляли самолет на подлете к аэродрому.

Когда об этом доложили Морозову, он нахмурился:

— «Мессершмитты» упредили. А то пришлось бы это сделать мне. Хотя и неприятно было бы писать о таком в донесении…

Разошлись наши стежки-дорожки и с Амет-Ханом, Аметкой, как часто называли его боевые друзья. Невысокого роста, коренастый, подвижный, с черными, словно завитыми в парикмахерской, кудрявыми волосами. Карие глаза — умные, внимательные. Кирзовые сапоги всегда начищены до блеска. Брюки — модные по тому времени — галифе с напуском на голенища. Удлиненная гимнастерка из довоенного коверкота и кожаный реглан. Он в числе немногих летчиков полка имел реглан и почти не разлучался с ним. Говорят, кожаное пальто не раз спасало его от обширных ожогов в горящем самолете. Перед вылетом, ожидая ракету, Амет-Хан, бывало, волновался, менялся в лице. Но, поднявшись в воздух, не сворачивал с дороги перед самыми опытными асами.

Владимир Лавриненков, которого тоже перевели в 9-й гвардейский полк, прибыл к нам где-то под Ельцом в начале августа 1942 года. Большеголовый, с выразительными ясными глазами. На висках — ранняя седина. В боях отличался постоянным поиском, имел замечательную привычку анализировать каждый бой, обобщать опыт. После полета обязательно рассказывал товарищам, как вел себя противник, каким образом удалось зайти ему в хвост, взять на прицел. С особой силой его летные способности проявились у Сталинграда, где он действовал в составе группы, выделенной для борьбы с гитлеровскими асами. За месяц боев он уничтожил 16 самолетов врага.

Забегая вперед, скажу, что Владимир Дмитриевич храбро сражался с фашистами до конца войны. Совершил 500 боевых вылетов, уничтожил лично 35 самолетов и 11 в групповых боях, дважды удостоен высокого звания Героя Советского Союза. О пройденном боевом пути генерал-полковник авиации рассказывает в книге воспоминаний «Возвращение в небо», которую он прислал мне со своим автографом.

И еще об одном боевом товарище — Иване Борисове — вспоминал я в ту ночь. С ним мы часто летали в небе над Сталинградом. Прибыл Ванюша в наш полк под Ельцом в самом разгаре боев. Славный был парень. Звание — сержант, а докапывался до сердцевины летного мастерства. Небольшого роста, круглый, как колобок, инициативный и подвижный, он обычно говорил все, что думал, без тени фальши и рисовки. Иван сразу полюбился мне, и мы с ним подружились. Борисов нередко летал со мной в качестве ведомого.

…Сопровождаем штурмовики. Пока летели к объекту, на нас несколько раз нападали «мессеры». Отражать их атаки нелегко — у противника преимущество в высоте. К тому же гитлеровцы свободны в выборе маневра. Да и скорость у них превышает нашу. Мы же с Борисовым «привязаны» к штурмовикам. Как говорится, ни на шаг от них. Отразишь атаку — и к «илам». Отразишь вторую — и опять к ним. Штурмовики уже выполнили второй заход, когда над горизонтом мы увидели еще несколько «мессеров», прибывших, видимо, для наращивания боя. Предупреждаю Ивана:

— Подготовиться!

— Выполняю, — отвечает он.

Не теряя времени, иду на ведущего «мессера», помня: в случае чего — Иван здесь, рядом. Однако опытный фашистский ас сманеврировал — и сам перешел в атаку. Мы разошлись в разные стороны и тут же сошлись вновь. На выходе из боевого разворота я поймал «мессершмитт» в прицел и дал длинную очередь. Фашист сорвался в штопор и под прямым углом пошел к земле. В этот миг Борисов сумел расстрелять его ведомого с короткой дистанции.

Позже Иван Григорьевич Борисов довел число уничтоженных фашистских самолетов до восемнадцати и был удостоен звания Герой Советского Союза.

А пока, не зная того, что нам предстоит, я думал: удастся ли встретиться?