Это была великая победа. До середины ноября 1942 года завершился третий и последний этап Сталинградской оборонительной операции. Героический город был удержан. Враг не достиг своей цели. Его наступательные возможности были исчерпаны в кровавых боях на подступах к Сталинграду и в самом городе. Потери фашистских войск под Сталинградом за период с июля по ноябрь 1942 года были весьма значительны: 700 тысяч солдат и офицеров убитыми и ранеными, более 1000 танков, 2000 орудий и минометов, 1400 самолетов.

Под Сталинградом были разгромлены и воздушные эскадры Рихтгофена, имевшие на вооружении лучшую по тому времени технику.

Гитлер и его генералитет не могли примириться с мыслью о потере своих лучших дивизий, окруженных под Сталинградом. Немецко-фашистское командование, оценив создавшуюся обстановку, приняло решение собрать крупные силы в районе Котельниковский — Тормосин с задачей ударами извне соединиться с 6-й армией и восстановить положение.

Подготовку к деблокированию своей группировки противник развернул в последних числах ноября. Для организации контрудара и упорядочения управления войсками была сформирована новая группа армий «Дон», командование которой ставка верховного главнокомандования вермахта возложила на генерал-фельдмаршала Э. Манштейна.

В первоначальном варианте операция должна была начаться 12 декабря по двум направлениям. Однако, ввиду активности советских войск на внешнем кольце окружения, в него были внесены существенные поправки.

Действия по деблокировке войск Паулюса генерал Манштейн начал котельниковской группировкой. Непосредственное руководство операцией возлагалось на командующего 4-й танковой армией генерала Гота.

На пути армий группировки «Дон», ударную силу которой составляла сводная армейская группа «Гот», встали войска 51-й армии, а затем 2-й гвардейской армии генерала Р. Я. Малиновского. Мощный «молот» из танков и пехоты противника обрушился на еще более мощную «наковальню» наших войск. Вражеские дивизии перемалывались, редели, так и не достигнув своей цели.

Советские штурмовики и бомбардировщики непрерывно висели над танковыми колоннами противника, уничтожали автотранспорт, создавали «пробки» на дорогах, нарушали планы передвижения и сосредоточения фашистов на решающих участках. Героизм и отвага — вот боевые спутники славных воздушных бойцов.

… Ежедневно сопровождаем штурмовики дивизии полковника М. И. Горлаченко для ударов по острию клина котельниковской группировки «Гот». Погода очень сложная — низкие облака, плохая видимость, снежный покров затрудняют ориентировку и выход к цели. Приходится, как говорят пилоты, «ползать на брюхе», выполняя поставленную задачу.

Сегодня под нашей опекой «илы» Героя Советского Союза Михаила Смильского. В составе моей группы— М. С. Погорелов, В. В. Мочалин, Я. И. Спирин, Г. М. Шкворунец, И. П. Возный.

В район удара идем на малой высоте. Нас прижимают облака, снижаемся до 150–200 метров. Под нами ползут коробки фашистских танков. «Илы» с малых высот атакуют их. Многие танки вспыхивают. От прямых попаданий бомб и реактивных снарядов они словно подпрыгивают, выбрасывая вверх столбы черного дыма. Стремясь избежать ударов авиации, противник рассредоточивается, маневрирует, но его всюду достают снаряды наших пушек и огненные стрелы «эрэсов».

Гитлеровцы значительно усилили свои зенитные средства. В промежутках между самолетами то и дело возникают разрывы зенитных снарядов. Они то встают у нас на пути, то ложатся за нами. Мы маневрируем, избегая черных клубков и разноцветных трасс, уходим в стороны, занимаем места на флангах. Истребителям это делать легче, штурмовикам приходится куда сложнее.

В невероятном сплетении пулеметных и пушечных очередей, черных и серых разрывов, в бешеной круговерти машин у одного из «илов» вспыхнули крыло и хвостовое оперение. На огромной скорости штурмовик на глазах разрушался, превращаясь в обгоревший скелет, но летчик в душевном порыве продолжал наносить удары по врагу, решив, по-видимому, использовать свои боевые возможности до последнего вздоха.

Мы приземляемся на запасной аэродром, недавно освобожденный нашими войсками, ставим самолеты в капониры и собираемся вместе. Лица у всех суровые, в глазах боль и ненависть к врагу. Миша Погорелов отводит меня в сторону.

— Давай пройдемся, — негромко просит, нервно разминая в пальцах папиросу.

Мы идем по обочине аэродрома. Михаил молчит, глубоко затягиваясь. Наконец не выдерживает:

— Да, он настоящий герой! Я понимаю, о ком речь.

— А мы смогли бы так?

— По обстановке, полагаю, да.

Миша затаптывает носком сапога окурок в землю и опять молчит. Вытаскивает новую папиросу. Героический подвиг нашего боевого побратима летчика-штурмовика, сгоревшего в воздухе, потряс нас обоих.

Разве мы, штурмовики и истребители, не из одного теста? Все зависит, видимо, от обстоятельств, от момента. От одного мига. Когда забываешь обо всем на свете. Если на твоем пути перекрещиваются жизнь со смертью и ты попадаешь в то перекрестье, тогда для тебя самой дорогой и важной целью — дороже жизни — оказывается победа. Сегодня штурмовик с честью вышел из этого перекрестья.

Немногословный Михаил высказывался редко, но всегда весомо и откровенно. Мы ходили по полю. Неожиданно перед нами открылось кладбище фашистских транспортных самолетов Ю-52.

— Уничтожены недавно, — кивнул в их сторону Погорелов. — Металлолом свежий.

— Когда-то мы могли лишь мечтать о таком зрелище.

— Оборона, отступление — страшное дело. Даже для авиации, особенно, когда она лишена возможности подняться в воздух. Самолет не зацепишь тросом и не потянешь на огромное расстояние тягачом. Единственный выход — превратить в металлолом.

— Пусть превращают. Пригодится нам после войны. Металл подходящий.

Михаил задумчиво выпустил табачный дым прямо перед собой, разогнал его ладонью.

— А знаешь, как мы спасли наши машины, когда противник прорвался к Орше? — спросил он и рассказал интересный случай.

…С целью парализовать движение, захватить грузы, отправляемые на восток, гитлеровцы рвались к станции. На платформе уже стояли самолеты нашей эскадрильи — девять И-16. Эвакуировать воздухом их не успели (не хватило горючего), решили использовать железную дорогу. Группу возглавлял инженер полка капитан Мягков… Орудийные выстрелы, скрежет гусениц слышались уже рядом. Было ясно: немцы вот-вот появятся и здесь. Наши летчики ходили по перрону, будто босые по битому стеклу. Машины новенькие, не были в бою, неужели придется взорвать?

«Где паровоз?» — не отходил инженер от дежурного по станции. Тот звонил во все концы, на кого-то кричал, от кого-то требовал, но время не стоит на месте… Капитан волновался. Ведь ответственность за эвакуацию возлагалась на него.

Мягков подошел к составу и неожиданно скомандовал:

— По самолетам!

Вопросы были совершенно излишни, медлить нельзя ни секунды. Все бросились к машинам и только успели сесть, как послышалось гудение на первой платформе. Это инженер прогазовывал мотор. Казалось, что он готовится двинуться с платформы, как со взлетной полосы. От тяги пропеллера самолета платформы вздрогнули и медленно покатились по рельсам.

Эшелон благополучно прошел мимо зеленого семафора до следующей станции. Там подали паровоз…

— Здорово! — вырвалось у меня. — Вот это изобретательность!

— Инженер полка за это удостоен ордена Ленина, — улыбнулся Михаил. — А знаешь, — продолжил он свою мысль, — мне кажется, что каждый человек способен на подвиг. При исключительных обстоятельствах. Вот как сегодня у этого парня-штурмовика. Ведь война — это и есть огромный перекресток жизни и смерти. В решающий момент, я уверен, никто из нас не предпочтет общему делу свое личное… Вот пилот и выбирает, что важнее для результата боя: его жизнь или героическая смерть во имя победы.

— Философ ты, Миша. Скажи, а где сейчас тот инженер?