В городах на пути его следования он как мог изъяснялся на своем высокопарном английском с людьми, которых он встречал в кафе, книжных магазинах и парках. Он был очарован многообразием окружающей его жизни. К тому времени, когда он вернулся в Бостон, накрутив на одометре автобуса 15 000 миль, в его голове было еще больше вопросов, чем в начале его путешествия.
Несколько лет спустя коллеги Аракавы по бизнесу нашли бы нелепым, что такая переоценка ценностей предшествовала его становлению как руководителя компании, которую будут обвинять во всем: от несправедливых торговых ограничений до отказа брать представителей меньшинств на работу. В некотором смысле корни его дальнейшего успеха частично тянутся из той поездки через Америку. Выросший среди тенистых садов и мирных храмов, обступивших узкие улицы Киото, в традициях, поощрявших послушание, он сам, находясь в шести тысячах миль от дома, в центре Америки, встречал парней и девушек, движимых идеями независимости и индивидуализма.
Он был взбудоражен этим и чувствовал, что во многих отношениях они были схожи. «Ты должен найти что-то свое, то, в чем ты можешь себя проявить, — говорил он. — Если ты сможешь найти такое занятие и выбрать цель, в которую веришь, и идти к ней, ты получишь огромное удовлетворение. В том, что я это открыл для себя, не было ничего грандиозного. Такой взгляд на жизнь и сейчас ценен: нацелиться, а затем делать все необходимое, чтобы достичь цели».
Аракава поселился в Кембридже вместе со студентом из Гарварда, который вскоре стал его лучшим другом. Он продолжал свое обучение жилищному строительству, хотя так до сих пор и не определился, как он распорядится своим дорогим образованием. Проучившись полтора года, в 1972 году он получил вторую степень магистра.
Однажды в университетском городке он встретил группу молодых японских бизнесменов, приехавших в Соединенные Штаты в качестве представителей торговой компании. За пивом мужчины хвастались своими работами. На тот момент в японских торговых компаниях случился взрыв занятости, особенно в компаниях, ведущих бизнес по всему свету. Работа, по их словам, была очень интересной. Она включала в себя финансы, бухгалтерский учет, юриспруденцию, дизайн и даже политику и психологию. Нужно было много путешествовать; работа подразумевала большую степень ответственности и свободы. Все это заинтересовало Аракаву, который решил попытаться найти себе работу в подобной торговой компании.
Отъезд из Бостона получился приятным, но с нотками грусти. За это время Аракава обзавелся в Америке близкими друзьями, но все же он стремился вернуться в Японию.
Он сходил на несколько собеседований в торговые компании в Осаке и Токио, и ему предложили должность в компании Marubei, занимавшейся строительством гостиниц и офисных зданий по всему миру. Он переехал в Токио, поближе к штаб-квартире компании, и стал стажироваться. Он снял квартиру, куда вселился вместе со своей девушкой.
На Рождество Аракава вместе со своим старым товарищем из Кембриджа, приехавшим в Токио на праздники, вернулся в Киото, чтобы увидеться с семьей. Они оба вместе с родителями Минору отправились на ежегодный великосветский бал, на который собирались представители высшего общества Киото. В этом небольшом кругу избранных все знали друг друга. Еще до бала Минору предупредил друга о том, что, возможно, там будет скучно. Он не рассчитывал на встречу с Йоко Ямаути, изящной и очень симпатичной женщиной. Ее лицо излучало самоуверенность, а глаза — спокойствие. Темные волосы были убраны назад. Ее левая бровь красиво изгибалась, когда она улыбалась. Она говорила, что не любит танцевать, но той ночью она танцевала очень много.
Еще ребенком Йоко постоянно доставляла своей семье всякого рода беспокойства. Ее прабабушка Тэи, которая вела домашнее хозяйство, вечно ругала Йоко за то, что та постоянно играла под карнизом старого дома, и говорила, чтобы она слезала вниз с высоких деревьев. Тэи, будучи самоуверенной и властной женщиной, принимала наиболее активное участие в воспитании Йоко.
На протяжении тех лет матери Йоко словно не существовало. После рождения Йоко у Митико случилось несколько выкидышей, и она очень часто болела, проводя много времени в своей кровати. Это было за семь лет до того, как она родила еще двоих детей: дочь Фудзико и сына Кацухито. После поправки Митико стала гораздо активнее заниматься своими детьми, порой проводя в разговорах с Йоко по несколько часов. Большую часть времени они разговаривали о Хироси Ямаути.
Ямаути внушал детям страх. Они ненавидели Nintendo, поскольку видели, как компания поглощает их отца. От детей он добивался строгого подчинения своей воле. Дома он установил строгие законы, в том числе нечто вроде комендантского часа. Йоко должна была всегда быть дома за обеденным столом ровно в шесть вечера, хотя сам Ямаути зачастую пропускал эти обеды.
В возрасте под сорок Ямаути приобрел своеобразную мягкую мужскую красоту, которую дополняла вечная сигарета в углу рта. Даже после продажи последней «гостиницы любви» он был хорошо известен в кругу подражающих богеме содержанок Киото. И, хотя Митико ничего не говорила, дети на него были горько обижены.
В 1970 году, в двадцатый день рождения Йоко, Ямаути удивил ее приглашением поехать с ним в город. Она нарядилась и поехала с ним в кабаре, сикикакэ, где их окружили пять гейш, подававших им напитки. Было очевидно, что женщины хорошо знали Хироси. Он пил за совершеннолетие Йоко, а спустя несколько часов отправил ее домой на такси. Сам он пришел домой на рассвете.
Особенно жестко он относился к дочерям. Молодым женщинам, считал он, доверять нельзя. Он видел, чем они занимались, когда в одиночку выходили ночью в свет; при этом многие из них были одного возраста с Йоко. Точно так же его измены, нрав и постоянные отсутствия дома заставили Йоко подозрительно относиться к мужчинам. Она решила, что если она когда-нибудь и заведет семью, то только с таким человеком, который не будет иметь ничего общего с ее отцом.
После того как Йоко исполнилось двадцать лет, ее родители стали присматривать ей жениха, как это порой еще происходило в Японии. Митико попробовала подойти к делу по-современному. Она вместе с другими родителями тайно планировала свидания своих детей. Йоко соглашалась ходить на эти встречи, потому что это была возможность выйти из дома, хотя у нее не было ни малейшего желания связывать с кем-либо свою жизнь.
Когда Йоко находилась уже в выпускном классе колледжа, где она изучала английскую историю, один друг пригласил ее на рождественский бал. Ее отец, презиравший состоятельные семьи Киото, вряд ли бы разрешил ей туда пойти, но его не было в городе. Митико согласилась. Бальный зал был красиво украшен, а музыку играл небольшой оркестр. Йоко наблюдала за всем из холла, попивая из кружки пунш.
К ней подошел человек и пригласил ее на танец. Она могла отказать под предлогом того, что он был навеселе, но посчитала это грубостью. В туго затянутом платье ей было сложно передвигаться, в особенности на выбранных ею высоких каблуках.
Стараясь не отстать от человека, который неловко вел ее в танце по залу, она пыталась привлечь внимание подружки матери, танцевавшей неподалеку. Та уловила просьбу о помощи, перехватив ее партнера и оставив Йоко в руках своего партнера.
Минору Аракава был одет в смокинг с широкими отворотами. Он был высок и худощав, но спортивен. У него были блестящие темные волосы, волнообразно зачесанные на правую сторону. С Йоко они никогда не встречались, хотя и знали друг о друге.
Школьная подруга Йоко приходилась Минору кузиной; она в буквальном смысле бредила им, говоря, что он очень красив и умен. Йоко поразило, насколько он отличался от всех встречавшихся ей мужчин в Киото. Это был космополит с американским образованием, утонченный и забавный.
Весь оставшийся вечер Минору и Йоко провели в разговорах. Они смеялись по поводу своего потенциального родства: они почти стали двоюродными родственниками, ее тетя готовилась выйти замуж за его дядю. Однако свадьба так и не состоялась, потому что дядя со скандалом разорвал помолвку. Это стало непростительным позором для обеих семей, которые по традиции уже обменялись подарками в подтверждение помолвки. Подарком семьи Аракава стала семейная драгоценная реликвия, фамильный герб, вышитый на шелке. Тэи Ямаути в ярости разрезала этот герб пополам и вернула его обратно в таком виде.
